Когда Астафьев просыпался, сын уже внимал учителям в школе. А когда Астафьев освобождался по вечерам, сын видел десятые сны. Обидно, конечно, но ничего удивительного, учитывая, что президенту России редко удавалось вернуться домой раньше 10 – 11 часов вечера. Дома – снова работа с документами. А потом – спорт. Куда же без него современному лидеру?
Утром и вечером Астафьев старался непременно размяться в бассейне, взяв для себя за правило проплывать не меньше ста метров. Имелись в его распоряжении и силовые тренажеры. Глядя на него, трудно было заподозрить, что этот человек, совсем не похожий на тяжелоатлета, когда-то занимался штангой, но это было именно так, судя по пресс-релизу, обнародованному для журналистов, аккредитованных в Кремле. После этого, сочиняя свои репортажи об Астафьеве, они непременно писали, что в студенческие годы он увлекался тяжелой атлетикой и даже выигрывал университетские соревнования. «Неужели это правда?» – спросил однажды сын. «Было дело», – загадочно ответил Астафьев, не любивший хвастаться своими достижениями. Мало кто знал, что он, ко всему прочему, усиленно практикует хатха-йогу и свободно выполняет любые упражнения с мудреными названиями: синхасана, шавасана, маха-мудра или випарита-корани, известную российским йогам как «полуберезка».
Правда, сегодня Астафьев ограничился серией приседаний, наклонов и ходьбой на месте, а потому был переполнен нерастраченной энергией здорового сорокапятилетнего мужчины. Общаясь с сыном, он успевал не только считывать информацию с экрана компьютера, но и делать кое-какие пометки в ежедневнике. Ни одно из этих занятий не препятствовало другому.
Почему-то, став наследником СССР, – прочитал Астафьев, – власть России не смогла выполнить ни продовольственную, ни жилищную программы…
– Что молчишь? – спросил он у сына, прижимая телефон к уху. – Наглости набираешься? Не трусь, давай выкладывай, какая там у тебя заветная мечта к Новому году зародилась.
– Хорошая мечта, – сказал Илья.
Пользуясь тем, что сын его не видит, Астафьев ласково улыбнулся. Подобно любому нормальному отцу, он души не чаял в своем ребенке. Отправляясь на футбольный матч российской сборной, президент старался захватить Илью с собой. Принимая гостей в доме, непременно усаживал мальчика за общий стол. А еще оба любили посидеть за компьютером, играя в разные электронные игры. Увы, такая возможность выпадала Астафьеву не часто. Оставалось только мечтать, как станет он проводить время, когда, наконец, сложит с себя президентские полномочия. Поохотится на косуль, порыбачит, сварганит уху из балтийской корюшки, погоняет на квадроциклах и джетах, прочитает, в конце концов, собрание сочинений Чехова, а может (чем черт не шутит?), самого Достоевского…
– Скучно живется тому, кто не мечтает, – произнес он, нацарапав на страничке короткое: «Чх или Дост». Свободная рука тем временем открыла новую электронную страницу.
Анатолий Дмитриевич! – было написано там. – Что и кто мешает вам хоть что-то изменить в стране?
«Ну и народ, – огорчился Астафьев. – Все-то ему не так, все не этак».
– Пообещай, что выполнишь мою просьбу, – потребовал Илья.
– И не подумаю. Сперва скажи, чего ты хочешь.
– А ты сделаешь?
Настало время преподнести сыну маленький урок. Что-то слишком он раздухарился. Не по возрасту, и уж тем более не по чину.
– Не знаю, – отрезал Астафьев. – Ты обращаешься ко мне с просьбой, а не я к тебе, верно? Значит, право решающего голоса остается за мной. Привыкай. Вся большая политика строится на этом.
– Я не собираюсь становиться политиком, – изрек Илья с апломбом подростка, возомнившего себя центром вселенной.
– Твое право.
Тон Астафьева был холодней холодного. Он не собирался подлаживаться под безусого юнца. Даже если этим юнцом был его родной сын.
Поколебавшись, Илья решил сменить тактику.
– Ладно, – произнес он с тяжелым вздохом. – Раз ты считаешь, что я обойдусь без подарка, то и не надо. Как-нибудь переживу.
Это означало, что парень пошел на принцип. В подобных случаях он был способен дуться на отца неделями, а то и месяцами. Сам Астафьев пережил бы размолвку без труда, но он знал, чью сторону займет жена, а конфликтовать с нею ему вовсе не хотелось.
– Ну что ты торгуешься, как красная девица, – буркнул он. – Выкладывай, что там у тебя за мечта? Чего просишь на Новый год?
Долго упрашивать Илью не пришлось.
– Музыкальный центр, – заявил он. – Но не какой попало, а стоящий. Чтобы не хуже твоего.
