— А на самом деле?
— Сам догадайся.
— Уже догадался. И были случаи отравления?
— Поначалу много. Только их не регистрировали. У людей что-то с психикой происходило. Помнишь толстого доктора у меня в гостях? Вот к нему в больницу их и отправляли. А он ставил диагноз. Конечно, никакого отношения к отравленной территории этот диагноз не имел.
— Но ведь эта бумага тоже ядовитая.
— Наверное.
— То есть, люди купят книгу — и…
— Может быть, после этого они окажутся в больнице, — Рита пожала плечами. — Но только кому придет в голову связать все это с нашим третьим складом?
— Мне придет. Теперь придет. Я ведь тоже иногда покупаю издания на мелованной бумаге.
— И будешь молчать, как все, — она грустно посмотрела на меня. — Ты ведь собираешься заработать на этой сделке?
— Мне теперь кажется, что я смогу прожить и без нее.
— Значит, бумагу купит кто-то другой. Не такой щепетильный.
— А тебе не нравятся щепетильные?
— Я просто таких не встречала.
— У меня еще масса других достоинств.
— Начинается самореклама? — глаза у нее посветлели.
— Должны же мы узнать друг друга получше.
— Зачем? — Рита скривила губы, — Я, например, вовсе не хочу, чтобы ты узнал меня получше.
— Тебе есть что скрывать?
— Скорее, я многое не хочу вспоминать.
— Ладно, начнем с чистого листа.
— А надо ли?
— Об этом надо было раньше подумать — скажем, пару часов назад.
— Ну и что же случилось за эти два часа?
— Я уже сказал, между нами установились доверительные отношения.
— А, понятно… Она засмеялась и попросила сигарету.
Курила молча, и я впервые увидел, как она докурила ее до конца.
* * *
— Поднимешься? — спросила Рита возле подъезда.
Я и сам этого хотел. Она взяла меня за руку, и вот так, рука в руке мы прошли по всей лестнице, и, даже когда она искала ключ и одной рукой возилась с замком, мы не разжали ладоней.
Не зажигая света, захлопнули дверь, и я нашел в темноте ее губы. Мы целовались целую вечность, иногда вдруг она прятала лицо у меня на груди и что-то шептала, и тогда я прикасался губами к ее волосам, а потом она снова запрокидывала голову и еще теснее прижималась ко мне. Шепот становился все бессвязнее и переходил в тяжелое обжигающее дыхание, и тогда ее била дрожь, словно волны расходились кругами от бедер до кончиков пальцев.
Неожиданно она затихла, как онемела, всей тяжестью повиснув у меня на руках. Мы так и стояли посреди темной прихожей.
Я осторожно погладил ее по обнаженным плечам, потом высвободился из ее рук и зажег свет. Рита улыбнулась мне, как спросонья, поправила платье, провела рукой, в которой все еще был зажат ключ, по влажной дорожке над припухшими губами. Глаза у нее были бесовские и счастливые, а по щекам темными разводами застыла тушь.
— Мы с тобой сумасшедшие, — весело сказала она, — даже дверь толком не закрыли. Мне надо умыться, а то я на ведьму похожа.
Она была похожа на чертовски красивую ведьму, если пользоваться ее терминологией.
…В комнате я сел на краешек дивана. За стеной шумела вода, и я думал, что мне, собственно, наплевать на прошлое.
Наплевать на ее прошлое, наплевать, что я все равно вынужден буду уйти отсюда, как только вернется муж. И тут я подумал, что можно прямо сейчас встать и уйти. И чуть не расхохотался — надо же, встать и уйти.
Встать и уйти. Все равно что пролезть сквозь бетонную стену.
Воду в ванной выключили, и почти одновременно с этим в прихожей раздался звонок. Там послышался какой-то шум, я поднялся и замер. На пороге стояли два милиционера.
— Только не выкинь номера, — сказал тот, что повыше, — мы пришли за тобой.
— Но это невозможно… Почему, почему за ним? — Рита нервно накручивала на пальцы поясок махрового халата.
— Мы должны его доставить… — и через мгновение мне закрутили руки за спину.
Я застонал от боли.
— У него синяк на щеке, — сказал один и повернулся к Рите. — Вы подтвердите, что это у него уже было.
— За что вы его… — тихо спросила Рита.
— Убил человека. Он и еще другой, с комбината. Его засекли сегодня на свалке, там, где было спрятано тело. Таких всегда притягивает место преступления.
— Я не убивал! — крикнул я. — Есть свидетели…
— У нас разберутся, кто убивал, а кто нет.
— Как вы нашли его у меня? — женщина переводила взгляд с одного милиционера на другого.
