с самого госпиталя, то есть с шестнадцатого года.
— Ну что ж! — Таппенс откусила кусок жареного хлебца. — Краткая биография мисс Пруденс Каули, пятой дочери архидьякона Каули из Малого Миссенделла, графство Суффолк [7]. В самом начале войны мисс Каули, презрев прелести (и докучные обязанности) домашней жизни, едет в Лондон и поступает на работу в офицерский госпиталь. Первый месяц: каждый день перемывает шестьсот сорок восемь тарелок. Второй месяц: получает повышение и перетирает вышеперечисленные тарелки. Третий месяц: получает повышение и переводится на чистку картошки. Четвертый месяц: получает повышение и намазывает маслом ею же нарезанный хлеб. Пятый месяц: получает повышение на следующий этаж с возложением на нее обязанностей санитарки и вручением ей швабры и ведра. Шестой месяц: получает повышение и прислуживает за столом. Седьмой месяц: на редкость приятная внешность и хорошие манеры обеспечивают ей очередное повышение — теперь она накрывает стол для самих палатных сестер! Восьмой месяц: печальный срыв в карьере. Сестра Бонд съела яйцо сестры Уэстхевен. Великий скандал! Виновата, естественно, санитарка. Недопустимая халатность в столь ответственном деле! Назад к ведру и швабре! Какое крушение! Девятый месяц: опять повышение — подметает палаты, где и натыкается на друга детства в лице лейтенанта Томаса Бересфорда (Томми, где твой поклон!), которого не видела долгих пять лет. Встреча трогательная до слез. Десятый месяц: строгий выговор от старшей сестры за посещение кинематографа в обществе одного из пациентов, а именно: вышеупомянутого лейтенанта Томаса Бересфорда. Одиннадцатый и двенадцатый месяцы: возвращение к обязанностям уборщицы, с коими справляется блестяще. В конце года покидает госпиталь в сиянии славы. После чего, обладающая множеством талантов, мисс Каули становится шофером и возит сначала продуктовый фургон, грузовик, затем генерала. Последнее оказалось самым приятным. Генерал был молод.
— Кого же из них? — спросил Томми. — Просто тошно вспомнить, как эти хлыщи катали из Военного министерства в «Савой» [8] и из «Савоя» в Военное министерство.
— Фамилию его я позабыла, — призналась Таппенс. — Но вернемся к теме. В известном смысле это был мой высший взлет. Затем я поступила в правительственное учреждение. Какие дивные чаепития мы устраивали! В мои планы входило испробовать себя на сельскохозяйственных работах, поработать почтальоншей, а завершить карьеру на посту автобусной кондукторши — но грянуло перемирие. Пришлось, точно пиявке, присосаться к своему учреждению на долгие-долгие месяцы, но, увы, в конце концов от меня избавились. С тех пор никак не устроюсь. Ну, а теперь твоя очередь — рассказывай!
— В моем послужном списке повышений куда меньше, — не без горечи сказал Томми. — Сплошная рутина, никакого разнообразия. Как тебе известно, меня снова отправили во Францию. Потом в Месопотамию [9], где я опять угодил под пулю. Отлеживался в тамошнем госпитале. Потом до самого перемирия застрял в Египте, поболтался там некоторое время и был демобилизован, как я тебе уже говорил. И вот уже долгие десять месяцев мучаюсь в поисках места! А мест нет. Или, если и есть, меня на них не берут. Какой от меня толк? Что я смыслю в бизнесе? Ровным счетом ничего.
Таппенс угрюмо кивнула.
— А как насчет колонии? — Она вопросительно взглянула на него.
Томми мотнул головой.
— Вряд ли мне там понравится, и уж я там точно придусь не ко двору.
— Может, богатые родственники?
Томми еще раз мотнул головой.
— О, Томми, ну, хотя бы двоюродная бабушка!
— Есть у меня старик дядя, который более или менее преуспевает. Но он не в счет.
— Да почему?
— Он хотел усыновить меня, а я отказался.
— Кажется, я что-то об этом слышала… — задумчиво произнесла Таппенс. — Ты отказался из-за матери…
Томми покраснел.
— Ну да, представляешь ее положение. Ведь, кроме меня, у нее никого не было. А старикан ее ненавидел. И хотел забрать меня просто назло ей.
— Твоя мать ведь умерла? — тихонько спросила Таппенс.
Томми кивнул, и ее большие серые глаза затуманились.
— Ты настоящий человек, Томми, я это всегда знала.
— Чушь! — буркнул Томми. — Вот такие мои дела. Я уже на пределе.
— Я тоже! Держалась, сколько могла. Исходила все конторы по найму. Бежала по каждому объявлению. Хваталась за любую возможность. Экономила, скаредничала, во всем себе отказывала! Все без толку. Придется вернуться под отчий кров.
— А тебе неохота?
— Конечно, неохота! К чему сентиментальничать. Папа — прелесть, и я его очень люблю, но ты и вообразить не можешь, какой я для него крест! Этот ярый викторианец [10] убежден, что короткие юбки и курение неприличны и безнравственны. Я для него хуже занозы, сам понимаешь. Когда война забрала меня, он вздохнул с облегчением. Видишь ли, нас у него семеро. Просто кошмар! С утра до вечера домашнее хозяйство, да еще заседания в клубе матерей! Я всегда была кукушонком. Так не хочется возвращаться. Но, Томми, что мне еще остается?
Томми грустно покачал головой. Наступившее молчание снова нарушила Таппенс:
— Деньги! Деньги! Деньги! С утра до ночи я думаю только о деньгах. Наверное, я чересчур меркантильна, но что с собой поделаешь?
— Вот, и со мной так же, — согласно кивнул Томми.
— Я перебрала все мыслимые и немыслимые способы оказаться при деньгах. Впрочем, их набралось только три, — продолжала Таппенс. — Получить наследство, выскочить за миллионера и заработать. Первое отпадает. Богатых дряхлых родственников у меня нет. Все мои престарелые бабушки и тетушки доживают свой век в приютах для неимущих дам и девиц благородного происхождения. Я всегда перевожу старушек через дорогу и подаю оброненные свертки старичкам, в надежде, что они окажутся эксцентричными миллионершами или миллионерами. Но ни один из них не пожелал узнать моего имени, многие даже и «спасибо» не сказали.
Они помолчали.
— Естественно, самый верный шанс — это брак, — продолжала Таппенс. — Я чуть не подростком подумывала выйти замуж за богатенького! А что? Достойное решение для всякой разумной девицы. Ты же знаешь, что я не сентиментальна. — Она помолчала. — Ну скажи, разве я сентиментальна? — в упор спросила она.
— Конечно нет, — торопливо согласился Томми. — Никому и в голову не придет заподозрить тебя в этом!
— Не слишком лестно! — возразила Таппенс. — Впрочем, ты, я полагаю, просто неудачно выразился. Ну и вот: я готова, я стражду, но ни одного миллионера на примете. Все мои знакомые молодые люди сидят на мели, как и я.
— Ну, а генерал? — осведомился Томми.
— По-моему, в мирное время он торгует велосипедами, — пояснила Таппенс. — Вот так! Но ведь ты-то можешь жениться на богатой.
— У меня тоже никаких перспективных знакомств.
— Ну и что? Взял бы да познакомился. Ты ведь мужчина. Я же не могу, подсторожив у «Ритца»
