Соломин сразу же спросил:
— Как считаешь, Борис Алексеевич, Михайлов приедет, если я попрошу о встрече с ним?
— Трудно сказать однозначно, Игорь Вениаминович, наверное, нет. Он «помешан» на своих больных и расписаны они у него на весь месяц. Тяжелые больные, наверняка кто-нибудь умрет, пока он ездит. Поэтому считаю, что он откажется, предложит перенести встречу на месяц, когда больным еще не назначен день лечения или пригласит к себе вас.
— Он один занят, а мне делать нечего, — проворчал Соломин, — получишь новое удостоверение — езжай домой, отдохни. Вечерним рейсом в Н-ск, проведешь служебное расследование в устной форме. Если все подтвердится, вернешься вместе с начальником управления, Михаил Сергеевич возьмет твою работу здесь на себя. Я понимаю, что ты устал, третий раз подряд летишь в Н-ск, но новых людей нельзя вводить в дело, ты сам это знаешь.
Соломин опять задумался, что-то прокручивая в голове, попросил принести чашечку кофе, пододвинул ее Степанову и отошел к окну. Эту оконную привычку знали все офицеры и генералы, бывающие в кабинете частенько. Серьезные решения принимались именно у окна.
Соломин повернулся к Степанову.
— Если мы не отпустим Михайлова в Америку, какие действия возможны с его стороны? — решил уточнить Соломин.
Директор прекрасно знал, что может предпринять Михайлов и Степанову показалось — словно его проверяют на стойкость. Вдруг он качнется и выскажет сомнение в каком-нибудь варианте. Тогда можно надавить на вариант, маловероятно, но вдруг появиться возможность удержать Михайлова в России. Очень уж не хотелось директору отпускать ученого за границу, поэтому и старался он всеми силами уменьшить головную боль.
— Я думаю, Михайлов сделает упреждающий ход, как он уже говорил — подключит прессу. И не только российскую. Этим он убивает двух зайцев — лишает американцев возможного тайного похищения и нас возможности мирного удержания в стране. ЦРУ должно «пристреляться» к Михайлову, изучить, поэтому в первый приезд они не должны применить радикальных мер, а информация, которую может вытащить из них академик, благодаря его способностям, бесценна. Считаю: целесообразнее помочь ему с поездкой, подстраховать от неприятностей. Если плотно обложить его в Нью-Йорке, американцы воспримут это нормально — беспокоится Россия о своем ученом. Наоборот, наша пассивность может вызвать подозрение. А пока есть время, необходимо отработать связи Никифорова, изучить Стоуна, отследить судьбу хакера…
Степанову хотелось узнать, как отреагирует на его слова Соломин, но вошедший Захаров, принеся новое удостоверение, лишил его этой возможности. Директор вручил удостоверение, пожал руку и отправил отдыхать домой.
С новым генеральским удостоверением Степанов летел домой, как на крыльях. Еще и потому, что мог провести дома несколько часов — отдохнуть и выспаться. Он почти залпом выпил бутылку пива и залез в ванну, полежал несколько минут расслабившись, окатился прохладным душем и плюхнулся в кровать. Уснул сразу, без раздумий и перебора событий.
Здоровому организму вполне хватило восстановить силы за 3 часа. Он проснулся и на свежую голову стал анализировать прошедшие события. Выходило, что последнее время он ездил в Н-ск, как на работу в родном городе, Степанов усмехнулся. Бесконечные поездки изматывали, но без них не обойтись. Никифоров висел на нем и беспокоил больше всего. Установить круг общения милицейского опера очень сложно, требуется много людей и сил. Еще сложнее пропустить круг через сито, отсеять ненужное — по работе опер общался с массой людей и этот круг постоянно обновлялся. Но, нужен один человек…
Как связник, милицейский опер бесценен для разведки — свобода передвижения, общение с людьми, сбор установочной информации без особого риска, проверка деятельности человека и фирм. Да мало ли чем он мог заниматься, прикрываясь служебным удостоверением.
До самолета оставалось еще пять часов, и Степанов решил поваляться. Думать о работе, Соломине и Астахове не хотелось, и он попытался расслабиться, но мысли все равно лезли в голову, путаясь и переплетаясь. Он задремал.
Его разбудил звонок, Степанов глянул на часы — прошло пять минут, как он уснул. «Какой-то ненормальный день, кого еще принесло»? Он мотнул головой и понял, что звонит телефон, ворча про себя, взял трубку.
— Алло.
— Борис Алексеевич, прошу срочно подъехать к директору.
Голос Астахова окончательно разбудил его.
— Есть, — кратко ответил он.
