— А у нас воздух особенный, Мария Степановна, целебный, — в ответ улыбнулся Михайлов — не объяснять же ей, что он уже подправил ее болезнь. — Приедем домой, коньячка выпьем за ваше здоровье.
— Что вы, Николай Петрович, мне нельзя — сердце, — испуганно ответила она.
Михайлов расхохотался.
— Здесь вам все можно, Марина Степановна, доверьтесь мне, — он пригласил ее в машину. — Сейчас заедем в клинику, я посмотрю вас, ну, а домой ко мне вы зайдете здоровой женщиной. Больных в доме не держим, — он снова улыбнулся.
Загорская чувствовала себя необычно — не верилось в скорое излечение, хотя она слышала, что он лечит за 10 минут любую болезнь. Слышать одно — ощущать другое. И почему-то исчезла одышка. «Куда она подевалась, полной грудью я не могла вздохнуть несколько месяцев. Неужели он действительно Чудотворец и его присутствие исцеляет!? — она взглянула — нет ли у него нимба над головой и покраснела. — Что это, совсем разум потеряла?!
Машина остановилась.
— Это моя клиника, Марина Степановна, пойдемте.
Вика поняла, что Николай хочет прооперировать ее немедленно, видимо, она действительно могла не дотянуть до утра.
Доктор ушел переодеваться, а Вика помогла Загорской раздеться, уложила ее на каталку и вкатила в операционную. Ярко горевшая бестеневая лампа, Михайлов в белоснежном халате, взволновали больную, но Николай Петрович успокоил ее.
— Не беспокойтесь, Мария Степановна, все будет о кей, — и приказал ей спать.
Вика вышла, муж никогда не разрешал присутствовать на операциях, и ждала его в приемной, приготовя, как обычно, чашечку кофе и сигарету, но, подумав, заменила кофе пивом. Он вышел через 10 минут, как и всегда.
— С трудом верится, что она смогла перенести этот полет… Ну, здравствуй, дорогая моя студенточка, — он поцеловал ее, — я переоденусь, а ты побудь с ней, она проснется при твоем появлении.
Михайлов обратил внимание, что приготовлена его традиционная послеоперационная сигарета, и чашечка кофе заменена на пиво. Он улыбнулся — как же хорошо изучила его Вика, ее внимание разлилось теплом по телу, захотелось обнять и постоять, молча минуту, прижимая крепко жену к себе.
Загорская открыла глаза, увидев операционную и Вику, 10 минут исчезли из ее памяти, и она не поняла, куда девался Михайлов, только что стоявший здесь.
— Поздравляю, Марина, Николай Петрович прооперировал вас и вы абсолютно здоровы.
— Как? — удивленно вскрикнула она, оглядывая тонкий длинный рубец под грудью, идущий в бок.
— А это и есть чудо, Мариночка, — засмеялась Вика, — все уже срослось и зажило, сердце тикает, как часики и не было никакой болезни, — она улыбнулась, — пойдемте одеваться.
Загорская медленно и осторожно, по старой привычке, встала на пол, держа руку под левой грудью — то ли все еще не веря в появившийся послеоперационный рубец, то ли придерживая сердце. Вика решила ускорить процесс адаптации, взяв ее за руки.
— Вы же здоровы, Марина, — немного укоризненно и хитровато сказала Вика, — давайте попрыгаем на радостях! Ура-а-а-а!
Вика подпрыгивала, увлекая руками Загорскую, та вначале имитировала прыжки, не отрываясь от пола, но увлеченная пылким задором забылась и запрыгала вместе с Викой, забыв о предосторожностях.
Напрыгавшись, Марина вспомнила о своем сердце, испуганно замерла, ожидая кашля и легочного кровотечения, ее рука искала боль под грудью и не находила ее. После прыжков сердце работало немного учащенно, но ровно, боли и одышка исчезли. С трудом до ее сознания доходило — она здорова и даже может прыгать без всяких последствий. Глаза наполнились слезами и потекли, губы подергивались, она с трудом сдерживала себя какое-то время, но потом, уткнувшись в грудь Вике, разревелась.
Вика какое-то время молчала, гладя ее волосы, давая вылить эмоции, потом отстранилась и с улыбкой заговорила, протягивая платочек.
— Вытрите, Николай Петрович терпеть не может слез, он их не выносит. Сейчас придет сюда, а вы не одеты, — использовала она веский аргумент.
Марина глянула на себя, стоявшую абсолютно голой, ахнула и, быстро смахнув слезы, заторопилась, пулей выскочив в предоперационную. Одевалась, иногда не попадая от спешки в рукав и моля Бога, чтобы не вошел Михайлов. Вика наблюдала за ней, улыбаясь, и делала вид, что придерживает дверь рукой, она знала — Николай ждет их в кабинете.
