руинах. Поэтому Савельев не мог скрыть радости, когда увидел, что та часть дома, где располагался частный кабинет Блашке, самым счастливым образом уцелела. Быстро поднявшись на второй этаж, офицеры и студент-практикант обнаружили дверь в кабинет открытой. Студент, видимо, испугался, попросил разрешения откланяться и, получив его, тут же исчез. Савельев расстегнул кобуру, но пистолет доставать не стал. Младший лейтенант повторил то же и в напряжении ждал указаний командира. Савельев прижал указательный палец к губам, дав понять, что они заходят тихо, отворил дверь и, как кошка, молниеносно проскочил в кабинет. Там он обнаружил немолодого мужчину невысокого роста, с крючковатым носом, небритого, в черном сильно потертом демисезонном пальто. Он стоял посреди кабинета и листал какую-то книгу. Заметив русских офицеров, незнакомец испугался и уронил книгу. Придя в себя и видя, что военные ведут себя миролюбиво, он заговорил достаточно сносно по-русски:
— Я — доктор Брук. Зашел в кабинет профессора Блашке кое-что почитать из специальной литературы.
— Вы не знаете, где профессор Блашке? — спросил его Савельев. — Мы офицеры военной контрразведки.
— Еще бы я не знал, где Блашке. Конечно, знаю, господа офицеры. Он в конце апреля вместе со старшим адъютантом Гитлера обергруппенфюрером СС Шаубом бежал на самолете в Баварию, в Берхтесгаден.
— Скажите, а кто-либо из его сотрудников остался в Берлине?
— Конечно, остались. Я так понимаю, вам нужна фрейлейн Кети Хойзерман?
Савельев от волнения сглотнул слюну.
— Вы правы, господин Брук, нас интересует фрейлейн Хойзерман.
— Так нет ничего проще, — весело воскликнул Брук, — она тут, совсем рядом живет. Паризерштрассе, 39–40, квартира 1. Хотите, я схожу за ней?
Савельев поднял руку и с максимальной деликатностью произнес:
— Нет, нет, что вы! Лейтенант сходит за ней.
Он подошел к Иванову и прошептал:
— Бери старшину Кулешова и бегом.
Брук рассказал подполковнику, что он тоже дантист. Долгие годы практиковал в Веймаре. Еще до прихода Гитлера к власти Кети Хойзерман проходила у него практику, потом осталась работать ассистенткой. Однажды на конгрессе стоматологов Брук как-то похвастался коллегам о его талантливой помощнице. Это была его ошибка. Вскоре Хойзерман пригласили в Берлин на работу к профессору Блашке.
— Но я бесконечно обязан фрёйлейн Хойзерман. Я ведь еврей, господин офицер. Она и ее сестра долгие годы прятали меня, а потом сделали мне документы на чужое имя и устроили на работу.
Отворилась дверь. Иванов с Кулешовым ввели ассистентку профессора Блашке.
Воспоминания счастливого человека
Шестого апреля мы летели из Берлина в Вюрцбург. У Гитлера были запланированы собрания также в Фюрте и Нюрнберге. В этот раз с погодой не повезло. Над всей средней и южной Германией бушевал ураган. Шквальные ветры со снегом и градом перекрыли пути к Западу. Я вел машину на малой высоте ниже облачности на юго-запад. Западнее Нейштадта, когда я попытался пересечь горный массив Франконская Юра, самолет подвергся жестокой бомбардировке градом. Казалось, градины величиной с куриное яйцо вот-вот продырявят корпус машины, в дребезги разнесут лопасти пропеллеров и лобовое стекло. В салоне стоял ужасный грохот. Не на шутку перепуганные пассажиры в полулежащем положении сверху накрылись кто пальто, кто плащом. Им казалось, что град начнет бить по ним.
Я понял, что мне не удастся прорваться к Вюрцбургу западным курсом. Тогда я повернул на север и полетел вдоль Франконской Юры, обогнул ее с северной оконечности и подлетел к Вюрцбургу со стороны Швейнфурта. После посадки я в первую очередь стал всех расспрашивать о самочувствии. Выяснилось, кроме испуга от градовой бомбардировки, иных неудобств пассажиры не испытали. Никого не стошнило от сильной болтанки. Гитлер, выйдя из самолета, вместе со мной и бортинженером осмотрел снаружи машину. Ему не верилось, что такой сильный град не нанес ей вреда. Но все оказалось в порядке. Через час, после выступления Гитлера на собрании, мы отправились в Фюрт.
Этот полет был ничем не лучше прежнего. Перед вылетом мне передали метеосводку и предупредили, по всей Западной Германии полеты отменены. Гитлер прочитал сводку и спросил:
— Сможем лететь?
Все пассажиры глядели на меня с надеждой, что я отвечу «нет». Я сказал «да». Гитлер обрадовался. В Фюрте и Нюрнберге его ждали тысячные аудитории. При подходе к Фюрту ветер усилился до ураганного, и я с трудом удерживал машину, готовую в любой момент перевернуться. При нулевой видимости, в кромешной тьме идти приходилось вслепую, только по приборам. На аэродроме в Фюрте нам пришлось тросами закрепить самолет, чтобы его не опрокинул штормовой ветер.
После выступления в Фюрте Гитлер с коллегами отправился в Нюрнберг на машинах. Благо, что Фюрт считался пригородом Нюрнберга. Поздно вечером меня позвали к телефону дежурного диспетчера аэропорта. Звонил Шауб. Он сказал, что вся компания остается ночевать в Нюрнберге. Завтрашний вылет в Мангейм запланирован на полдень. Я отпустил бортинженера в Нюрнберг, где у него были родственники, а сам поужинал в небольшой уютной пивной, хорошо мне знакомой еще по службе здесь в двадцатом году, а потом направился в отель.
Надо сказать, что в дальнейшем схему наших полетов изменили. Для еще большей оперативности у Люфтганзы зафрахтовали небольшой, но очень надежный одномоторный самолет «Пфальц Д-13», переделанный из старого истребителя Ф-13 в четырехместную почтово-пассажирскую машину. На ней летчик, Зеп Дитрих, с одним-двумя эсэсовцами, а зачастую и с журналистами, заранее вылетали в намеченный планом-графиком город. Там они выясняли обстановку, решали какие-то организационные вопросы с местным гауляйтером, ожидали нашего прибытия и после доклада Гитлеру вылетали в очередной пункт назначения. Это было очень удобно и потому, что позволило расширить список населенных пунктов, куда было невозможно долететь на большом пассажирском лайнере, но для маленькой машины всегда находилась небольшая посадочная площадка. В таких случаях Гитлер бесцеремонно велел мне садиться за штурвал крохотного самолета, забирался сам и брал с собой Зепа Дитриха и Шауба.
Погода улучшилась. Мы вылетели из Фюрта в Мангейм, а после него в Дюссельдорф, Эссен и Дортмунд. Я вел машину над восхитительной по красоте долиной Некара между покрытыми лесами отрогами Оденвальда и северной оконечностью Шварцвальда. В районе Майнца, где Майн впадал в Рейн, раскинулась сказочная равнина с садами, полями и старыми виноградниками. Красные крыши домиков, лежавших внизу деревень и городков, сверкали, словно гроздья рябины. Дальше на север мы летели над Рейном, делившим на юго-западную и северо-восточную части Рейнские Сланцевые горы.
Гитлер и пассажиры были в восторге от открывавшихся видов. Все оживленно переговаривались, показывали друг другу через иллюминаторы на какие-то особенно понравившиеся места,
