испытал ни малейшего раскаяния — просто продолжал сидеть и смотреть на нее, бесстрастный, как истукан.
— Это я передала тебе ту записку… — проговорила она.
— Потому что решила, что и моей любви будет довольно. Да, я все именно так и понял.
Казалось, что она держится на ногах только усилием воли. Глаза закрывались сами собой, но сейчас в их уголках собрались слезы.
— Кто ты? — спросила Одри.
— Дикки Тремейн — мое настоящее имя. Я один из друзей Святого.
Она кивнула, едва не уронив голову на грудь.
— Значит… это… ты… подмешал… мне… в… кофе… — с глупой, детской обидой произнесла Одри едва слышно, так что Дикки с трудом разобрал слова. Она осела на пол возле стула, за который держалась, и молча упала ничком.
Тремейн смотрел на нее в немой растерянности. Безжалостная, ледяная мстительность все еще не отпускала его, и он чувствовал неестественное холодное спокойствие. Глядя на смявшееся платье девушки, ее голые белые руки, короткие золотистые волосы, рассыпавшиеся в беспорядке вокруг головы, он стоял, словно каменное изваяние. Однако внутри что-то уже сдвинулось и нарастало, восставая против того, на чем зиждилось это спокойствие. Он боролся в ответ, не желая поддаваться, однако в конце концов все же медленно встал и выпрямился в полный рост. Взгляд был по-прежнему прикован к лежащей девушке, платок упал на пол, правая рука сжимала пистолет…
— Одри! — выкрикнул вдруг Дикки.
Все это время он стоял к двери спиной. Сзади раздались шаги, и прежде чем он успел повернуться, прозвучал голос Хиллорана:
— Ни с места!
Дикки застыл. Он поднял взгляд к часам напротив — было двадцать минут десятого…
— Брось пистолет! — приказал Хиллоран.
Дикки послушался.
— Отшвырни его ногой.
Он так и сделал.
— Теперь можешь повернуться.
Дикки медленно обернулся. Хиллоран, с пистолетом в каждой руке — своим и Дикки, — стоял, прислонившись к переборке у двери, и победно ухмылялся. Снаружи дожидалась вереница матросов. Хиллоран сделал им знак заходить.
— Я ждал этого, разумеется, — сказал Дикки.
— Ах ты умничка! — съязвил Хиллоран. Обернувшись к матросам, он указал пистолетом: — Обыскать его и связать.
— Я не намерен сопротивляться.
Дикки невозмутимо подчинился обыску. Найденную в кармане пиджака записку передали Хиллорану, который только взглянул на нее и отмахнулся.
— Что-то подобное я и подозревал. Ты будешь рад услышать, Дикки, — я видел, как Одри подсовывала ее тебе под дверь. Повезло!
— Очень, — согласился тот бесстрастно. — Похоже, тебя она провела почти так же, как меня. Мы практически братья по несчастью.
— Провела тебя?!
Дикки поднял брови.
— Разве ты ничего не слышал через дверь?
— Все слышал.
— Тогда ты должен был понять, если только не круглый дурак.
— Я понял, что она обманула меня, предупредив тебя насчет кофе.
— Но почему она это сделала? Она думала, что я и так у нее в руках. Что настолько без ума от нее, как если бы выпил галлон дурмана. И была права — на тот момент.
Сновавшие вокруг матросы с веревками методично и деловито связывали руки и ноги гостей. Дикки, сам уже подвергшийся этой процедуре, внешне оставался безучастным. Однако его мозг работал с молниеносной скоростью.
— Когда мы закончим с ними, — Хиллоран ткнул одним из пистолетов в сторону гостей, — я собираюсь задать тебе несколько вопросов, мистер Дикки Тремейн! Лучше готовься отвечать уже сейчас: если будешь упрямиться, тебе несдобровать!
Дикки был словно в ступоре с того момента, как лишился оружия. Разве что губы двигались, иначе можно было бы счесть его за мертвого. Все указывало на парализованную волю и фаталистичное смирение со своей участью.
— Я не стану упрямиться, — без выражения проговорил он. — Неужели непонятно, что мне уже совершенно все равно — после того, что я узнал о ней?
Хиллоран пристально взглянул на него, но и слова, и вялая поза казались полностью убедительными. Тремейн был словно наполовину под наркозом. Апатичное, оцепенелое равнодушие, висевшее свинцовым покрывалом, не вызывало ни малейших сомнений.
— У тебя есть еще друзья на борту? — спросил Хиллоран.
— Нет, — ровным голосом ответил Дикки. — Я тут совершенно один.
— Правда?
На секунду Дикки будто снова воспрял к жизни.
— Не будь идиотом! — резко бросил он. — Говорю же, мне нет смысла врать. Можешь верить мне или нет, я скажу то же и под пыткой.
— Ты ждешь какой-либо помощи извне?
— Все было в письме, которое ты прочел.
— Помощь прибудет по воздуху?
— Гидросамолетом.
— И сколько там будет из вашей банды?
— Двое, возможно. Или только один.
— В какое время?
— Между одиннадцать и двенадцатью, каждый вечер, начиная с сегодняшнего. Или в четыре часа утра. Я должен подать знак фонариком — посветить красным.
— Какой-то особый сигнал?
— Нет, просто поморгать, — вяло ответил Дикки. — Никакого подвоха.
Хиллоран вгляделся в его лицо.
— Я бы поверил тебе — но то, как ты сдаешься, противоречит всему, что говорят о шайке Святого.
Рот Дикки дернулся.
— Ради бога! — вскипел он. — Говорю тебе, олух проклятый, я сыт по горло и Святым, и вообще всем на свете! Мне уже нет дела ни до чего! Сказал же — я был без ума от этой лживой потаскушки, а теперь, когда увидел, чего она на самом деле сто́ит, мне все равно, что будет с ней или со мной. Делай что хочешь, только давай уже кончай побыстрее!
Хиллоран обвел кают-компанию взглядом. К тому времени все, кроме мисс Пероун, были надежно связаны. Матросы стояли в нерешительности, ожидая дальнейших приказаний. Хиллоран дернул головой в сторону двери.
— Выметайтесь. Я хочу допросить этих двоих наедине.
Однако когда последний покинул помещение, прикрыв за собой створку, Хиллоран не стал спешить с вопросами. Вместо этого он убрал один из пистолетов и достал большую мягкую кожаную сумку, с которой обошел гостей, собирая ожерелья, серьги, броши, кольца, запонки, браслеты и бумажники. Драгоценности сыпались и сыпались в сумку потоком сверкающих градин. Когда он наконец закончил, то с трудом смог затянуть завязки. Он удовлетворенно взвесил сумку на ладони.
— Миллион долларов…
— Поздравляю, — откликнулся Дикки.
— А теперь послушай меня, — сказал Хиллоран.
Его речь была бесстрастной, и Дикки также не проявил ни малейших чувств, только в конце пожал плечами:
— Почему бы не пристрелить меня?
— Я подумаю.
Еще ни один смертный приговор не выносился и не принимался с таким спокойствием. Для Дикки это стало в определенной степени откровением — он думал, что Хиллоран будет бесноваться и сыпать угрозами. В конце концов, у него тоже имелись серьезные основания для мести. Однако он вел себя с нечеловеческой сдержанностью.
Стоицизм Тремейна был ей под стать. Ему предложили смерть, как
