– Мы говорили об окне ванной, – напомнил я.
– Да. Я взглянула через плечо и, конечно, не смогла увидеть окна ванной, но через небольшую щель повернутой рамы… Дональд, утаить то, что увидел, это преступление?
– Да.
– А если я расскажу вам, что я видела нечто существенное, и вы утаите это от полиции, это будет считаться преступлением?
– Я ничего не видел, – сказал я.
– Я знаю; но если что-то видела я и рассказала об этом вам, а вы посоветовали мне держаться подальше от полиции, тогда это может быть…
– Я не советую вам что-либо утаивать от полиции.
– Даже если я видела кончик духового ружья, высунувшегося из окна ванной, и как он двигался вверх и вниз, словно кто-то прицеливался?
– Не говорите глупостей, – посоветовал я.
– Я не говорю глупостей, Дональд. Я пытаюсь быть вам полезной.
– Почему?
– Потому что хочу, чтобы вы помогли мне.
Я сказал:
– Мне жаль, Сильвия, но это не игра в кости.
Ее глаза стали жесткими.
– Что значит «не игра в кости»? Вы собираетесь выбросить меня за борт?
– Я не собираюсь выбрасывать вас за борт.
– Собираетесь позволить это Филлис?
– Как может Филлис выбросить вас за борт?
– Владея вами единолично.
– Она не владеет мной единолично.
– Я имею в виду ваши услуги.
– Чего вы от меня хотите?
– Напомните Филлис, как Дин Крокетт сказал ей под большим секретом, что кража маленького нефритового идола – всего лишь мошенничество, повышающее его цену; что он уговорил меня сделать это, и, таким образом, я действовала по его распоряжению.
– Вы думаете, он сказал ей это?
– О, я уверена, что сказал.
– Откуда такая уверенность?
– Потому что для него сказать это было бы вполне естественным… Вы знаете, он говорил Филлис о многом. Если она только захочет немного больше пошевелить мозгами, то может вспомнить.
– А если она не сделает этого?
– Тогда это обернется плохо.
– Для кого?
– Для нее, а возможно, и для нас обеих. Дональд, вы просто обязаны поддержать меня. Разве я вам не нравлюсь?
Она обняла меня и прижалась ко мне всем телом.
– Как, по-вашему, называется то, что вы сейчас делаете? – спросил я.
– О, – сказала она, – я только начинаю. Это так, прелюдия. Хотите узнать, как соблазняют по-настоящему?
– Нет, – ответил я, – убирайтесь к чертям и дайте мне подумать.
Она надула губы:
– Но ведь это было приятно?
Я возразил:
– Вы психованная потаскушка на любителя. И даже не представляете себе, что делает полиция, когда хватает преступника. Она расчленяет его на куски.
– Я не вчера родилась. – Она вызывающе взглянула на меня. – Знаю, что могу получить отпущение всех своих грехов, если дам свидетельские показания, которые помогут им в расследовании убийства. Я просто не хочу идти против Филлис.
Я оттолкнул ее и вскочил на ноги.
– Ладно, – сказал я, – попробуйте и посмотрите, что получится.
– Дональд!
– Вы слышали, что я сказал?
– Вы не собираетесь помочь мне?
– И позволить затолкать себя в каталажку за содействие лжесвидетелю, столкнуть Филлис в грязь, дабы она проиграла судебный процесс даже прежде, чем он начнется? Не смешите! Если вам что-либо известно, расскажите об этом полиции. И помните об опасности быть расчлененной на куски.
– Мне это не грозит, – вызывающе сказала она, заворочалась на кушетке, демонстрируя ноги до самого паха, и рванулась ко мне.
Я прошел к двери, повернул задвижку, вышел и хлопнул дверью. Когда она закрылась, послышался злобный крик: «Сукин сын!»
Филлис Крокетт подошла к телефону.
– Говорит Дональд Лэм, – сказал я. – Мне необходимо повидаться с вами.
– Когда?
– Немедленно, если можно.
– Поднимайтесь, – пригласила она.
– Куда? В квартиру или в студию?
– В студию. Я оставила в дежурке указание, чтобы вас пропускали в любое время.
– Как дела? – спросил я.
– Все в порядке.
– Может обернуться похуже, – пообещал я.
Я повесил телефонную трубку, подъехал к многоквартирному дому, и вахтер в дежурке улыбнулся мне так, будто я квартировладелец. Я поднялся на двадцатый этаж и нажал кнопку звонка студии миссис Крокетт.
Она была в черном облегающем платье без пояса. Лицо осунувшееся и строгое.
– Привет, Дональд, – сказала она.