Одеваясь, думал — зачем вызвал его директор, но ответа не находил. «Чертов день, хоть дали ополоснуться и выспаться».
Машина уже ждала его, он плюхнулся на сиденье, и она понеслась на грани возможных аварий. «Что за спешка, ни хрена не пойму… И машину свою отправил… Ну, да, Астахов знает, что моя работает с Михайловой», — вспомнил он.
Уже который раз войдя в приемную, Степанов увидел того же полковника. Его лицо походило на подтаявшее мороженое. «Пьет, видимо, или почки отказывают».
— Проходите, товарищ генерал, вас ждут, — пригласил его подполковник.
Боковым зрением Степанов увидел, как у полковника дернулись брови. «Удивился, не знал, что мне присвоили генерала», — подумал он, входя в кабинет.
— Отдохнул немного? — сразу же спросил его Соломин.
— Да, товарищ генерал-полковник, душ принял, поспал немного, — ответил Степанов.
— И не надоело тебе в Н-ск летать? — с улыбкой спросил директор.
Степанов растерялся — ни как не ожидал подобного вопроса и замер в замешательстве. А директор продолжал улыбаться.
— Обзавелся бы домиком в Н-ске — есть где отдохнуть, расслабиться, поспать. Не гостиница все же…
— Можно обзавестись… — наконец ответил он, постепенно соображая, куда клонит Соломин.
Но это не радовало. Места там действительно красивые — и охота, и рыбалка, но не столица… Дача была бы прекрасная, но летать далеко. Перевод отдела в Н-ск не прельщал. Правда, лучше быть генералом в Н-ске, чем полковником в Москве, но он-то уже генерал. И в Москве. Потом — два генерала в одном городе… Не-е-ет.
Соломин специально разыграл эту карту, предложить старшую легче.
— Ты правильно подумал, Борис Алексеевич, есть мнение о твоем переводе в Н-ск, — уже твердо отчеканил директор, — но не начальником независимого отдела. Я предлагаю должность начальника управления, а отдел тебе новый дадим. Сам начальника подберешь — Пустовалов или еще кто, — сразу определил направление Соломин. — Парень ты грамотный, толковый, Астахов уверен, что ты справишься. Даю тебе подумать 5-10 минут, больше, к сожалению, дать не могу. Согласишься — летим сегодня вместе, представлю тебя, помогу на месте с квартирой… Иди, думай — жду ответа.
Степанов вышел в приемную, закрыл за собой дверь и прислонился к ней — предложение удивило, озадачило и обрадовало его. И он бы вряд ли сумел ответить, чего было больше.
Измаявшийся в приемной полковник внутренне посочувствовал — вставили, видимо, генералу под завязку, как из парной вышел.
Постояв минуту, Степанов прямиком направился в курилку, затянулся дымом до самой прямой кишки. По-всякому выходило — надо ехать. Что за жизнь в разъездах, пора и осесть где-нибудь, обзавестись семьей. Вон Михайлов, в 45 лет женился, уже и ребятишек двое… Должность высокая, не каждому предлагают сразу в начальники — замом обычно где-нибудь годик, два держат.
Он затушил сигарету, не докурив до конца, вернулся.
— Судя по времени — ты согласен, — прищуриваясь, посмотрел на него Соломин.
— Согласен, Игорь Вениаминович.
— Тогда давай, шпарь свои условия, что можно, постараюсь сделать, — посерьезнел Соломин.
Степанов пожал плечами.
— Да нет, собственно, никаких условий. Обычные рабочие вопросы, которые и так поможете решить. С квартирой бы, конечно, хотелось определиться — с расчетом на будущую семью. Но один вопрос есть — что со старым начальником?
Степанов не договорил, что ему не хотелось бы с ним работать. Оброс связями, станет мешаться под ногами, в лучшем случае висеть балластом — не сам же уходит с должности. Но его вопрос Соломин понял прекрасно.
— Скажу честно, Борис Алексеевич, я еще не определился по его судьбе. У меня его рапорт на продление срока службы — 60 лет исполнилось. Скорее всего, на пенсию…
Соломин встал, махнув рукой, чтобы Астахов и Степанов сидели, подошел к стеллажу с книгами, достал томик стихов Есенина, повертел в руках.
— Кстати, вы в курсе, что его последнее стихотворение написано собственной кровью? Это я так, к слову, чтобы дать отдых мозгам, — пояснил он, предотвращая возможные толкования. — Перейдем к делу. Еду я в Н-ск еще и для встречи с Михайловым. Вместе поговорим, Борис Алексеевич. А сейчас смотри.
Соломин достал карту и расстелил ее на столе.
