Наступал вечер, и когда в половине седьмого начался дождь, ярко-красное солнце, уже садившееся за крыши домов, не спряталось за облака, небо по-прежнему пылало, словно охваченное пожаром, окна пламенели, и только одно жемчужно-серое облако со светящимися краями, слегка лишь потемнее в середине, с легкостью воздушного шара проносилось над кварталом.
Дождя не хватило на весь Париж, и мадам Мегрэ вечером сообщила мужу, что на бульваре Ришар-Ленуар тротуары остались совершенно сухими.
Дождевые капли были прозрачнее, легче, чем обычно, и вначале, разбиваясь на пыльной мостовой, оставляли на ней большие черные круги.
Подняв голову, Мегрэ увидел на подоконнике открытого окна четыре горшка с геранью, и тут в глаз ему попала такая крупная капля дождя, что комиссару даже стало больно.
Окно было открыто, значит, Аннет уже вернулась. Он вошел в дом, миновал привратницкую, напрасно поискал лифт и начал уже было подниматься по лестнице, когда позади отворилась дверь. Кто-то не очень любезно окликнул его:
— Куда вы идете?
Он оказался лицом к лицу с консьержкой, которую по рассказу Жоссе представлял себе совсем иной. Он вообразил, что она уже пожилая, неопрятная. На самом же деле это была привлекательная женщина лет тридцати, с округлыми формами.
Только голос ее, вульгарный и резкий, нарушал приятное впечатление от ее внешности.
— К мадемуазель Дюше, — вежливо ответил он.
— Она еще не вернулась.
В тот момент он подумал, почему это некоторые люди сразу, без видимой причины, начинают вести себя агрессивно. Потом он еще вспомнит об этом.
— Кажется, она возвращается в это время, не так ли?
— Она приходит и уходит, когда ей вздумается.
— Это вы звонили в редакцию?
Консьержка стояла в проеме застекленной двери, не приглашая его войти.
— Ну и что с того? — с вызовом произнесла она.
— Я из полиции.
— Понятно. Я вас узнала. И не испугалась.
— Когда мсье Дюше пришел вчера навестить дочь, он назвал вам свою фамилию?
— Он даже минут пятнадцать беседовал со мной в привратницкой.
— Значит, когда он пришел в первый раз, он не застал дочери дома? Это, наверное, было днем, после двенадцати?
— Около пяти часов.
— Это вы написали ему в Фонтенэ?
— Если бы я это и сделала, я только выполнила бы свой долг, и это никого бы не касалось. Но я тут ни при чем. Написала ему тетка этой девицы.
— Вы знаете ее тетку?
— Мы покупаем продукты в одних и тех же лавках.
— Это вы ей все рассказали?
— Она и сама догадывалась о том, что тут происходит.
— Она сказала вам, что напишет отцу?
— Мы просто с ней болтали.
— Когда приехал отец мадемуазель Дюше, вы рассказали ему о мсье Жоссе?
— Я ответила на его вопросы и посоветовала прийти попозже, после семи часов.
— Вы не предупредили его, когда мадемуазель Дюше вернулась?
— Мне за это деньги не платят.
— Мсье Дюше очень рассердился?
— Бедняга с трудом этому поверил.
— Вы поднялись вскоре вслед за ним, чтобы узнать, что там происходит?
— Мне надо было отнести письмо на шестой этаж.
— Но вы остановились на площадке пятого?
— Может быть, я и передохнула там минутку. Чего «вы от меня допытываетесь?
— Вы говорили, что там был скандал.
— Кому?
— Репортеру.
— Мало ли что печатают в газетах! Смотрите! Вот она, ваша девица!
В дом вошла не одна девушка, а две. Они направились к лестнице, не взглянув на консьержку и на Мегрэ. Первая, блондинка, казалась совсем молоденькой. На ней были ярко-синий костюм и светлая шляпка. Вторая, более сухощавая, угловатая, выглядела лет на тридцать пять. В походке ее было что-то мужеподобное.
— Я думала, вы хотели поговорить с ней.
Мегрэ сдерживал гнев, хотя эта беспричинная злоба глубоко задевала его.
— Не бойтесь, я поговорю с ней. Возможно, мне придется встретиться еще и с вами.
Он злился на самого себя за эту угрозу, в которой было что-то детское. Прежде чем подняться, он подождал, пока там, наверху, не отворилась и вновь не закрылась дверь.
На четвертом этаже он на минуту остановился, чтобы перевести дух, и немного погодя постучал. Послышался шепот, потом шаги. Дверь приотворила не Аннет, а ее подруга.
— Кто там?
— Комиссар Мегрэ из Уголовной полиции.