Астафьев почувствовал, как кровь приливает к голове. Не стоило Илье заводить этот разговор, ох, не стоило. Сам не подозревая того, парень задел отца за живое. Сильно задел. Болезненно.
Не так давно, находясь в резиденции в Горках, Астафьев и Силин пригласили фотокорреспондентов, чтобы те запечатлели обоих российских лидеров, завтракающих чем бог послал – а именно: свежим молоком и черным хлебом. При этом они не учли, что снимаются на фоне не самого дорогого, но и не самого дешевого музыкального центра, установленного в столовой. Стоило фотографиям попасть в Интернет, как дотошные блоггеры вооружились лупами, внимательно изучили аппаратуру и определили, что стоит она примерно двести тысяч долларов.
Не то чтобы разразился скандал, но президент с премьером попали в щекотливую ситуацию. На фоне злополучного агрегата они выглядели мелкими жуликами, втирающими очки общественности. А ведь они тогда действительно ели свежеиспеченный ржаной хлеб, запивая его парным молоком. Никаких деликатесов, припрятанных под столом, никаких крепких напитков! И разве возбраняется главе великой державы слушать музыку на качественной аппаратуре? Он ведь все-таки не менеджер, не чиновник, он – президент. Разве возможно, чтобы президент России ютился в жалкой хрущевке и пользовался дешевыми китайскими приборами?
Все это и многое другое мог высказать Астафьев своему сыну, но вместо этого он веско произнес:
– Когда сравняешься со мной, тогда и обзаведешься таким центром, как мой. А пока тебе придется жить по средствам, как и всем прочим гражданам этой страны. Уразумел?
– Значит, – уныло спросил Илья, – не подаришь мне центр?
– Подарю, – сказал Астафьев. – За пару тысяч долларов, не дороже. Пока что ты ничем не лучше остальных своих сверстников. Разве что с отцом тебе повезло.
– Да уж, повезло! Ни одеться нормально, ни потусить, ни просто погулять без охраны…
– Другим бы твои заботы, сынок. К сожалению, есть еще в нашей стране люди, которые не могут позволить себе потратить на подарки не только две тысячи долларов, но и одну. – В голосе Астафьева зазвучали нравоучительные нотки. – Однако они не отчаиваются, верят в великое будущее России. Вот, послушай, что мне написала одна учительница из Магнитогорска… – Прежде чем начать читать, он откашлялся. – «Уважаемый Анатолий Дмитриевич! Большое человеческое спасибо за все, что вы для нас сделали, делаете и собираетесь сделать. Одно беспокоит нас, простых тружеников глубинки. Не ослабла ли борьба с преступностью?»
– Па-ап, – протянул Илья.
– Ты не перебивай, ты послушай. Э-э… «Не ослабла ли борьба с преступностью? Нельзя ее прекращать, дорогой наш Анатолий Дмитриевич. Необходимо бороться с ней, проклятой, на всех уровнях, от самого верха донизу, тогда и порядок будет…»
– Правильно тетка пишет, но мне сейчас некогда, – заныл Илья. – Не нужно мне читать морали, ладно?
Астафьева это взбесило. Он терпеть не мог, когда сын перечил взрослым, в данном случае ему, родному отцу.
– Что значит тетка? – рявкнул он. – Кто дал тебе право пренебрежительно относиться к женщине, пусть и не достигшей больших высот? И почему бы тебе не послушать немного то, что ты называешь моралями? Речь идет о будущем нашего государства. Твоего государства в том числе. Которое тебя кормит, одевает и учит.
– Кормят, одевают и учат меня родители, – парировал Илья. – При чем тут государство? У нас вроде не Советский Союз.
«Н-да, это меня не в ту степь занесло», – обескураженно подумал Астафьев.
– Государство тебя защищает, – нашелся он.
– Тогда вопрос, папа. Нет, два вопроса. Первый: от кого меня защищает твое государство? Второй: что в таком случае делают приставленные ко мне мордовороты?
– Знаешь что! – рассвирепел Астафьев. – Мал еще философствовать! И до качественного музыкального центра не дорос, как я погляжу. Тем более что слушаешь всякую попсовую муть вместо нормальной музыки.
– Как же, как же, – процедил Илья. – Ничего, кроме «Дип перпл», «Блэк саббат» и «Лед зеппелин». Только извини, папа, меня от них тошнит. Еще с пеленок. И я хочу сам решать, что мне слушать, а что нет.
После этой отповеди он взял и отключил связь. Астафьев чуть было не швырнул умолкший мобильник об пол, но вовремя сдержался. «Ничего, – успокаивал он себя, – зато одной проблемой меньше. На Новый год Илюшенька получит конфеты и какой-нибудь никчемный пустяк, как все российские дети. При этом у него все равно будет преимущество, потому что конфеты он ест из настоящего шоколада, а не из крашеной сои».
