Ознакомительная версия.
После долгого обсуждения предложение маленькой леди было принято.
Почти два года фаланстер существовала вполне благопристойно, а потом (опять неожиданно) выяснилось, что в течение этих благопристойных двух лет маленькая глупая леди из Дебюка очень активно обманывала членов коммуны с неопрятными местными пастухами, которые время от времени перегоняли тучные стада по полям мимо счастливой коммуны.
Гармония снова была нарушена.
На этот раз – навсегда.
Сначала горела мельница (ее поджег один из обиженных пастухов), потом пошли нелады и ссоры, исчезли откровенность и открытость. А потом, вдруг влюбившись в маленькую глупую леди из Дебюка, немой умник Луис застрелил самого Часового. «Я думаю, что фаланстер и после этого мог существовать, – многозначительно заглянул в глаза Сергею Варакин, – но ни у кого не хватило смелости пристрелить еще и Луиса и его маленькую глупую леди. Понимаешь меня, Рыжий?»
«Кажется, нет».
«А ты меня слушаешь?»
«Конечно».
«Тогда что тут непонятного? – возмутился Варакин. – Настоящий рай должен жить по твердым законам».
«Может быть… Но у меня болит голова…»
«Отвести тебя в санчасть?»
«Не надо… Дай мне пару таблеток… Я пойду…»
Сергей поднялся.
В общем ему было все равно, куда идти.
Свернув в ближайший переулок, он увидел сад роз.
Морщась от боли, он, не раздумывая, толкнул калитку.
Новые Гармошки тонули в угарной дымке, сухая желтая хвоя осыпала дорожки, ветви берез безвольно обвисли. Даже трава завяла. Но благородные розы в саду стояли гордо и прямо. За ними явно ухаживали, для них не жалели воды, поэтому даже в такое сухое лето они пылали, как цветные костры, запаленные в честь языческого праздника.
– Нравятся?
Он покачал головой:
– Я сразу понял, что это твоя работа…
Теперь ясно, куда исчез Мишка Чугунок, приятель давний, хряк окабанелый, неистовый! Теперь ясно, почему не звонит. Теперь ясно, куда спрятался от бесчисленных кредиторов.
И вид у него отменный, невольно отметил Сергей.
Вовсе не законченный алкаш, каким его давно привыкли считать, не затрепанное жизнью безвольное существо, а нормальный мужик во цвете лет, и мышцы на его теле – крепкие мужские мышцы. И голубые глаза чистые, как просветленная оптика.
– Нравятся? – самодовольно переспросил Чугунок. – Ну, вот видишь! А то все, Мишка дурак, Мишка дурак!
– Я никогда так не говорил.
Наклонив голову к плечу, Сергей пристально рассматривал Чугунка.
Ну, Варакин ладно, Варакин понятно. Варакин – веселый, никогда не унывающий мошенник, таким его создала природа. Он всегда мог совершить нечто необыкновенное, например, всучить покупателю заведомо разбитую машину или всего за три месяца изучить английский.
Но Чугунок-то!
Но хряк окабанелый, неистовый!
Он ведь никогда не гнал волну, он просто предпочитал в ней купаться. Его постоянно сносило с волны, но он вновь и вновь ее оседлывал. Всю жизнь он искал неведомого счастья, которым, впрочем, без размышлений делился с любым первым встречным. Ничем другим, кроме этого неистового желания найти счастье, Чугунок, в общем, не выделялся из огромного числа крутящихся вокруг людей. Не было у него никаких особенных талантов, если честно, он даже воровать по-настоящему не умел. Говорил грубовато и путано, некоторые слова произносил невнятно, книг вообще не читал, много пил, иногда скатывался в запои, но все это только усиливало его неистовую жажду счастья. Время от времени он даже срывал неплохой куш, но в таких случаях его сразу самым роковым образом выносило на плохих людей. В результате он не столько догонял счастье, сколько бегал от вполне реальных несчастий. В детстве – от мелкого хулиганья, от жестоких и несправедливых, на его взгляд, школьных учителей. Позже – от несправедливостей казенной жизни. А еще позже – от бесчисленных кредиторов, и от братков, которым тоже умудрился насолить.
И вот добежал.
До Новых Гармошек.
Правда, раньше, где бы Чугунок ни жил, в какой бы отчаянной ситуации ни оказывался, каждое утро с упорством истинного идиота он выливал на себя пару ведер холодной воды, растирался махровым полотенцем и, заглотив огромную кружку кофе, садился за телефон. И оторвать Чугунка от дел насущных могли только розы.
Розы были страстью и гибелью Чугунка.
