— Так и будет! А если не так, то все равно так! И вышел.
— Я должен вас поблагодарить, — сказал Ермаков Артисту. — Вы спасли мне жизнь.
— Я нечаянно, — ответил Артист, пока Док перевязывал его руку подвернувшимся полотенцем. — Если бы успел подумать, не стал бы.
— Двигай, — сказал Док. — Мы в санчасть. Док и Артист ушли. Голубков повертел в руках черную пачку с золотым двуглавым орлом.
— Все. Меняю, к чертовой матери, эти сигареты. Для меня они слишком патриотичные.
— Что-то не получилось? — спросил я. Он только рукой махнул:
— Да ничего не получилось. Все эти обвинения — семечки. Отмажут его в два счета.
И все наши дела впустую.
— Ваши?
— Да, наши. И ваши. Зря Артист руку изуродовал.
Он докурил сигарету и сказал:
— Ладно. У меня для вас плохая новость, господин Ермаков. Сегодня в пять утра по московскому времени на вашей даче в Архангельском произошел взрыв газа.
— Взорвался не газ, — возразил генерал-лейтенант. — И вы это прекрасно знаете.
— Да, не газ, — согласился Голубков. — Взорвался заряд, эквивалентный двум килограммам тротила. Вы знаете, каким образом он оказался в подвале вашего дома.
Этот подарок был предназначен вам. Но достался не вам. При взрыве погибли два неустановленных мужчины и ваш сын, лейтенант Юрий Ермаков.
Генерал-лейтенант подался вперед:
— Вы… Этого не может быть! Его, не было на даче!
— Был. Он приехал туда в третьем часу ночи. Через час после того, как уехали вы.
— Нет! Не верю! Скажите, что это не правда!
— Это правда.
— Он должен был сидеть дома! Я приказал ему сидеть дома! Зачем он туда поехал?!
— Этого я не знаю, — ответил Голубков. На Ермакова трудно было смотреть. Он долго молчал, потом проговорил пустым, мертвым голосом:
— Я знаю. Он поехал, потому что я ему сказал… Потому что я ему сказал, что я его люблю… И он решил, что мне плохо. Что мне нужна его помощь… Грязь и кровь. Это ко мне вернулось… За что? За что?! Я же служил России!
— Оставьте, Ермаков, — сухо сказал полковник Голубков. — Вы служили не России.
Вы служили мерзавцам, которые думают не о России, а только о власти. Вы и сейчас продолжаете им служить. Даже после того, как они убили вашего сына. Примите мои соболезнования. Мне нравился ваш сын.
— Будьте вы прокляты! — сказал генерал-лейтенант. — Будьте вы все прокляты!
В лабораторию заглянул полковник Тулин.
— Борт прибыл, — доложил он.
— Идем, — сказал Голубков и кивнул нам:
— Везите.
— Минутку, — остановил я его. — Вы сказали, что ничего не получилось. Что нужно, чтобы все получилось?
— Чтобы он ответил на мои вопросы. Я взял видеокамеру, установил ее на кронштейне и включил запись. Потом приказал Боцману:
— Придержи.
Он понял. Взял генерала за плечи и вжал в кресло. Я поднял с пола мини-нож «Робинзон», стер с него кровь Артиста и располосовал рукав генеральского кителя, использовав еще одну функцию этого высшего достижения человеческой цивилизации.
Потом достал шприц-тюбик «Ангельского пения», который не успел употребить подполковник Тимашук.
* * *
А я употребил.
Через три минуты плечи генерала расслабились.
Я обернулся к полковнику Голубкову и сказал:
— Спрашивайте.
Эпилог. Прошлогодние новости Лето 1998 года еще долго будет вспоминаться жителям России как самая благостная пора последнего десятилетия двадцатого века. По привычке поругивали правительство, бесстрашно смеялись над президентом, почесывали затылки перед пунктами обмена валюты, глядя, как доллар подползает к критической отметке — к шести рублям, жуткое дело! Но барахолки бурлили, магазинные витрины ломились от импорта, в пригородах росли не только мрачные коттеджи «новых русских», но и сквозь старые постройки пробивались свежие срубы и стены из белого силикатного кирпича. На черноморских пляжах яблоку негде было упасть, снять комнату стало проблемой.
Казалось, что так будет всегда. И лишь очень немногие знали, что всегда так не будет, что это всего лишь затишье перед наступлением новых времен.
* * *
Новые времена всегда приносят с собой новые слова, а старым придают новый смысл:
Кадет, эсер, большевик, меньшевик, троцкист.
Ликбез, продразверстка, лишенец, нэп.
Социально близкий, социально чуждый, враг народа, колхоз.
