Кэмоно встал — снова на него бросились двое, и снова они сделали это с разных сторон. Меч первого отскочил, наткнувшись на блок. Другой, одиннадцатый по счету, если учитывать время вступления в бой, занес меч над головой сразу обеими руками, должно быть, решив противопоставить ловкости Кэмоно силу. Тотчас настоящий ниндзя развернулся к нему боком и, перехватив рукоять двумя руками, направил клинок наперерез атакующему Ниндзя-яцура прыгнул, кувыркаясь через опасное препятствие, приземлился на ноги, но выпрямиться полностью не успел: меч Кэмоно догнал его сзади, разрубая позвоночник. Выдернув клинок из раны жертвы, Кэмоно огляделся, несколько расслабляясь…
«Да что же это такое? — ужаснулся коротышка-полицейский. — Это скольких же он уже убил? Десятерых? И это — только при мне… Ну и дела же тут делаются… Куда бы мне смыться?»
Меч в руках Кэмоно принял вертикальное положение и снова вошел в спину поверженного ниндзя, прекращая его агонию. Клинок так и остался в теле, но он теперь не был нужен Кэмоно — новый стремительный бросок поставил его перед двенадцатым ниндзя, уже сжимающим свое оружие в ожидании боя. Дождался он одного: резким движением Кэмоно выхватил его ниндзя-то, схватив разом за обе руки и, успев проделать еще одно мгновенное действие — выдернуть зубами шашен и без всякой трубки метнуть его в тринадцатого, — затем провел подсечку, сбив наземь четырнадцатого, и ударил мечом его бывшего владельца, двенадцатого, оставив в ране и этот меч. Один из еще уцелевших противников замахнулся своим ниндзя-то, но Кэмоно перескочил через него и переместился ближе к нападавшему, поворачиваясь и зажимая его клинок локтем. Удар коленом завершил дело. Кэмоно быстрым взглядом оценил обстановку: арена почти опустела, то тут, то там валялись трупы. Через секунду он уже знал кратчайший путь к победе, изящный, как красивая комбинация в бильярде. Кэмоно кувыркнулся, подхватывая выроненный кем-то из яцура нож, на выходе из кувырка метнул его в шею поднявшемуся, продолжил бег; поравнявшись с одним из убитых, выдернул торчащий из его спины ниндзя-то и, дождавшись, когда шестнадцатый по счету ниндзя замахнется сверху, поразил его в пах. Почти сразу же к нему бросился семнадцатый — и повалился на арену с пронзенной грудью. Пока он падал, меч выскользнул из его судорожно выпрямившихся и забившихся в странном танце пальцев — настоящий ниндзя подхватил оружие на лету.
«Семнадцать человек… Боже мой! — продолжал между тем ужасаться инспектор Син, то бледнея, то и вовсе серея от волнения. — Да за все время моей работы в Парадизе не насчиталось бы столько убитых! А даже если бы и насчиталось — виданное ли дело, чтобы людей убивали вот так, пачками? В хорошенькое же дерьмо меня втянули…»
Теперь у Кэмоно оставался только один противник — один клинок против двух, зажатых в его собственных руках.
Не прилагая особых усилий, Кэмоно отбил первый удар, скрестив мечи, и поймав чужое лезвие, как в ловушку, отшвырнул его обратно. Он сделал шаг вперед — ниндзя-яцура отступил — замахнулся справа, позволяя своей жертве остановить один из мечей, и тут же достал его слева, разрубая ребра.
Представление завершилось — Кэмоно понял сразу, что и восемнадцатый ниндзя уже мертв, но для эффекта следовало поставить логическую точку. Прежде чем яцура упал на пол, Кэмоно выдернул ниндзя-то из его раны и вогнал сразу оба меча мертвецу в грудь сверху — словно заколол заваленного кабана.
Ноги мертвого ниндзя подкосились, будто он встал на колени перед своим убийцей прежде чем упасть совсем и навсегда. Его лопатки еще не коснулись покрытия, как Кэмоно выпрямился, с хищной усмешкой глядя на верхнюю трибуну. Лео Дер-рек принялся сдержанно хлопать в ладоши, но гораздо более ценной наградой настоящему ниндзя послужил страх губернатора и полицейского.
Впрочем, тупость последнего оказалась сильнее здравого смысла: все еще не желая верить своим глазам, он задал наивный, но необходимый вопрос:
— Лео, я не понимаю, кто эти люди… — в самый последний момент ему показалось странным и то, с какой легкостью те давали себя убить: таких в Парадизе не водилось.
В ответ Деррек расплылся в гордой высокомерной улыбке. Собственно, он уже давно все объяснил, но, как часто бывает, высказанные в первый раз слова пролетели мимо ушей слушателей. Теперь же ответ, подкрепленный сильнейшим эмоциональным зарядом от вида побоища, должен был намертво врезаться его «подопечным» в память.