В Киселевске розы у него росли на открытой почве. Без никаких грядок, без никакой пленки. Нежнейшие бутоны распускались под низким небом закопченного серого города. До некоторых хитростей Мишка Чугунок дошел сам, а многому научился у известного томского профессора палеоботаники (художника, к тому же) Венедикта Андреевича Хахлова, однажды выставлявшего свои картины в Киселевске.
Мишку на ту выставку затащили случайно.
Он был хорошо поддатый и поначалу шумно хамил, потому что яркие цветы на полотнах показались ему нелепостью. Зачем рисовать цветы? Разве не интереснее их выращивать? Тут человек, блин, счастье ищет, что ему цветочки? Однако художник оказался не просто художником, (то есть, пьянью голимой, по представлениям Чугунка), а известным ученым, профессором ТГУ.
А ко всему этому – потрясающим цветоводом.
По крайней мере, именно Хахлов начал первым в Сибири выращивать розы прямо на открытом грунте – и ремонтанные, и чайно-гибридные, и пернецианские. И это были настоящие розы, а не жалкие их подобия, выращиваемые некоторыми спекулянтами в своих доморощенных теплицах на продажу. В небольшом саду Хахлова за глухим деревянным забором к невысокому северному небу поднимали тугие бутоны неистовые мистрис Джи Лайн, Ейжен Фюрст, Хорас Вернье, Поль Нерон, тающие от нежности Лорен Гейл, Либерти, Фарбенкениген, леди Эштуан и Присциллы, туманные, как осенняя, еще не остывшая река, Мадам Жюль Буше, Жюльет, Сувенир де Жорж Пернэ и Миранди. За какой бы сорт ни брался профессор Хахлов, а несколько позже и его неистовый ученик Мишка Чугунок, розы у них отличались истинностью.
Над розой в тишине ночей
персидский щелкал соловей.
Гафиз, ты мог подумать разве,
что из цариц в твоем саду
профессор томский, будто Разин,
похитит нежную княжну?
Похитит, выхолит, приручит,
весь в нежности, хоть строгий вид.
С морозами дружить научит
и в холодах ее взрастит.
Дивитесь, люди, его силе,
ни расстоянья, ни года
его упорства не сломили,
и нежности не истощили,
не остудили холода.
Теснят сибирские морозы
тепло его большой души,
но им согревшиеся розы
раскрылись дивно хороши.
Гафиз, не спит теперь ночей
над розой томский соловей!
Когда Чугунка спрашивали, кто написал такие хорошие, такие доходчивые стихи, он вызывающе отвечал: «Дед Пихто!» Зато когда хвалили его розы, он сам расцветал как роза. Хвалы целительным бальзамом ложились на обезвоженную алкоголем душу. С вечной похмелюги Чугунок страшно подозревал, что диковинная расцветка роз ему только мнится, что на самом деле не бывает в природе такой жаркой, такой дивной расцветки, и вдруг на тебе! – живое подтверждение от совершенно посторонних людей: не мнится, не мнится! Морда у Чугунка всегда была пухлой от пьянства, но в круглых глазах, когда он смотрел на розы, растворялась водочная муть. «Слушайте, падлы! – кричал он собутыльникам, железной рукой хватаясь за саперную лопатку, торчавшую из-за голенища его стоптанного сапога. – Мне для роз ничего не жалко! Слушайте Мишку Чугунка! Розам в Сибири страшна не мерзлая почва, а горячее Солнце!» Увлекаясь, он начинал говорить громко и быстро, некоторые слова начинали звучать совсем невнятно. «Розы не боятся холодов! – кричал он. – Розы могут жить даже на вечной мерзлоте! Но весной появляется Солнце, и тут, блин, сказывается вечное сибирское несоответствие. Почва, охватившая корни, еще проморожена насквозь, а Солнце греет во всю: пора, дескать, выпускать почки, выгонять листочки! А команда-то ложная, блин! Ведь у роз, как у настоящих красавиц, ума даже не на пятачок, ума у них всего-то на копеечку, вот розы и начинают выбрасывать зеленые почки и выгонять листочки по команде Солнца. А почкам и листочкам нужны живые земные соки, понятно? А где они, блин? Да нет нигде этих соков, и быть не может, потому что корни все еще сидят в мерзлой земле. Мне бы побольше баксов! – взрывался Чугунок. – Я бы показал, блин, как выращивать розы в условиях рискованного земледелия».
Чугунка открыл старший брат Сергея – Левка.
Вот так же случайно завернул однажды в какой-то переулочек Киселевска, и увидел сад роз. Стал рассматривать и услышал: «Нравятся, блин?» Ответил: «А то!»
Чугунок, конечно, расцвел.
Он даже выругался удовлетворенно: вот, мол, сам вырастил. И не просто так вырастил, а на голой земле. А то, мол, только и слышишь: Мишка дурак, Мишка дурак!
Ознакомительная версия.
