Ко мне подошла девушка в нежно-розовом кимоно, приняла у меня шляпу и пренебрежительно осмотрела мой костюм.
В проходе появилась девушка с лотком сигарет. На голове ее был плюмаж, а одежды как раз столько, чтобы завернуть зубочистку. Одна обнаженная нога была серебряная, вторая — золотая.
Я вошел в бар и опустился на кожаный табурет у стойки. Тихонько позвякивало стекло, мягко светили огни, тихие голоса шептали о любви, или десятипроцентной скидке, или о чем они шепчутся в таких местах.
Высокий, привлекательный мужчина в сером, божественно скроенном костюме вдруг поднялся из-за столика у стены, подошел к стойке и принялся громко и внятно отчитывать бармена. Ругал он его долго и при этом произнес как минимум девять слов, которые не полагается произносить высоким, привлекательным мужчинам в хорошо сшитых серых костюмах. Разговоры прекратились, все обернулись на него.
Бармен стоял совершенно неподвижно и смотрел ему в лицо. У бармена были курчавые волосы, смуглая кожа и широко поставленные внимательные глаза. Он не двигался и ничего не отвечал. Высокий в сером костюме закончил свою речь и вышел из бара. Все, кроме бармена, проводили его глазами.
Бармен медленно прошел к тому концу стойки, где сидел я, остановился, не глядя в мою сторону, на лице ничего, только заметно побледнел. Затем он повернулся ко мне и спросил:
— Да, сэр?
— Мне нужно поговорить с парнем по имени Эдди Прю.
— Да?
— Он здесь работает.
— Работает здесь кем? — Голос был ровный и сухой, как песок.
— Это тот парень, который ходит за спиной вашего хозяина. Не знаю, понятно ли я сказал.
— А, Эдди Прю, — принялся аккуратно протирать стойку полотенцем. — Ваше имя?
— Марлоу.
— Марлоу. Выпьете пока что-нибудь?
— Сухого мартини будет достаточно.
— Мартини. Сухой. Очень-очень сухой.
— Идет.
— Будете есть его ложкой или ножом и вилкой?
— Нарежь тонкими ломтиками, — сказал я. — Я его просто пожую.
— По дороге в школу, — сказал он. — Положить вам в пакетик маслину?
— Врежьте мне им по роже, — сказал я, — если вам от этого станет легче.
— Спасибо, сэр, — сказал он. — Сухой мартини.
Он отошел на пару шагов, потом вернулся, перегнулся через стойку и сказал:
— Я ошибся при приготовлении напитка. Джентльмен мне на это указал.
— Я его слышал.
— Он мне говорил об этом, как джентльмены обычно говорят о таких пустяках. Большие шишки любят указывать тебе на твои маленькие ошибки.
— Да.
— Всем дал послушать. Поэтому я подхожу сюда и практически оскорбляю вас.
— Я догадался, — сказал я.
Он задумчиво посмотрел себе на руки.
— Просто так, — сказал он. — Совершенно незнакомого человека.
— Все дело в моих больших голубых глазах, — сказал я. — Они так нежно смотрят.
— Спасибо, друг, — сказал он и спокойно пошел к себе.
Я видел, как он говорил по телефону у другого конца стойки. Потом он взялся за шейкер. Когда он принес мне стакан, он был уже спокоен. Коктейль у него получился отличный.
Я отнес стакан к маленькому столику у стены, сел там и закурил. Прошло пять минут. Я не заметил, когда сменилась музыка. Теперь из зала пел низкий женский голос, и слушать его было приятно. Она пела «Темные глаза», и оркестр у нее за спиной, казалось, засыпал.
Когда песня кончилась, послышался гром аплодисментов, свист.
Человек за соседним столиком сказал своей даме:
— К ним в оркестр опять вернулась Линда Конкест. Я слышал, она вышла замуж за богатого парня из Пасадены, но что-то у них не вышло.
— Чудесный голос, — ответила она.
Я собирался встать, когда на мой стол упала чья-то тень. Рядом стоял человек.
Это был не просто человек, а длинный огромный телеграфный столб с изуродованным лицом. Застывший правый глаз казался налитым кровью и был безжизненно неподвижен. Он был настолько высок, что вынужден был наклониться, чтобы положить руку на спинку стоящего напротив меня кресла. Так он и стоял, молча меряя меня взглядом, а я сидел, допивая мартини и слушая новую песню, которую пел тот же голос. Похоже, завсегдатаи этого места любили забытые песни прошедших лет. Наверное, уставали от попыток обогнать время, там, где они делали деньги.
— Я — Прю, — сказал он резким шепотом.
— Так я и понял. Вы хотите поговорить со мной. Я хочу поговорить с вами и с девушкой, которая сейчас пела.
