Майвин оживился, прикрыл ладонью микрофон.
— Решетников! — бросил Капитонову.
Тот метнулся в дальний угол, где стоял шкафчик с анализатором, прижал к уху наушник и включил цифровой индикатор.
— Чего ты хочешь? — не сумел скрыть раздражения Майвин.
— Хочу предложить обмен.
— Можешь забрать ее себе, понял?!
Капитонов покачал головой: «Не делай этого!»
— Мое дело предложить, ваше — отказаться, — выдвинул Решетников альтернативу. — Я сумею распорядиться кассетой, на которую она наговорила много интересного.
— Как?!
— Продам на «Мосфильм», они сделают по ее рассказу кассовую картину.
Майвин растерянно посмотрел на Капитонова, но тот лишь плечами пожал: анализатор не работал. Решетников говорил по сотовой связи с надежной защитой.
— Сколько? — тянул время Майвин.
— Думаю, двух миллионов будет достаточно.
— Двух… двух миллионов… чего?!
— Ну не рублей же, Анатолий Ильич.
Майвин раскрыл рот, словно намеревался перекусить трубку пополам, но Капитонов, в тактике подобных переговоров знавший толк, приложил палец к растянувшимся в улыбке губам и кивнул.
— У меня нет таких денег! — сказал Майвин.
— Найдите!
— Это невозможно! Наличными нет!
— «Риэлтер-Глобус» работает без выходных.
— Не валяй дурака, Решетников! За кого ты меня принимаешь?
— За ставленника сибирской преступной группировки, Майвин. И можешь не сомневаться, у меня есть доказательства!
Капитонов испуганно наблюдал, как с босса сползает загар, а кожа его покрывается пупырышками.
— Ку-да при-вез-ти? — звонким шепотом подсказал он следующий ход.
— Куда привезти? — машинально повторил Майвин.
— Привезите в одном автомобиле без сопровождения в Лихачевский песчаный карьер через час пятьдесят минут. Время пошло!..
Майвин зарычал как раненый зверь, изо всех сил стиснув в кулаке трубку:
— Ну, что?! Что, Пантелеймон?! Я говорил?! Я знал, знал, что одиннадцатью тысячами от него не отделаться! Я с самого начала подозревал, что они с этим «художником» заодно!
Он наполнил до краев стакан коньяком и выпил залпом до дна. Капитонов молчал, понимая, что теперь вся ответственность ложится на него и нескольких ребят из отдела, способных играть в смертельные игры.
— Что ты стоишь как истукан?! — разорялся Майвин. — Делай что-нибудь!.. Звони Лелюшу на Житную!.. Генералу Егорову!.. Детройтову!.. Всех поднимай!.. Убрать их! С лица земли стереть!..
«С лица «Земли» сложно», — подумал Капитонов. Наспех натянув на влажное тело рубаху и брюки, он направился по скрипучей деревянной лестнице с фигурными перилами в гостиную, где в ожидании его распоряжений пили «Хольстен» охранники. Знал: через десять минут Майвин остынет и сообразит, что никому из «акционеров» звонить не нужно, да и нельзя — до тех пор, пока спрятанные в швейцарском банке чемоданы не будут изъяты из сейфа и уничтожены.
Стояла неживая тишина. Падая, багровело солнце. Беспорядочно пылил усилившийся ветер.
— Тепло, — изрек Викентий. — Гуси летят в отлет.
Никаких гусей я не увидел: сизые, отороченные перламутром облака, сбиваясь в беспорядочные стаи, суетливо метались по высокому небу.
— Звони, — посмотрел на часы Викентий. Они у него стояли.
Я потыкал пальцем в телефонную трубку.
— Говорите, — разрешил некто хриплый и злой.
— Кошица! — потребовал я, настраивая себя на ультимативный лад.
— Я слушаю.
— Полковник, у меня есть к вам деловое предложение.
— Догадываюсь. Чего вы хотите, Евгений Викторович? Обменять отца на дочь?
— Уголовника на наркоманку.
— Зачем она вам?
— Я же не спрашиваю, зачем вам Ямковецкий?..
На моей стороне было преимущество: я в любой момент мог прекратить разговор, и ищи-свищи тогда ветра в поле!
— Альтернативное предложение, Евгений Викторович, — насмешливо произнес он. — Вы доставляете мне Ямковецкого, а я гарантирую, что ни я, ни мои люди не будем причастны к вашей неминуемой смерти.
— Угрожает, — прикрыв трубку, подмигнул я Викентию.
Он ничего не сказал, усмехнулся и продолжал чертить что-то веточкой на песке.
