Раздался язвительный смешок. Патрик Вейш явно стоял за скульптурой «Дискобола». Однажды Миллнер подарил такую – хотя и не столь большую – фигуру старому другу, когда тот закончил карьеру десятиборца. Поэтому она была ему знакома. Он присмотрелся повнимательнее, и ему показалось, что он видит краешек одежды Патрика за квадратным пьедесталом скульптуры.
– А кто гарантирует мне, что вы не пристрелите меня сразу же, как только я выйду? Или не арестуете?
– А кто гарантирует нам, что вы нас не убьете?
На миг воцарилась тишина.
– Убедили. Я выхожу!
– Оставайтесь сзади! – прошептал Миллнер своей спутнице.
За статуей, на которую он все время смотрел, стало заметно движение, затем оттуда медленно вышел Патрик Вейш. На нем был темно-серый кордовый костюм свободного покроя, под ним – белая рубашка. Волосы всклокочены, на лице, покрытом трехдневной щетиной, как у Миллнера, сверкала белозубая улыбка.
– Ну, вот и я, – произнес он.
Держа оружие в вытянутой руке, Миллнер целился Вейшу прямо в голову.
– Подойдите ближе!
Патрик Вейш с вызывающим спокойствием сделал два шага по направлению к ним, а затем прислонился к другой статуе, которая изображала женщину, лежащую в мраморном шезлонге.
– Еще ближе! – не успокаивался Миллнер. Ему хотелось выяснить, насколько он может здесь командовать.
Вейш-младший покачал головой, вытащил сигарету, зажал ее в уголке рта и закурил с тем же демонстративным спокойствием.
– Это достаточно близко, – произнес он, выпустив дым в его сторону.
– У меня оружие! – возразил Миллнер, тайком озираясь по сторонам. Патрик Вейш здесь наверняка не один.
– А у меня Мэйделин, – отозвался Патрик. – Если вы выстрелите в меня, то никогда не найдете девушку. Сколько сможет человек прожить без еды? Впрочем, малышка с анорексией может протянуть и подольше. – Он сам рассмеялся своей безвкусной шутке, выпустив струю сигаретного дыма.
– Где Мэйделин? – возмутилась Хелен и встала рядом с Миллнером.
– В безопасности, – ответил Патрик. – Пока что.
– И как это будет происходить? – спросил Миллнер, пытаясь свободной рукой толкнуть Хелен обратно к себе за спину.
– Вы отдадите мне сумку с «Моной Лизой», а я скажу вам, где найти Мэйделин. Потом вы уйдете, и, если дадите мне немного форы, то через… – он поглядел на часы, – скажем, через полчаса вы снова сможете обнять свою дочь, миссис Морган.
– Ее здесь нет? – В голосе Хелен Миллнер уловил безграничное разочарование.
– Насколько же наивным вы меня считаете? – удивился Патрик Вейш.
– Что вы собираетесь делать с «Моной Лизой»? – спросила Хелен. – Вряд ли вы сможете ее продать. Для такой знаменитой картины вы не найдете покупателя.
Вейш рассмеялся.
– Тут вы ошибаетесь. Хватает миллиардеров, которые просто от скуки готовы повесить краденую «Мону Лизу» в гостевом туалете. – Он еще раз затянулся сигаретой, на миг задержал дым в легких, а затем продолжил: – Но даже они не так богаты, чтобы заплатить мне столько, сколько я запрошу за «Мону Лизу».
– А кто же заплатит? – удивилась Хелен.
– Лувр. Или, точнее, правительство Франции. Любой, кто не захочет, чтобы «Мона Лиза» вернулась во Францию по кусочкам. Это не кража, не укрывательство краденого, а похищение. И «Мона Лиза» станет самой знаменитой заложницей в мире.
– Да уж, в похищениях вы разбираетесь, – с горечью в голосе произнес Миллнер. – Девушки в Мексике, за которых вы не потребовали выкупа. Теракты с применением взрывчатки, компьютерный вирус. Зачем все это? Столько трудов – только ради того, чтобы взвинтить цену за «Мону Лизу» до небес? И при чем здесь вымирание пчел?
Патрик Вейш усмехнулся.
