посмотрел на нее. Он хорошо знает, как с ней управляться, подумалось Верити. Сомнений в том, кто у них главный, не возникнет.
Когда они подъехали к ее дому, Верити пригласила их зайти выпить, но Гидеон сказал, что их ждет его отец.
– Я сама провожу крестную Вэ в дом, – сказала Прунелла, увидев, что Гидеон собрался это сделать.
Она вошла внутрь вслед за Верити, поцеловала ее и еще раз горячо поблагодарила, а потом спросила:
– Насчет мамы. У нее был удар?
– Дорогая моя, почему тебе это пришло в голову?
– Ты же заметила, я видела, что ты заметила.
– Не думаю, что нечто подобное имело место. В любом случае врач поставил бы тебя в известность, если бы было что-то серьезное.
– Может, он не знал? Может, он плохой врач? Прости, я забыла, что он твой друг.
– Он мне не друг. Так или иначе, это не имеет значения.
– Думаю, мне нужно ему позвонить. Что-то с ней не так. Скажи честно, ты ведь тоже так думаешь?
– Ну, может быть.
– И тем не менее…
– Что?
– Как это ни странно, она при всем этом выглядит… взволнованной и довольной.
– Мне тоже так показалось.
– Это очень странно, – сказала Прунелла. – Вообще все странно. Как-то… расплывчато, что ли. Как бы там ни было, врачу я позвоню. Завтра. Ты как, одобряешь?
– Да, дорогая, – ответила Верити. – Одобряю. Это поможет тебе успокоиться.
Однако потребовалось очень много времени, прежде чем Прунелле суждено было достичь желанного спокойствия.
VII
В пять минут десятого тем же вечером сестра Джексон, работавшая и жившая в «Ренклоде», остановилась перед дверью Сибил Фостер, из-за которой доносились звуки работающего телевизора. Она постучала, открыла дверь и, достаточно подождав, приблизилась к кровати. Пять минут спустя она покинула комнату и поспешно зашагала по коридору.
В одиннадцать часов доктор Шрамм позвонил Прунелле и сообщил, что ее мать скончалась.
Бейзил, вынуждена была признать Верити, выглядел безупречно – точно так, как должен был выглядеть врач в подобных обстоятельствах, и вел себя именно так, как требовалось, – корректно, с достоинством, почтительностью и точно отмеренной долей сдержанных эмоций.
– У меня нет никаких оснований подозревать, что – за исключением симптомов нервного истощения, которые значительно уменьшились, – у нее было что-нибудь еще, – сказал он. – Должен заявить: я поражен тем, что она предприняла такой шаг. Она пребывала в отличном душевном состоянии, когда я видел ее в последний раз.
– Когда это было, доктор Шрамм? – спросил коронер.
– Утром. Около восьми. Я собирался в Лондон и перед отъездом сделал обход некоторых пациентов. В «Ренклод» я вернулся тем же вечером, в самом начале одиннадцатого.
– И нашли?..
– И нашел ее мертвой.
– Вы можете описать обстоятельства?
– Да. Она попросила меня привезти ей из Лондона автобиографию какой-то принцессы – я забыл имя, – и я отправился к ней в комнату, чтобы отдать книгу. Спальни у нас в отеле большие и удобные, их часто используют и как гостиные. Мне сказали, что она поднялась к себе еще днем. Задолго до времени, когда обычно ложилась в постель. Там же, у себя, она поужинала, что-то глядя по телевизору. Я постучал, ответа не последовало, но я слышал, что телевизор работает, решил, что из-за него она не расслышала стука, и вошел. Она лежала в кровати на спине. Лампа на прикроватном столике горела, и я сразу увидел, что флакон с таблетками перевернут и несколько таблеток – пять, если быть точным, – разбросаны по поверхности столика. Стакан для воды был пуст, однако из него пили, он лежал на полу. Впоследствии обнаружилось, что в нем остался запах алкоголя – виски. На столе стояла маленькая бутылка из-под виски, тоже пустая. Почти пустым был и графин с водой. Я осмотрел ее и установил, что она мертва. На часах было двадцать минут одиннадцатого.
– Вы можете определить время смерти?
– Точно – не могу. Но не меньше часа до того момента, как я нашел ее.
– И что вы предприняли?
– Убедился, что никакой возможности реанимировать ее нет, и вызвал медсестру, которая живет в отеле. С помощью желудочного зонда мы откачали содержимое ее желудка. Оно было исследовано позднее в лаборатории и в нем было найдено определенное количество барбитуратов. – Поколебавшись, он сказал: – Я бы хотел, сэр, если сейчас это уместно, добавить несколько слов о «Ренклоде», его общей специфике и управлении.
– Конечно, прошу вас, доктор Шрамм.
– Благодарю. «Ренклод» – не больница. Это отель с постоянно проживающим в нем врачом. Многие, я бы сказал, большинство наших постояльцев не больны. Некоторые просто переутомлены и нуждаются в перемене обстановки и отдыхе. Некоторые приезжают к нам просто затем, чтобы спокойно провести выходные. Некоторые – пройти курс снижения веса. Некоторые – выздоравливают после болезни и готовятся вернуться к обычной жизни. Многие из них – люди пожилые, им важно, что в отеле постоянно находится квалифицированный врач и дипломированная медсестра. Миссис Фостер жила здесь время от времени. Она была женщиной нервной и страдала от хронической тревожности. Сразу скажу, что я не прописывал ей барбитураты, которые она приняла, и понятия не имею, где она их взяла. Когда она только приехала, я – по ее просьбе – назначил ей таблетку фенобарбитурата на ночь для крепкого сна, но через неделю отменил назначение, поскольку нужда в таблетках отпала. Прошу прощения за это отступление, но мне казалось, что оно может быть полезным.
– Весьма. Весьма. Весьма, – благодушно проговорил коронер.
– Тогда я продолжу. Когда мы сделали все, что требовалось, я попытался связаться с каким-нибудь другим врачом. Все местные терапевты оказались либо заняты, либо в отъезде, но наконец мне удалось дозвониться до доктора Филд-Инниса из Верхнего Квинтерна. Он любезно приехал сюда, мы вместе провели дальнейший осмотр…
– И пришли к выводу?
– Пришли к выводу, что она скончалась от передозировки. Сомнений в этом не было никаких. Мы обнаружили три полурастворившиеся таблетки в гортани и одну на языке. Должно быть, она брала в рот сразу по несколько таблеток – четыре или пять – и потеряла сознание, не успев проглотить последние.
– Доктор Филд-Иннис здесь, не так ли?
– Да, здесь, – ответил Бейзил с легким поклоном в сторону доктора Филд-Инниса, который нетерпеливо ерзал на стуле.
– Большое спасибо, доктор Шрамм, – сказал коронер с явным уважением.
Настала очередь доктора Филд-Инниса.
Верити заметила, как он поправил очки на носу и откинул голову назад, чтобы найти лучший ракурс зрения, как делал обычно, выслушав пациента. Доктор вызывал симпатию, поскольку в нем не было ни капли надменности.