Аусвайс, ахтунг, млеко-яйко, хенде хох, Гитлер капут.
Безродный космополит, низкопоклонство, врачи-вредители, культ личности, кукуруза, авангардист, волюнтаризм.
Детант, подписант, диссидент, застой.
Интенсификация, ускорение, перестройка, плюрализм мнений.
Либерализация, демократизация, инфляция, приватизация.
Лизинг, шопинг, маркетинг, МВФ, МММ, ГКО.
* * *
17 августа 1998 года страна узнала новое слово: дефолт.
И прилипла к телевизорам, глядя, как к трибуне Госдумы походкой боксера-тяжеловеса, уверенного в победе, идет человек, уже вписавший свое имя в новейшую историю России бессмертным слоганом:
«Хотели как лучше, а получилось как всегда».
Ольга сказала:
— Господи! Опять эта мрачная морда! Как же они все надоели!
Началось двухнедельное политическое шоу, каких россияне не видели со времени президентских выборов 96-го года. Экс-премьер бился как лев. Грозным рыком отгонял всбесившихся шавок. Яростно защищался. Яростно нападал. Уходил с трибуны и вновь на нее возвращался. Бесстрашно стоял на думской трибуне, как на мостике корабля, пробивавшегося через двенадцатибалльный шторм бушующего говна.
Ольга сказала:
— Господи! Да как же ему самому не противно? Ему ссат в глаза, а он — божья роса!
— Ссут, — поправил я.
— И ссат, и ссут, — ответила Ольга.
— Писяют, — сказала Настена.
Ольга сказала:
— Господи! Ты-то зачем это смотришь?
— Вы же не даете мультики.
Ольга сказала:
— Господи, неужели он предложит его в третий раз?!
* * *
Один и тот же телеспектакль все смотрели по-разному. Непосвященные — поражаясь.
Полупосвяшенные — со снисходительным интересом. А посвященным полностью был только один человек. Президент. Он никогда не смотрел телевизор подолгу. А тут смотрел.
* * *
Вечером 15 сентября напряжение достигло высшей точки. В Думе ждали письма из администрации президента. Третья попытка означала разгон Думы.
Экс готовился к решающей схватке. Он не сомневался в победе. Потому что знал прикуп. Опасную историю с провалом программы «Феникс» удалось замять.
Единственный человек, показания которого могли вызвать олимпийский гнев президента, как-то очень своевременно умер в ЦКБ от заражения крови. И уже ничто не могло помешать экс-премьеру снова встать у кормила России и повести ее по новому курсу. Он смотрел в зеркало на свое тяжелое лицо и с удовольствием отмечал, как сходит с него холеность — клеймо бывших.
* * *
Страна замерла в ожидании: предложит президент кандидатуру бывшего премьера в третий раз или нет? Будет разгон Думы или не будет? Прогнутся народные избранники, как прогибались уже не раз под медвежьей лапой президента, или попрут на рожон?
За неимением новостей по всем телеканалам крутили фрагменты дневной полемики и клипы. Сверкал красной от возмущения плешью Зюганов, чертом скакал по сцене Киркоров.
«Ой, мама, шика дам, шика дам!»
В резиденции «Русь» старый человек, выжженный страшным наркотиком власти, выключил телевизор и сказал, ни к кому не обращаясь, но зная, что каждое его слово записывают бесшумные секретари:
— Президент не желает обострения конфронтации в обществе. В условиях финансового кризиса президент не имеет права думать о своем самолюбии. Президент думает о судьбе России. Поэтому президент прислушался к мнению депутатов Госдумы и решил не предлагать прежнюю кандидатуру в третий раз.
Он помолчал и добавил:
— Отправьте в Думу письмо, которое я подписал две недели назад.
Он еще помолчал и закончил:
— Вот такая получилась загогулина, понимаешь.
* * *
На следующий день Россия узнала имя нового председателя правительства, которому суждено было стать, как и всем российским премьерам, главным героем многосерийного трагифарса — обычного для российской политической жизни жанра.
О героях прошлых серий все сразу забыли. Словно бы их и не было. А они были. И один из них долгими бессонными ночами смотрел в потолок и пытался понять: что же случилось? Почему в прикупе вместо двух тузов оказались шестерки? Почему президент отправил в Думу давно подписанное письмо не сразу, а после двух представлений, почему заставил его, своего верного соратника, съесть такую кучу говна, накупаться в говне?
И только когда он узнал через своих людей в Кремле, что президенту была передана некая видеокассета, понял: президент пошутил.
* * *
Недели через три после нашего возвращения из Потапова ко мне в Затопино приехал порыбачить генерал-майор Голубков. Но удочки почему-то даже не стал разматывать.