— Мы его еще днем вычислили, кто он и откуда, — сказал высокий. — А потом нам просто повезло — кто-то позвонил и сказал, что видел, как он заходил в эту квартиру.
— Я не убивал, — повторил я.
Один из державших быстро провел свободной рукой по моей одежде и пробормотал:
— Эй, у него что-то в кармане… И через секунду он достал кастет.
— Это невозможно, — повторила Рита так же тихо, что почти не расслышать.
— Я не убийца, — сказал я, пытаясь поймать ее взгляд.
Сейчас мне было очень важно, чтобы она поверила. Важнее всего остального.
— Ишь ты, тихоня, — сказал высокий, — неизвестно, что бы он с вами сделал, если бы мы не приехали. Гастролер.
— Уводите, — она отвернулась. — Уводите его, чего же вы ждете?
— Я не убийца! — но меня уже выволокли на лестницу.
Пока мы спускались вниз, мне разбили губу. Один шел сзади, и он сделал подсечку, а другой встретил мою голову носком ботинка. Когда я поднялся, вытирая кровь с подбородка, тот, что повыше, усмехнулся:
— Ходи поосторожнее. Ты меня понял?
Я его понял. Может, они были неплохие ребята и всем сердцем ненавидели убийцу. Впрочем, как и я.
* * *
Потом была ярко освещенная комната, гулкая — слова отскакивали от стен и били по нервам.
— Откуда у тебя кастет?
— На меня напали, я отобрал у нападавшего.
— Врешь. Твой соучастник показал, что ты ударил этим самым кастетом.
— Неправда. Его убили не кастетом.
— Откуда тогда знаешь, как убили?
— Я не знаю.
— С какой целью приехали? — новый голос.
— В командировку.
— Знакомы с директором комбината?
— Да, он встречал меня на вокзале.
— Один?
— Нет, с заместителем. Тот вел машину.
— Но в гостиницу вы приехали на другом автомобиле?
— Да… — я кивнул и почувствовал себя на краю пропасти.
Как мне рассказать, что было на самом деле? И ни словом не обмолвиться о Рите? Ведь все, что я смогу сказать, будет против нее. А мне очень не хотелось, чтобы все обернулось против нее…
— Объясните.
Я попытался. Только ни слова про квартиру, ни слова. Просто — пока искали телефон, труп исчез.
— Когда вы заезжали на свалку?
— Днем. Сегодня днем.
— Зачем?
— Это связано с командировкой… Загрязнение окружающей среды…
— Не валяй дурака, — прежний голос. — Когда ты заезжал на свалку, чтобы спрятать труп?
— Я не прятал.
— Неужели? А кто тебе помогал?
— Никто. -
Значит, все сам сделал. Прав твой приятель, он уже дал показания. Он все валит на тебя.
— Нет…
— Если будешь упрямиться, пойдешь как исполнитель.
— Нет…
Я сидел в перекрестье настольных ламп, свет бил в глаза и взрывался под черепом острой болью. Я пытался удержаться на краю пропасти, думать над каждым еловом. Но они все спрашивали и спрашивали, они выстраивали вопросы так, что я повторял снова и снова, как было, но они не верили, они расставляли ловушки, грозили, несколько раз выбивали из-под меня стул и, когда я поднимался, начинали снова и снова, по второму, третьему кругу.
Я не видел спрашивающих, лампы слепили глаза, может, они менялись, но я уже едва мог шевелить языком, острая боль сначала пульсировала во всем теле, потом сосредоточилась в затылке, и я уже готов был подтвердить все, что они требуют, лишь бы оставили в покое.
— Прекратить!
Голос откуда-то из-за спины, свет неожиданно гаснет, и я шарю ослепшими глазами, силясь рассмотреть вошедшего.
— Принесите воды, — тот же голос.
Я сжимаю стакан ладонями, но руки не слушаются, кусаю зубами стекло, а вода льется по подбородку на пропотевшую рубашку.
Тишина. Темнота.
Я качаюсь на волнах призрачного счастья. Я соглашусь признаться в любом преступлении. Лишь бы это не кончалось. Тишина. Темнота.
Я чувствую, что лицо у меня все мокрое. То ли от пролитой воды, то ли от слез.
Тишина. Покой. Постепенно из слепоты начинают проступать очертания комнаты, маленькое зарешеченное окно, стол, на, котором сквозняк шевелит листы исписанной бумаги и катает шариковую ручку, лицо мужчины, угловатое, с рябыми щеками, хорошо выбритый подбородок.
— Ну, а теперь расскажите, — говорит громила-капитан, с которым я познакомился в квартире Риты в первую ночь, — как это было на самом деле?
