— Что вы этим хотите сказать?
— Двадцать девятого декабря он получил деньги, но с собой не носил… Три миллиона франков — это слишком толстая пачка денег…
— Ну и что из этого?
— Ничего…
— Вы собираетесь искать эти деньги?
— Ничего не могу сказать…
Эксперты принялись за работу, начав обыск с кухни. Такая работа была для них привычной, и они вели обыск по своей методике: не пропускали ни один уголок, рылись в металлических банках из-под муки, сахара или кофе, опорожняли содержимое мусорных ведер.
Они двигались по дому так же непринужденно, как танцоры балета на сцене, и жена Планшона взирала на них с изумлением.
— А кто приведет все в порядок? Мегрэ промолчал.
— Я могу позвонить по телефону? — спросила она.
Она позвонила в квартиру на улице Лемарк некоей мадам Фажон и попросила позвать к телефону маляра, который там работал.
— Это ты?.. Они снова пришли… Да, комиссар с толпой людей, которые перевернули весь дом вверх ногами… Один даже что-то фотографирует… Нет! Кажется, у них есть ордер на обыск… Показали какую-то бумагу и утверждают, что ее подписал помощник генерального прокурора… Да… Думаю, тебе лучше прийти сюда…
Она смотрела на Мегрэ злыми глазами, полными вызова.
Один из экспертов принялся соскребать какие-то пятна на паркете в столовой и собирал крошки в маленькие пакетики.
— Что он там делает? Может, считает, что я плохо вымыла пол?
Другой специалист деревянным молоточком простукивал стены. Висевшие на них фотографии и репродукции картин упали на пол, и их снова повесили на свои места, но довольно криво.
Двое экспертов поднялись на второй этаж, откуда доносились их шаги.
— Они будут искать и в спальне дочери?
— Сожалею, но это необходимо…
— Что я скажу Изабелле, когда она вернется домой? - Впервые Мегрэ позволил себе пошутить:
— Скажите ей, что мы играли в искателей сокровищ… У вас нет телевизора?
— Нет… Мы должны были купить его в будущем месяце…
— Почему вы сказали «должны были»?
— Должны были, должны — какая разница?.. Мне только не хватает следить за своими словами…
Жанвье, разумеется, она узнала.
— Я ведь помню этого типа: он приходил сюда измерять рулеткой комнаты и выдумал, бог знает, какой предлог…
За окнами послышался шум мотора, и во дворе появилась машина. Хлопнула дверца, кто-то быстро шагал к дому. Рене, ожидавшая Пру, устремилась в двери.
— Ты только погляди!.. — жаловалась она ему. — Они ищут повсюду, роются даже в кастрюлях и белье… Поднялись и туда, в комнату малышки…
Губы Пру дрожали от гнева, когда он смотрел на Мегрэ.
— Кто вам это позволил? — спросил он срывающимся голосом.
Мегрэ протянул ему ордер на обыск.
— А если я позвоню адвокату?
— Это ваше право. Он будет лишь свидетелем при обыске…
Около полудня послышался стук решетчатых ворот во дворе, и через окно Мегрэ увидел Изабеллу, вернувшуюся из школы. Мать бросилась ей навстречу и заперлась с ней в кухне, где сотрудники отдела научно-технической экспертизы уже закончили свою работу.
Конечно, можно было опросить девочку и выяснить интересные вещи, но Мегрэ редко, лишь в исключительных случаях, прибегал к такому приему.
Поиски в кабинете ничего не дали. Часть людей направилась в глубь двора, чтобы осмотреть пристройку, а один полицейский даже взобрался в кабину грузовика.
Работа проводилась тщательно, выполняли ее опытные специалисты, мастера своего дела.
— Вы не можете сюда подняться, господин комиссар? — позвал голос со второго этажа.
Пру, тоже слышавший эти слова, стал вслед за Мегрэ подниматься по лестнице.
Вид детской комнаты, где в кроватке лежал плюшевый медвежонок, напоминал семейный переезд на новую квартиру. Платяной шкаф с зеркалом был повернут в угол, вся мебель сдвинута со своих мест, а красноватого цвета линолеум, покрывавший пол, поднят.
Одну из деревянных планок оторвали и вынули из нее гвозди.
— Посмотрите сюда…
Но Мегрэ прежде всего бросил взгляд на Пру, который стоял в проеме двери. Лицо любовника стало таким жестким, что комиссар на всякий случай предупредил:
— Эй, там внизу! Будьте повнимательней…
Однако Пру не сделал ни малейшего движения, как того ожидал комиссар. Он застыл на месте и, казалось, у него вовсе не было желания посмотреть на дыру в полу, откуда высовывался какой-то сверток, обернутый в газетную бумагу.