— Не заставляйте меня смотреть на секундную стрелку, — заговорил я категорично, опасаясь, как бы они не починили свой «локатор». — Через час сорок минут привезите Илону в Лихачевский песчаный карьер. Это недалеко от вашей резиденции. И постараемся решить все вопросы один на один.
— Хорошо. Только на вашем месте я бы…
— Не продолжайте, полковник. Вы никогда не будете на моем месте, Я не торгую героином и не беру в заложницы больных женщин.
Больше мне с ним разговаривать было не о чем.
Ямковецкий со связанными руками и кляпом во рту сидел на траве, прислонясь к заднему колесу «четверки»: он все же предпринял попытку побега — пришлось его успокоить и обездвижить, а потом заткнуть рот замшевой тряпкой для протирки стекол, чтобы остановить поток грязной брани. Началось все со встречи с Решетниковым, в котором он узнал участкового, проделавшего в его заднице дополнительное девятимиллиметровое отверстие; решив, что я сдаю его милиционеру, побежал в чашу, петляя, как заяц. К карьеру мы его привезли в багажнике — роскошном, просторном багажном отсеке «универсала», а не в тесном безвоздушном «Порше», в каком везли меня на расстрел его подельники.
— У нас под Омском сегодня праздник гусятников отмечают, — задумчиво сказал Викентий.
— Что за праздник такой? — спросил я, глядя на облака.
— Гусей бьют. Тушку в омут бросают, чтобы водяного задобрить, а голову домой относят — для домового.
— Скоро мы тоже гуся между водяным и домовым делить будем, — посмотрел я на Ямковецкого. — Кому голову, а кому — тушку. Только у меня от этой дележки праздничного настроения не возникает.
Решетников не ответил, все смотрел вдаль — за карьер, где несла воды маленькая Бусинка.
От нее карьер был отделен густой лесополосой. За нашими спинами тоже высилась стена старого неухоженного леса. Мы сидели на самом обрыве; огромный овальный котлован, овитый серпантином разбитой большегрузами дороги, кратером уходил метров на десять вниз. Два вагончика-бытовки, бывших некогда голубыми, а теперь — обшарпанных и пропыленных, с ржавыми жестяными крышами и решетками на расколотых матовых окнах, стояли там, внизу, по разные стороны овала; старинный карьерный экскаватор «ЭКГ-4» на гусеничном ходу, с ковшом емкостью 4 куба, такой нелепый, неуклюжий, покоился в свежевырытой нише напротив нас; дорога шла от магистрали Лихачевского комбината железобетонных изделий через пролесок, петляла, кренилась и завивалась серпантином; так и не скошенный за лето луг с пропылившейся, жухлой травой, замусоренный и никому не нужный, позволял видеть вокруг на полкилометра.
Викентий, оказывается, здесь уже побывал и сам предложил это место для нашей нехитрой, но рискованной операции.
За риск мы получали на пропитание.
— Дай-ка мне эту дискету, Женя, — протянул руку напарник.
Он повертел дискету в обожженных руках, спрятал в карман куртки.
— По-моему, это туфта, — высказал я предположение. — Блефует наш подопечный.
— Поживем — увидим, — загадочно произнес он. — Во всяком разе, ничего другого у нас нет.
— Как это нет? — улыбнулся я и зачерпнул из кармана горсть патронов: — А это что?
Он отмахнулся, не поняв или не приняв моей шутки. А потом лег на спину и подложил под голову свои приметные ладони:
— К этому нужно еще совсем немного, Женя… Совсем немного везения.
В четыре часа позвонил следователь Шапошников:
— Сан Саныч!.. Только что я связался с оперотделом ИТУ…
— А раньше с ними связи не было, что ли? — проворчал Каменев.
— Да я им еще в полтретьего телефонограмму послал, они все тянули, выясняли. Все оказалось не так просто…
— Ни хрена себе! Зека в лагере найти непросто?
— Дело не в этом. Ямковецкий — «шерсть», отлеживался в тубанаре…
— Насрать мне на его уголовные привилегии, Шапошников! Дело давай! Где он?..
— Нет его там, — устало констатировал Шапошников.
— Что значит «нет»? Ему что, вынесли оправдательный приговор после пересмотра?
— Он предложил администрации колонии выкуп. Можно представить себе, что это был за выкуп, раз они пошли на такое. Информация основана на агентурных данных. Перевели его в больницу, оттуда — в изолятор, дали выйти и должны были объявить в розыск, если он не вернется через три дня, но его взяла в разработку ФСБ.
— Чего-о?!
— Ладно, Каменев, не придуривайся! Короче, есть бумага, на основании которой оперотдел с розыском оттягивал.