– Великая загадка, верно? Это сложно. – Щелчком пальцев он стряхнул пепел с сигареты. Он по-прежнему с нарочитым спокойствием стоял, прислонившись к скульптуре лежащей женщины. – К вашему сведению, после аварии на вертолете моему отцу было очень плохо. Ожоги, психологическая травма. А тут еще внезапная смерть матери, которая произошла несколько лет назад… И умерла она именно во время пластической операции. Отец очень любил ее. А когда после этой аварии он стал страшным уродом, он просто-напросто потерял рассудок.
– Он устроил крестовый поход против красоты и золотого сечения, – перебил Миллнер Вейша-младшего, который ответил на его слова улыбкой.
– Совершенно верно! Мой отец действительно очень много размышлял над тем, что представляет собой красота. Этот призрак, который овладевает нашими умами вот уже не одно тысячелетие. И он пришел к удивительному выводу, что есть в этом нечто дьявольское. Что идея красоты – не что иное, как вирус, выпущенный в мир темными силами, который на протяжении веков снова и снова вкладывали в головы людям. Если взглянуть на эту теорию непредвзято, возможно, она не так уж неверна.
– Красивый отблеск зла, – услышал за своей спиной Миллнер, но не понял, что Хелен хотела этим сказать.
– Выпущенный в мир темными силами? – повторил он слова Патрика Вейша. – Звучит как бред параноика!
Вейш кивнул.
– Знаете, что такое «троян», мистер Миллнер? – Кончик сигареты его засветился красным, когда он вновь затянулся.
– Компьютерный вирус.
– Да, но совершенно особый. Он проникает на жесткий диск и таким образом дает доступ к данным на компьютере третьим лицам с целью манипуляции. Мой отец считал, что красота – это примерно то же самое. Вы посмотрите на эпоху Ренессанса, когда фаворитки благодаря своей красоте проникали в спальни к королям и оттуда управляли страной. Сегодня красивые люди легко достигают успеха. Или возьмите рекламу, которая посредством образов прекрасного манипулирует умами людей. Я думаю, все подпишутся под этим. Пластические операции, мания стройности – мы ведь живем в душевнобольном мире. И мой отец вбил себе в голову, что победит вирус, который поразил всех нас. Нужно понимать, что он всю жизнь боролся с вирусами, а теперь вот выбрал один, особый.
Казалось, детали мозаики в голове у Миллнера наконец-то сложились.
– А при чем здесь пчелы? – поинтересовался он.
– Признаю, это понять непросто. Он считал, что пчелы – это маленькие пособники дьявола, которые распространяют красоту, опыляя цветы. А еще он болтал что-то о пчелах и золотом сечении.
– А что он имел против золотого сечения? – вмешалась Хелен.
Патрик Вейш рассмеялся и покачал головой:
– Наверное, понять это под силу только программисту. Мой отец считал эту пропорцию, это соотношение длин, эту расчетную величину чем-то вроде исходного кода вируса красоты. Он презрительно называл его black cut или «черное сечение». Миссис Морган, вы сами знаете: все, что создается с учетом этой формулы, наш мозг воспринимает как очень красивое. Поэтому отец нацелился в первую очередь на нее. На уничтожение black cut, исходного кода вируса.
– Это же безумие! – воскликнула Хелен. – Никто не может уничтожить или искоренить красоту, она материальна, это достижение эволюции…
– О, мой отец полагал, что сможет. Он хотел подвергнуть человечество чему-то вроде поведенческой терапии. Он полагал, что если связать текущий идеал красоты и золотое сечение с достаточно отвратительными вещами и переживаниями, люди в какой-то момент передумают и, возможно, даже станут бояться их. Аналогично тому, как человек боится садиться за руль автомобиля, попав в серьезную аварию. Поверьте мне, у него было еще несколько ужасных идей, как проучить человечество – заставить его бояться красоты… Так что, возможно, даже лучше, что его больше нет среди нас.
– Но что насчет вас, мистер Вейш? Не похоже, чтобы вы разделяли идеи своего отца. Он не хотел похищать «Мону Лизу», чтобы шантажировать кого-то, он хотел уничтожить ее!
– Возможно, это была его самая безумная идея. Он был убежден в том, что эта картина создана лично дьяволом и должна… как бы это выразиться? Он считал ее источником суперинфекции, предназначенным для того, чтобы распространять по миру вирус красоты и пропорции золотого сечения. «Мона Лиза» является самой популярной картиной в мире, ее знают практически все. Он считал, что достаточно одного взгляда, чтобы заразиться вирусом красоты. Он был уверен, что взгляд на нее изменяет наш мозг.