Пока фотограф не сделал снимки, никто ни к чему не притрагивался. В тайнике оказались три пачки купюр по десять тысяч франков. Деньги в одной из пачек, которую взял в руки Мегрэ, были совсем новые и хрустящие.
— Вы хотите что-то сказать, Пру?
— Я ничего не знаю.
— Разве не вы положили деньги в тайник?
— А для чего мне было их туда класть?
— Вы по-прежнему подтверждаете, что в понедельник вечером ваш бывший хозяин ушел из дома с двумя чемоданами, оставив здесь три миллиона франков?
— Мне нечего добавить к тому, что я уже говорил.
— Это не вы подняли линолеум, вынули гвозди из планки паркета и спрятали в полу десятитысячные купюры?
— Ничего не могу сказать больше того, что говорил вчера.
— Может быть, деньги спрятала здесь ваша любовница?
Во взгляде Пру появилась нерешительность.
— Спрятала она их или нет — меня это не касается.
«Спрятала она их или нет — меня это не касается».
Тон, которым была произнесена эта фраза, и особенно нерешительный в тот момент взгляд Пру надолго запечатлелись в памяти Мегрэ.
В ту субботу свет в его кабинете на набережной Орфевр горел до самого рассвета. В целях предосторожности комиссар посоветовал каждому из любовников взять себе адвоката. Поскольку знакомых адвокатов у них не было, им предложили список, и они выбрали защитников наобум.
Таким образом, все было строго по закону. Адвокат Рене оказался молодым блондином, и она принялась сразу же с ним кокетничать. Адвокат Пру, наоборот, был пожилым человеком, с неумело завязанным галстуком, нечистым нижним бельем, черными ногтями. Говорили, что он целыми днями охотился за клиентами в кулуарах Дворца правосудия.
Десять, двадцать, сто раз Мегрэ задавал одни и те же вопросы, обращаясь то к Рене Планшон, то к Роже Пру, а часто — и к обоим сразу.
На первых допросах, когда обвиняемые сидели друг против друга, они как бы консультировались между собой взглядами. Затем какое-то время их допрашивали раздельно и вновь вместе, и тогда во взглядах у них появилось взаимное недоверие.
Увидев их в первый раз, Мегрэ невольно залюбовался ими и сравнил с парой хищников. Теперь же пары как таковой не существовало. Остались одни лишь хищники, действовавшие каждый сам по себе, и чувствовалось, что при малейшей возможности они были готовы разорвать друг друга.
— Кто нанес удар вашему мужу?
— Не могу сказать. Да и был ли вообще этот удар? Я ушла в спальню до того, как он ушел…
— Но вы же мне говорили…
— Я уже забыла, что говорила… Своими вопросами вы меня совсем запутали…
— Вы знали, что три миллиона находились в комнате вашей дочери?
— Нет.
— Вы слышали, как ваш любовник отодвигал мебель, поднимал линолеум, отрывал планку паркета на полу?
— Меня часто не бывает дома… Повторяю, что ничего не знаю… Можете сколько угодно задавать вопросы, я ничего другого вам не скажу…
— А вы слышали, как грузовик выезжал из двора в ночь с понедельника на вторник?
— Нет.
— Однако ваши соседи это слышали.
— Мне на них наплевать.
Мегрэ сказал неправду, прибегнув к грубой ловушке. Консьержка из соседнего дома ничего не слышала. Правда, ее привратницкая находилась в противоположной стороне двора. Опрос жильцов этого дома тоже ничего не дал.
Что касается Пру, то он упрямо повторял свои показания, которые он дал на первом допросе в полицейском управлении.
— Я уже лег спать, когда он вернулся домой… Рене поднялась с постели и пошла в столовую… Я слышал, как они долго о чем-то говорили… Потом раздались шаги на втором этаже…
— А у дверей вы не подслушивали?
— Если я вам уже это говорил, то, значит, так и было…
— Вы слышали, что происходило за дверью?
— Не очень отчетливо…
— Вы могли слышать, как ваша любовница наносила удар Планшону?
— Я снова лег в кровать и сразу же заснул.
— До ухода вашего бывшего хозяина?
— Точно не помню.
— Вы слышали, как закрылись ворота во дворе?
— Я ничего не слышал…
Адвокаты поддерживали позицию каждого из своих клиентов. В пять часов утра Пру и его любовницу, каждого по отдельности, отвели в тюрьму полицейского управления. А Мегрэ возвратился домой, и ему удалось поспать всего лишь один час. Проснувшись, он выпил пять чашек крепкого черного кофе, прежде чем снова направиться в слишком помпезные, как он считал, кабинеты прокуратуры. На этот раз, хотя и было воскресенье, комиссара принял сам генеральный прокурор, и разговор между ними длился почти два часа.
