– Суд удаляется на часовой перерыв, – объявил судья Кадвелл. – Суд сам хочет вникнуть в поднятые вопросы. Сложилась крайне необычная ситуация. Суду очень не хотелось бы признавать, что какая-то интерпретация закона допускает возникновение препятствий в преследовании в судебном порядке за совершение предумышленного убийства первой степени.
– Я обращаюсь к суду с просьбой разрешить мне переговорить с обвиняемым во время перерыва, – сказал Мейсон. – После того, как обвиняемого арестовали, он содержится в тюрьме без связи с внешним миром. Ни у меня, его адвоката, ни у семьи, ни у друзей не было возможности с ним встретиться.
– Хорошо, – согласился судья Кадвелл. – Я велю шерифу принять такие меры предосторожности, какие он сочтет необходимыми, но во время перерыва мистеру Мейсону разрешается говорить со своим клиентом столько, сколько он пожелает.
– Я доставлю обвиняемого в комнату, в которой свидетели обычно ждут вызова для дачи показаний, – сообщил заместитель шерифа. – Мистер Мейсон сможет там с ним встретиться.
– Прекрасно. Меня не интересует, где мистер Мейсон увидится со своим клиентом, – сказал судья Кадвелл, – но разговор должен состояться в таких условиях, при которых обвиняемый имел бы возможность конфиденциально переговорить со своим адвокатом, открыть ему ту информацию, что пожелает открыть, и получить такой совет, какой решит дать мистер Мейсон. Объявляется перерыв на один час.
Мейсон подал сигнал Теду Балфуру.
– Следуйте за мной, пожалуйста, мистер Балфур, – позвал он.
Весь облик Роджера Фарриса показывал внутреннюю напряженность. С дурным предчувствием он поспешил в библиотеку юридической литературы.
Балфур, высокий молодой человек с вьющимися волосами, явно чувствующий себя неловко, сел за стол напротив Мейсона.
– Вы в состоянии как-то вытащить меня из этой ситуации таким образом, чтобы мне не пришлось выступать в месте дачи свидетельских показаний?
Мейсон кивнул.
– Это было бы прекрасно, мистер Мейсон.
Адвокат внимательно посмотрел на молодого человека. Перед ним сидел широкоплечий, стройный мужчина, который медленно произносил каждую фразу и представлялся вялым и апатичным, однако, как показалось Мейсону, Балфур специально избрал эту манеру как эффективную маску, чтобы скрыть от окружающих свое истинное лицо.
– Расскажите мне правду о том, что произошло вечером девятнадцатого сентября и ранним утром двадцатого, – попросил Мейсон.
Тед Балфур вытер рукой лоб.
– Боже, как бы мне самому хотелось знать! – воскликнул он.
– Начинайте и расскажите мне то, что знаете, – нетерпеливо ответил Мейсон. – Сейчас вы не с полицией разговариваете. Я – ваш адвокат, и мне необходимо знать, против чего нам придется бороться.
Тед Балфур заерзал на стуле, откашлялся, провел рукой по густым, вьющимся темным волосам.
– Да начинайте же вы, наконец! – прикрикнул Мейсон. – Хватит тянуть время. Вперед!
– Ну, в общем, дядя Гатри собирался в Мексику, на территорию бывших поселений индейского племени тарахумаре. Он уже ездил туда раньше, «поцарапать грунт», как он сам выражался. На этот раз он собирался пробраться к каким-то оврагам, считавшимся недоступными. Разумно было предполагать, что туда не ступала нога белого человека.
– Подобные места сохранились до наших дней? – удивился Мейсон.
– В той части Мексики – да.
– Хорошо. Продолжайте.
– Дорла планировала поехать вместе с ним до Пасадены, проверить, что все в порядке, и узнать, нет ли еще каких-либо указаний. Она намеревалась сойти с поезда на вокзале «Алхамбра», но в последний момент дядя Гатри решил, что он хочет, чтобы она отправилась вместе с ним до пункта назначения.
– Она давно замужем за вашим дядей?
– Чуть больше двух лет.
– Когда вы вернулись из армии?
– Четыре месяца назад.
– Вам часто приходится с ней видеться?
– Естественно, ведь мы живем в одном доме.
– Она дружелюбно настроена к вам?
– Да.
– А иногда бывает слишком дружелюбна?
– Что вы имеете в виду? – спросил Тед Балфур с долей негодования в голосе.
– Думайте сами, – ответил Мейсон. – Я задал простой вопрос, а демонстрация вами справедливого гнева показывает мне, что где-то здесь зарыта собака.
Тед Балфур сразу поник.
– Отвечайте, – приказал Мейсон. – Так, значит, она проявляла повышенное дружелюбие?
Молодой человек глубоко вздохнул.
– Я не знаю, – наконец ответил он.