— Это, — он оглянулся в сторону профессора Сэнбона, который тут же сделался меньше ростом и попробовал спрятаться… нет, просто отойти за спину курчавого телохранителя, — чудо генной инженерии, творение нашего профессора Сэнбона.
«Нет, твое, — мысленно возразил профессор, зажмуриваясь и делая еще один шаг назад. — И будьте вы прокляты вместе с ним!»
— А теперь, — в голосе Деррека послышались урчащие, кошачьи нотки, — я покажу вам саму лабораторию…
* * *
От сигаретного дыма в кабинете капитана Вудворта стало трудно дышать. Обычно Дикий Билл не допускал такого безобразия, да и сержант был начеку, но теперь ни тому, ни другому было не до мелочей, и сизые струйки свободно летали по воздуху, щекоча глобус и фото с яхтами. Курили все.
— Послушай, капитан, — цедил сквозь зубы Джексон, прокусывая сигаретный фильтр, — если мы и дальше будем здесь сидеть, скоро станет слишком поздно.
Дикий Билл сжал кулаки.
Никогда еще проблема соотношения между желаемым и возможным не стояла для него так остро: и совесть, и сам склад характера требовали от капитана действий — пускай безрассудных, необдуманных и даже рискованных, но немедленных. Долг приказывал ждать. Даже не ждать — просто «сесть на забор», когда кругом горела земля. От невозможности переступить через запрет капитан был страшно зол на себя, на посла, на ниндзя, на все вместе взятые маленькие островки, отданные кому-то в частные владения, а также на полицию, губернатора, профессора и на не менее сердитого Джексона, вращающего перед ним глазищами и сыплющего соль на свежие раны.
— Тебе это нужно? — пришамкивая губами, вклинился в разговор сержант, и Дикий Билл не выдержал.
— А ты заткнись! — крикнул он, стуча кулаком по столу: с сигареты, зажатой в руке, слетел еще красный пепел и почернел, пачкая гарью оказавшийся под ним приказ.
А Джексон все не унимался. Вскочив с места, он принялся расхаживать по комнате широкими шагами. Глядя на него, встал и Чарли: даже он выглядел подавленным и злым.
— Вы уже потеряли пять пехотинцев, — продолжал рычать негр. — Хотите еще потерять?
Дикий Билл опустил голову.
В его висках, казалось, поселился дятел и долбил изо всех сил трещащий от напряжения череп.
Поехать на остров — попасть под трибунал.
Не поехать — предать своих ребят. Как тогда можно будет смотреть им в глаза? Дикий Билл взглянул на Чарли и закусил губу. Нет, поступить подло по отношению к ним было нельзя. Никак нельзя.
А сложная политическая ситуация?
А дипломатическая миссия?
А так называемая «общественность» — миллионы простых граждан, мечтающих, чтобы хранители их покоя соединяли невозможное: благородство и законность действий, ухитряясь при этом еще и защитить их от преступности?
Все это тоже было. И угроза войны отнюдь не являлась плодом фантазии. Так стоило ли из-за нескольких человек ставить под удар жизни миллионов?
«Но кто сказал, — возмутился Дикий Билл про себя, — что положение и в самом деле безвыходное? Стоит только прижать Льва к стене, и все его могущественные покровители просто плюнут на него, все сторонники отступятся, шайка разбежится по сторонам. Если мы победим, у нас будут доказательства его вины. И кто тогда сможет упрекнуть нас? Если же нет… Пусть тогда все нарушения окажутся на совести одного свихнувшегося капитана. Эх, была ни была — ради такого дела стоит рискнуть, и пусть потом меня судят как хотят».
— Мне надоело! — выкрикнул с места Чарли.
— Мне тоже, — осадил его капитан.
Джексон молча подошел к двери, распахнул ее ударом кулака и встал в проеме, медленно поворачиваясь к собравшимся лицом.
— Я спрашиваю последний раз, — проговорил он, — кто-нибудь со мной пойдет или нет?
* * *
Из лаборатории веяло холодом.
Группка, состоящая из гостей, лаборантов и самого хозяина (Кэмоно остался в зале), остановилась напротив двери, и та нехотя отползла в сторону, выпуская яркий сноп света: в коридоре лампы были куда скромнее.
Когда «экскурсанты» проследовали вовнутрь, позади них появилось двое ниндзя.
На фоне белого кафеля их черные фигуры выделялись вызывающе резко: один из них, тот, что повыше, был сероглаз по-европейски, а второй… Глаза второго, окаймленные длинными темными ресницами, и вовсе занимали пол-лица.