— Аннет, это полиция!
Аннет, очевидно, была в спальне, должно быть, снимала промокший от дождя костюм.
— Иду.
Мегрэ был разочарован. Горшки с геранью, правда, стояли на своем месте, но только эта подробность и соответствовала тому представлению, которое создалось у комиссара. Квартира была самая обычная, и ничто в ней не говорило о вкусах и характере ее владелицы. Стены знаменитой кухни-столовой, где происходили их пирушки, были тускло-серого цвета, обстановка, как в дешевых меблированных комнатах.
Аннет не переоделась, а только слегка причесалась. Увидев ее, Мегрэ тоже разочаровался. Конечно, она была свеженькая, какой и должна быть двадцатилетняя девушка, но лицо у нее было самое обыкновенное, с большими выпуклыми голубыми глазами. Она напоминала Мегрэ те снимки, которые видишь в витринах у провинциальных фотографов, и он мог поручиться, что в сорок лет она превратится в толстуху с жесткими складками у рта.
— Прошу прощения, мадемуазель… Подруга нехотя направилась к двери.
— Я тебя оставляю…
— Почему? Ты совсем не мешаешь… И, обращаясь к Мегрэ, она объяснила:
— Это Жаннин, она тоже работает на авеню Марсо. Она была так мила, что проводила меня. Садитесь, господин комиссар…
Ему трудно было сказать, чем он, собственно говоря, недоволен. Его немного сердило то, что Жоссе идеализировал эту девчонку, которая совсем не казалась взволнованной, хотя глаза ее слегка покраснели.
— Его арестовали? — спросила она, машинально наводя порядок в комнате.
— Следователь подписал сегодня мандат на арест.
— Как он к этому отнесся?
— Ты бы лучше не мешала говорить комиссару, — посоветовала Жаннин.
Это был неофициальный допрос, и Комелио, конечно, взбесился бы, если бы узнал, что Мегра самовольно пришел сюда.
— В котором часу вас поставили в известность об этом трагическом событии?
— Мы как раз собирались выйти из управления, чтобы позавтракать. У одного нашего кладовщика есть транзистор Он сказал другим о том, что произошло, а Жаннин сообщила мне.
— Вы все-таки пошли завтракать, как обычно?
— А что я могла сделать?
— Ей не хотелось есть, господин комиссар. Мне пришлось подбадривать ее. Она все время принималась плакать.
— Ваш отец все еще в Париже?
— Он уехал сегодня утром в девять часов. Он хотел быть в Фонтенэ сегодня, потому что взял отпуск только на два дня и должен завтра приступить к работе в префектуре.
— Он остановился в гостинице.
— Да. Возле вокзала. Не знаю в какой.
— А вчера вечером он еще долго был здесь?
— Около часа. Он очень устал.
— Жоссе обещал ему развестись со своей супругой и жениться на вас?
Она покраснела, посмотрела на свою подругу, словно спрашивая у нее совета.
— Это Адриен вам сказал?
— Обещал он или нет?
— Они говорили об этом
— И он действительно дал обещание?
— Кажется, да.
— А до этого вы надеялись, что он на вас когда-нибудь женится?
— Я об этом не думала.
— Он говорил с вами о будущем?
— Нет… Не говорил ничего определенного.
— Вы были счастливы?
— Он был очень мил ко мне, очень внимателен.
Мегрэ не решился спросить, любила ли она его, так как боялся еще больше разочароваться.
— Вы думаете, он будет осужден? — спросила Аннет.
— А как вы считаете, это он убил свою жену?
Она покраснела, снова взглянула на подругу, как бы желая посоветоваться с ней.
— Не знаю… Так говорили по радио и в газетах…
— Но ведь вы его хорошо знаете. Считаете ли вы, что он способен убить свою жену?
Вместо того, чтобы ответить прямо, она прошептала:
— Подозревают еще кого-нибудь?
— Ваш отец был с ним резок?
— Папа был грустный, даже подавленный. Он не представлял себе, что со мной это может случиться… Для него я все еще девочка…
— Он угрожал Жоссе?
— Нет. Это не такой человек, чтобы кому-нибудь угрожать. Он только спросил его, что он думает делать дальше, и Адриен сразу же заговорил о разводе.
— Они не ссорились, не кричали друг на друга?
— Конечно, нет. Не знаю, как уж это вышло, но в конце концов мы все трое распили бутылку шампанского. Отец как будто успокоился. Даже глаза у него повеселели, а это с ним редко бывает.
— А после ухода Адриена?
— Мы говорили о моей свадьбе. Отец жалел, что мне нельзя обвенчаться в Фонтенэ в белом платье, потому что многие люди станут болтать.
