— Возможно, это Степан Богунский. Жених Кати. Бывший жених.
Петр кивнул и приложил палец к губам. Тихо!
— Можно мне к сыну?
— Нельзя.
Ирина Сергеевна вздохнула, зачем было спрашивать и так все понятно.
Четверть часа они провели в салоне «Скорой» в молчании. Петр не отрывал глаз от ноутбука. Ирина Сергеевна терпеливо ждала, плохо понимая, чего именно. На сердце было тихо и спокойно. С Борей все в порядке. Петр рядом. Еще бы Катерину отыскать.
— Отбой тревоге. Олейник, ты где? Бери дамочку и иди сюда, — обрывая тишину, приказала рация голосом Кравца.
Проходя мимо бетонного одноэтажного здания, Ирина Сергеевна увидела на стене, нарисованный мелом портрет. Красивое лицо в росчерках морщин — это лицо было главной темой Катиных художеств весь июль.
— Катя эту старуху все лето рисовала, — сказала Устинова.
— Что?! — Петр сначала выкатил глаза от удивления, потом судорожно ухватился за мобильный. Реакция Кравца оказалась еще более странной:
— Не… может… быть… — он еле ворочал языком.
Даже Николай Антонович был ошеломлен.
— Да… — выжал он с трудом, уставившись на портрет.
— Тут и подпись есть, — Ирина Сергеевна указала пальцем в нижний правый угол. — Т.С.Т.
— Офанареть. Эту женщину зовут Татьяна Сафоновна Трюхина. Но Катя знать про это ни как не может, — простонал Кравец.
— Она и не знает. Аббревиатура означает «тройка, семерка, туз», — расшифровала Устинова. — Помните «Пиковую даму»? Старуха очень похожа на графиню.
Мужчины переглянулись, словно услышали глупость.
— Надо звонить Деду. И вообще всем. Раз такое дело, — уронил глухо Кравец.
Взрыв мазды перекрыл движение, образовавшийся затор обрастал новыми машинами. Вот уже мелькнул автомобиль ГАИ, раздалась милицейская сирена.
— Пора, — Устинов глянул на часы и скомандовал, — уходим.
Степан чуть не взвыл:
— Ты что из железа сделан? На твоих глазах человека убили. Нет, троих человек! Ты и глазом не моргнул; тебе дела нет!
«Степа прав, — Борис пропустил обидные слова мимо сердца, — мне нет дела ни до кого. Главное — Катя. Остальное — не моя забота».
— Степа, прекрати ныть! Возьми себя в руки!
— Да, я раскис, размяк, утратил способность конструктивно мыслить. Я потерял ориентиры, я раздавлен …
— Не желаю слушать это бред. Прощай, — Борис сделал шаг в сторону.
— Нет, — взмолился Степан, — не оставляй меня одного. Я буду молчать. Я на все согласен.
— Мы уезжаем
Существовало, как минимум два места, где Катерина могла спрятаться. Первое — бабушкину квартиру проверила мама. Раз от нее нет известий, занчит и Катьки, там нет. Во второе — пионерский лагерь — Борис направился сейчас.
«Найду ее и сразу же отведу в ЗАГС?» — думал он, не отрывая взгляд от мелькавших за окном городских пейзажей. — Сколько можно быть идиотом? Сколько можно ждать, пока эта дура поумнеет?»
… Им было по 18 — самое время творить глупости. Они и творили…
— Я должна с тобой поговорить, — Катерина была на удивление серьезной.
— Говори, — позволил Устинов.
— Я хочу …чтобы ты лишил меня девственности.
От Морозовой можно было ожидать всякого, но такого! Борис нервно дернул кадыком, сглотнул набежавшую слюну.
— Постарайся меня не перебивать, — попросила Катя, — я волнуюсь, стесняюсь, мне неловко. Поэтому многие фразы, наверное, прозвучат фальшиво и напыщенно. Ты не обращай на это внимание.
Что бы ни предстояло услышать, Борис знал: предложение он примет, от подобного не отказываются. Катька…приходила в его сны и маячила наяву. Шептала ласковые слова в воображении и болтала ерунду рядом. Она олицетворяла все женское и манящее. Она …
— Мне очень повезло в жизни, — сказала Катя, — у меня есть настоящий друг. Ты. Умный, добрый, порядочный, надежный и я хочу, сохранить наши отношения надолго, если удастся навсегда. Очень жаль, но некоторые моменты мешают нам. Мы боимся, друг друга, — грянуло разоблачение, — боимся нечаянных касаний, взглядов. Мы смущаемся по поводу и без. Ответь, пожалуйста, как ты ко мне относишься?
— Хорошо, — Борис приподнял удивленно брови.
— Хорошо или по-особенному?
— По-особенному, — пришлось раскрыть карты.
— И я … — раздалось в ответ.