Загорская оделась и облегченно вздохнула — успела. Вика протянула ей зеркальце, Марина снова ахнула, увидев свои размазанные глаза, схватила сумочку, вытаскивая необходимое. Минут через пять она уже смотрелась другой женщиной — порозовевшее от спешки лицо не отдавало серостью, синева с носа исчезла и только грудь вздымалась чаще обычного от волнения.
— Ну вот, больше 40 вам не дашь и это еще только начало. Придется отдавать вас мужу под расписку — не узнает. Приедет — вы еще лет на пять помолодеете, — радовалась Вика.
Она повела Загорскую в кабинет, Марина шла, волнуясь и радуясь.
— Я же говорил, что все будет о кей, — встретил ее Михайлов, — а рубец через месяц исчезнет и вы даже доказать не сможете, что были больны когда-то.
Она обратила внимание, что он посмотрел на ее грудь, представила себя голой и покраснела. «Я бы не смогла ему отказать, — подумала она и покраснела еще больше, опустив глаза. — Как должно быть тяжело Вике — не одна я такая». Загорская подняла взгляд, намереваясь благодарить Михайлова, но он опередил ее.
— Не нужно ничего говорить, Марина Степановна, лучше позвоните мужу, он наверняка очень волнуется, ожидая от вас весточки. Мы с Викой подождем вас в приемной.
Михайловы вышли. Николай обнял Вику, прижимая крепко к себе, вдыхал ее запах, иногда целуя в шейку и ощущая рост внизу. Вика тоже почувствовала.
— Присядь, милый.
Она улыбнулась и поцеловала его в щеку, налила ему и себе пива. Рассказывала о поездке, Загорском, сдаче экзамена и впечатлениях о Москве. Вышла Загорская.
— Вы знаете, Николай Петрович, по-моему, муж не поверил про операцию, но понял, что я чувствую себя прекрасно и просил передать вам самые теплые слова благодарности. Я сама только теперь поняла по настоящему — почему люди молятся на вас, и благодарю вас от всего сердца, которое теперь и ваше.
Марина глянула на Вику и успокоилась — ее поняли правильно. Михайлов предложил пройти домой и она, выходя из клиники, успела немного осмотреть ее.
Большой холл или коридор, скорее что-то среднее, мягкие удобные кресла около журнальных и шахматных столиков. Стены отделаны необычным деревом, видимо осветленным каким-то составом. Чистота бросалась в глаза. Марина обратила внимание на стоявший диспенсер — можно заварить чай, кофе или попить прохладной воды. Кофе, чай в пакетиках, сахар и посуда — на столике рядом. Человек 40 могли ожидать своей очереди, отдыхая в креслах. Для лежачих и кто хотел уединения — отдельные палаты с телевизорами и холодильниками, мягкими уголками. И все это на несколько часов — никто из больных не оставался на ночь, уходя здоровыми и счастливыми. При входе не было обычных больничных бахил — удобные тапочки, обувь ставилась в отдельные полуоткрытые ячейки.
«Вот тебе и периферия, — подумала Загорская, — в Москве нет подобных клиник, с таким шикарным уютом». Она приостановилась у стенда — расценки шокировали ее. Стоимость сложнейших операций вместе с обследованием от 3-х до 5-ти тысяч рублей, участникам Великой отечественной, Афганской и Чеченской войн, детям, пенсионерам и инвалидам — плата 1 рубль.
— А почему 1 рубль, — спросила она.
— Бесплатно только птички поют, — ответил, улыбаясь, Михайлов, — каждый труд должен быть оплачен, Марина Степановна. Близкие и друзья тоже платят по этой таксе, поэтому не сочтите за труд, оплатите рубль в кассу, но завтра, сегодня мы отпразднуем ваше второе рождение.
Они вышли на улицу, машин не было, но вся охрана оставалась на месте, и Марине показалось, что их стало больше. «Интересно, на чем мы поедем», — подумала она, идя рядом с Викой и заметив, что они следуют в кольце охранников. «Зачем охрана, когда все готовы носить его на руках, на него молятся, его уважают. От поклонников и почитателей, бывших и будущих пациентов, — догадалась она. — Иначе никуда не пройдешь, всем захочется поблагодарить, пожать руку, поговорить или попросить о приеме».
Разве она сама в другой ситуации не постаралась бы выразить ему слова благодарности при любой встрече. Она не согласилась на операцию в Москве, хотя ее уверяли в успехе, сколько бы пришлось валяться на койке, выдерживать режим и все равно сердце бы не стало 20-летним мотором. Она улыбнулась, вспомнив, как говорила Вике о чудотворце, что каждый вкладывал в это слово свой смысл. Теперь смысл для нее один — с большой буквы — Чудотворец. Она снова улыбнулась. «Все-таки я права, у каждого свой смысл и я стала другой».