– Что, черт побери, это означает? – взорвался Мейсон. – Выкладывайте все как есть.
– Дяде Гатри и дяде Аддисону не понравились бы ваши вопросы и манеры, с которыми вы их задаете, мистер Мейсон.
– Да пошли ваши дяди ко всем чертям! Я пытаюсь спасти вас от газовой камеры за предумышленное убийство первой степени. Как ваш адвокат, я должен знать все факты. Мне необходимо с абсолютной точностью представлять, против чего я борюсь.
– Газовой камеры! – в ужасе воскликнул Тед Балфур.
– Естественно. Как вы думаете, что делают с убийцами? Дают по рукам, слегка журят или лишают на месяц денежного пособия?
– Но я… ничего не совершал. Я никогда в жизни не видел этого Джексона Эгана. Я понятия не имею, кто это такой. Я не убивал ни его, ни кого-то другого.
Мейсон впился взглядом в глаза молодого человека.
– Так Дорла проявляла излишнее дружелюбие?
Тед Балфур вздохнул:
– Если честно, мистер Мейсон, я не могу ответить на этот вопрос.
– Почему вы не можете ответить?
– По правде говоря, я не знаю.
– Почему вы не знаете?
– Иногда я думаю… ну… мне трудно объяснять. Иногда она вроде бы позволяет себе… или злоупотребляет отношениями, и мне кажется, что она… а затем снова… Я просто не понимаю.
– Что она делала?
– Ну, например, вбегала и выбегала.
– Из вашей комнаты?
– Да. Понимаете, все выглядело бы по-другому, если бы она на самом деле была моей тетей. Но она не родственница по крови, и… я не могу описать то, что имею в виду.
– Вы никогда не пытались за ней ухаживать?
– Боже, нет! Я всегда относился к ней только как к тете, но она вбегает и выбегает из комнаты в комнату, и иногда я вижу ее… Однажды вечером, когда дяди Гатри не было дома, а ей показалось, что она услышала какой-то шум, она зашла ко мне в комнату и поинтересовалась, не слышал ли и я чего. Ярко светила полная луна, а на ней была прозрачная, тоненькая ночная рубашка… и она казалась напуганной.
– Что вы сделали?
– Я сказал, что она просто понервничала, посоветовал возвращаться в постель и запирать дверь в спальню. Я обратил ее внимание на то, что, даже если кто-то и находится внизу, он не сможет ее потревожить, если она закроет дверь спальни на засов, а все имущество в доме застраховано.
– Ваш дядя когда-нибудь ревновал?
– Ко мне?
– Да.
– Господи, конечно, нет.
– Он счастлив?
– Я его никогда не спрашивал. Он со мной не делится. Он очень увлечен своим хобби.
– А ваш дядя когда-нибудь ревновал Дорлу к кому-нибудь?
– Если и так, то я не в курсе. Он об этом не распространяется.
– Он просил вас когда-нибудь проследить за Дорлой? Каким-либо образом?
– Нет. Он никогда не пошел бы на подобное.
– Предположим, он начал бы ее ревновать или решил, что она его обманывает, изменяет ему?
– Ну, это меняет дело.
– У вас есть магнитофон и специальный, очень чувствительный микрофон, который устанавливается на стену. Зачем они вам и кто посоветовал их приобрести?
Тед Балфур, казалось, не понимает, о чем идет речь.
– Откуда вы их взяли? Рассказывайте.
– Я их ниоткуда не брал, мистер Мейсон. У меня их просто нет.
– Не притворяйтесь идиотом, – раздраженно сказал Мейсон. – Они у вас есть. Они лежали у вас в шкафу. Я их забрал. А теперь выкладывайте: как они там оказались?
– Наверное, кто-то их туда подложил. Они не мои.
– Вы знаете, что я ваш адвокат?
– Да.
– И что я пытаюсь вам помочь?
– Да.
– Независимо от того, что вы натворили, вы должны рассказать мне, что произошло, а я, со своей стороны, сделаю все возможное, чтобы помочь вам. Я прослежу, чтобы все обошлось наименьшей кровью в любом случае. Вы понимаете это?
– Да.
– Но вы не должны мне лгать!
– Да.
– Хорошо. Вы мне наврали?
– Нет.
– Вы сказали правду?
– Да.
– Давайте вернемся к вечеру девятнадцатого. Что произошло?
– Мой дядя отправился в Мексику. Дорла собиралась проехать с ним до Пасадены. Дядя Гатри передумал и в последнюю минуту решил взять Дорлу с собой в Мексику. Он очень своеобразен. Он не может сидеть на месте. Он – неугомонный. У него беспокойный ум. Вдруг какая-то идея целиком овладевает им, потом она внезапно становится ему не интересна. Он покупает машину, восторгается ею, потом что-то происходит, и он заменяет ее на новую модель, обычно другой марки.
– А к женщинам он точно так же относится?