Признание, завуалированное дымкой слов, взаимное, стелило ли оно дорогу к грядущему счастью?
— Но наших особенных чувств мало. Да и они, скорее всего, привычка детства. Будь между нами что-то большее, чем «особенность», мы бы давно переступили грань.
— Ты ведь не хочешь… — возразил Устинов. Его несмелые попытки изменить характер отношений, Катя пресекала на корню.
— Боречка, я знаю тебя тысячу лет. Ты мне симпатичен, но, представляя нас вместе, я готова рыдать от отчаяния. Ты для меня, как часть тела. Как прочитанная книга. А я хочу любить, гореть от страсти. Понимаешь?
Он понимал. Он и сам ощущал похожие чувства. Высокому блондину со спортивной фигурой в педагогической универсетете — объяснять подобные вещи не приходилось.
— Зачем же тогда… — он не смог подобрать нужные слова. — Зачем пороть горячку?
— Затем, что я хочу быть свободной.
— От чего?
— От комплексов. Первый секс случается по глупости, расчету или влюбленности. Глупости я совершать не хочу. В расчете могу ошибиться. Влюбленность и того хуже, пройдет через день. В результате, не исключено, что я получу травму. Ведь первые эротические впечатления откладывают след на интимные пристрастия всей жизни. Я не хочу рисковать.
— Ты идиотка, которая начиталась умных книг.
— Возможно. Но это еще не все.
— Что еще?
— Мы с тобой все равно когда-нибудь переспим: по пьяному делу; со скуки или от одиночества. Если это неизбежно, зачем ждать? Зачем отдавать на откуп случаю свою жизнь? В общем, я хочу, чтобы ты был моим первым мужчиной. Ты — красивый, сильный, мужественный, ты мне нравишься. И не надо острить. Я выбрала тебя, — Катя отвернулась к окну и роняла слова за спину угрюмо и решительно, — так как не хочу ни от кого зависеть. Ты — мой друг. Единственный, с кем я могу не бояться, что мои поступки обернутся против меня. Понимаешь, девичество обрекает меня на позицию слабую и подчиненную. Я — буржуазна, закомплексована, пропитана насквозь духом мещанской морали.
— То есть пока еще не спишь, с кем попало? — съязвил Борис.
Катерина выпустила коготки.
— Устинов! Не читай мне нотаций. Ты захотел стать взрослым и стал?! Я ведь знаю, что ты делаешь по субботам в общаге.
— Я — мужчина, — пробурчал Борис, заливаясь краской от смущения.
— А я женщина. Вернее хочу ею стать. Но я хочу быть сильной женщиной.
— А как на счет того, чтобы быть умной?
— Как ты не понимаешь, силы и ума — мало. Еще нужна смелость. А у меня ее нет. Я обычная домашняя девчонка, воспитанная на хороших книжках. Вдобавок идеалистка и боюсь разочарований. А с тобой мне не страшно. Ты не меня не предашь, не бросишь. Если я испугаюсь — ты ведь на мне женишься?
Устинов открыл от удивления рот.
— То есть: я лишаю тебя невинности, после чего ты пробуешь лечь под другого и если, не справляешься с этим сложным заданием, я должен на тебе жениться?
— Нет! Мы с тобой переспим, а на следующее утро я скажу, надо жениться или нет. Если я не умру от страха — гуляй дальше, если перепугаюсь — отведи меня, пожалуйста, в ЗАГС.
— Ты — сумасшедшая!
— Ты согласен?
Они смотрели друг другу в глаза.
— Я не могу отказаться, — признался Борис, — я мужчина.
— Ты мой друг, — сместила акцент Катя, — мужчин вокруг много.
В тот момент он не был ей другом и сказал:
— Хорошо…
Катя вздохнула облегченно:
— Я скажу когда, буду готова.
При мысли о предстоящем «мероприятии» у Бориса начинали дрожать руки, по спине тонкими струйками стекал пот, во рту сохло. Он трижды был с женщиной и по поводу технической стороны дела не волновался. Что касается остального …он лежал в постели, пялил глаза в темноту, в потолок, в стены, в никуда и повторял, как заведенный, Катя, Катя. Катя… От сладкого слова, от предвкушения сердце замирало и падало вниз. Она сказала — завтра. Ночь разменивала секунды с невероятной медлительностью. Время ползло черепахой, старой, усталой, замученной бесконечной дорогой. Настало утро, минул полдень, сгустились сумерки. Мама ушла на ночное дежурство, за окном залилась темнота. Часы ударили полночь. Борис пошел отворять двери. Шурша чем-то белым, шелковистым в квартиру скользнула Катерина.
Бликами чужих судеб горели окна дома напротив. Сияла матовой белизной обнаженное девичье тело.
— Катя…
Она стояла, как мраморное изваяние, почти не дыша от волнения.
— Не бойся, милая, я сам боюсь. Открой глаза, пожалуйста.