— Пошли.
В глубине бара была запертая дверь. Прю открыл ее, и мы поднялись по крытым ковром ступенькам. Длинный прямой коридор с несколькими дверями. В конце коридора сквозь решетчатое окно светила яркая звезда. Прю постучал в дверь у окна, открыл ее и отступил в сторону, пропуская меня.
Небольшая комната напоминала обстановкой кабинет. Диван, окна во всю стену. У окна спиной к нам стоял седой человек в белом смокинге. В углу комнаты стоял черный сейф, несколько шкафов, большой глобус на подставке, встроенный бар и широкий тяжелый письменный стол с высоким кожаным креслом.
Я посмотрел на отделку стола. Все оправлено медью. Медная лампа, медный письменный прибор, хрустальная пепельница с медным слоником на ободке, медный стаканчик для карандашей, термос на медном подносе, медные уголки на папке для бумаг. В медной вазе букет цветов почти медного цвета.
Месторождение меди.
Человек у окна повернулся, и стало видно, что ему около пятидесяти, копна мягких пепельно-седых волос, тяжелое приятное лицо, в котором не было ничего необычного, кроме короткого шрама на левой щеке, и тот больше походил на глубокую складку. Я вспомнил эту складку. Иначе самого его я бы не вспомнил. Я его видел в каких-то фильмах, очень давно, лет десять назад. Не помню, о чем были эти картины и что он там изображал, но я помнил приятное тяжелое лицо с коротким шрамом. Тогда волосы у него были темные.
Он подошел к столу, сел в кресло, взял медный нож для разрезания бумаг и постучал лезвием по ладони. Посмотрел на меня без выражения и сказал:
— Вы Марлоу?
Я кивнул.
— Садитесь. — Я сел. Эдди Прю сел в кресло у стены, расставив ноги.
— Не люблю ищеек, — сказал Морни.
Я пожал плечами.
— Я не люблю их по многим причинам, — продолжал он. — Не выношу их в любое время и в любой ситуации. Я не люблю, когда они беспокоят моих друзей. Я не люблю, когда они накидываются на мою жену.
Я промолчал.
— Я не люблю, когда они допрашивают моего водителя или грубят моим гостям, — сказал он.
Я молчал.
— Короче говоря, — сказал он, — я их просто не люблю.
— Я начинаю понимать, что вы имеете в виду, — сказал я.
Он вспыхнул, глаза у него блеснули.
— С другой стороны, — сказал он, — в данный момент все это серьезнее. Вам могут дорого обойтись эти игры со мной. Неплохо бы, чтоб вы держались от меня подальше.
— А чего мне это может стоить? — спросил я.
— Это будет стоить вам времени и здоровья.
— Где-то я это уже слышал, — сказал я. — Только не вспомню, где.
Он положил нож, открыл стол и достал из него хрустальный графин. Налил в стакан, выпил, закрыл графин и убрал его.
— В нашем деле крепкие ребята идут по полдоллара за дюжину. А кандидаты на их место — по центу за мешок. Просто занимайтесь своими делами, я буду заниматься своими, и никаких проблем у нас не будет. — Он закурил, рука его немного дрожала.
Я посмотрел на высокого человека, сидящего у стены с видом бездельника в деревенской лавке. Он просто сидел без движений, свесив длинные руки, на изможденном лице никакого выражения.
— Кто-то что-то говорил о каких-то деньгах, — сказал я, обращаясь к Морни. — Поговорим об этом. Я знаю, почем стоит выйти из игры. А вы пытаетесь уговорить себя, что можете меня испугать.
— Не надо со мной так разговаривать, — сказал Морни. — Это может печально кончиться.
— Подумать только, — сказал я. — Бедный старина Марлоу, для него это может так печально кончиться.
Эдди Прю издал горлом какой-то сухой щелчок, может быть, это он так смеялся.
— А что касается моих дел и ваших, — сказал я, — то может случиться, что они будут сильно смешаны, и не моя в этом вина.
— Лучше бы им не перемешиваться, — сказал Морни. — А каким образом? — Он быстро поднял глаза и тут же опустил.
— Ну, например, один из ваших крепких ребят звонит мне по телефону и пытается напугать меня до смерти. А потом вечером звонит мне и говорит что-то о пяти сотнях и как это будет хорошо для меня, если я сюда приеду и поговорю с вами. Или, например, тот же крепкий парень или кто-то очень на него похожий — что маловероятно — следит за одним человеком, который занимается моим же делом, и этот человек оказывается застреленным сегодня днем на Корт-стрит в Банкер-Хилл.
Морни отнял от губ сигарету, сузил глаза и посмотрел на дымящийся кончик. Каждое движение, каждый жест — ну прямо из голливудского каталога.