– Куда вы собрались в таком наряде? – спросил я, указав на платье.
Она улыбнулась:
– Вам не нравится?
– Не в этом дело. Вы теперь вдова, не забыли? Вы должны быть в отчаянии из-за утраты.
– Фи, – возразила она. – Нет нужды изображать горе. Мы с Дином не были физически близки более года и… Вы знаете, что он делал в день своей смерти?
– Что?
– Оказывается, неделей раньше он поручил своему поверенному подготовить бумаги о разводе. В тот день он позвонил поверенному. Тот должен был закончить к следующему утру.
– И закончил?
– На следующее утро… он был мертв.
– Полиция знает об этом?
– Об этом знают и полиция, и газеты. Словом, все.
– А как узнали вы?
– Они затравили меня до смерти, не столько полиция, сколько репортеры. Полиции я рассказала всю правду, и они позволили мне передохнуть.
– Они рассмотрят ваши показания под разными углами и, если в конце концов найдут нечто неладное, вернутся вас терзать. А как репортеры?
– Они задавали большей частью нетактичные вопросы. В конце концов меня от них избавили. Мелвин Олни золотой человек. Он был предан Дину Крокетту, пока тот был жив, он знал недостатки Дина как никто другой. После вашего ухода мы славно поговорили. Он сказал мне, что хотел бы служить мне, что он был предан Дину, но, если я позволю ему остаться, он так же будет предан мне.
– Почему он должен остаться?
– Что вы имеете в виду?
– Зачем вам понадобился пресс-агент?
– Он не только пресс-агент, он управляющий. У него в руках все нити. И он действительно уладил все с прессой. Он учтив и внимателен и все же сумел убрать газетчиков.
– Вы выходили из дома?
– Нет.
– Когда полиция закончила осматривать квартиру?
– Около двух часов назад. Они сказали мне, что закончили и я могу пойти туда и пользоваться своим жильем. Большую часть времени я провела здесь, так что, если кто-нибудь из газетчиков пробрался туда, он…
– Но тут жить нежелательно, – сказал я.
– Почему нежелательно?
– Не допустить репортеров в ту квартиру вы сможете, а сюда, в студию, нет.
– Я… меня не беспокоит, знает ли Мелвин, что я сейчас с вами. Я сказала ему, что собираюсь спуститься в студию, чтобы немного отдохнуть.
– Он знает, что вы здесь?
– Да.
– Я прошу вас вспомнить вчерашний день, день убийства.
– Что именно?
Я напомнил:
– Я вчера отдал вам духовое ружье.
– Вы мне его не отдавали, вы просто оставили его здесь для вручения Дину.
– Да, так будет точнее. Теперь я хочу знать, что вы делали после моего ухода.
– Рисовала.
– Вы заходили в ванную комнату?
– Ну, Дональд, – протянула она, – разве упомнишь? Я нормальный человек, я захожу в ванную, когда в этом есть надобность. Через два-три дня трудно припомнить, сколько раз там была и когда.
– Вы знаете, что я имею в виду, – настаивал я. – Не заходили ли вы в ванную с какой-нибудь особой целью?
Она улыбнулась:
– Я всегда захожу туда только с особой целью.
Я сказал:
– Сильвия Хэдли сообщила, что вы зашли в ванную, закрыли дверь и некоторое время оставались там. Что вы высунули духовое ружье в окошко ванной. Она слышала, как вы подняли окно, и видела кончик духового ружья.
– Она лжет. Она не могла этого видеть.
– Вы хотите сказать: она лжет, ибо вы этого не делали, или она лжет, так как не могла этого видеть?
– И то и другое.
– Давайте поставим эксперимент, – предложил я. – Если спуститься вниз, удастся нам раздобыть палку от швабры или метлу? Что-нибудь такой же длины, как духовое ружье?
– У меня есть длинная кисть… Но я не понимаю, в чем вы хотите удостовериться? Сильвия просто не могла ничего видеть!
Я сказал:
– Мы поговорим об этом немного погодя. Я хочу, чтобы вы прошли в ванную, открыли окно и высунули ручку этой длинной кисти наружу, насколько сможете далеко.
Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но передумала; подошла к чуланчику, вышла из него с кистью, прошла в ванную и открыла окно.
– Вот так?
– Да, так, – подтвердил я.
Я подошел к окну с матовым стеклом, повернул его так, чтобы образовалась щель шириной примерно пять сантиметров, затем прошел к подиуму для натурщицы и взглянул назад через эту щель. Я увидел конец кисти длиной двадцать пять или тридцать сантиметров. Я закрыл окно, сказав:
– Ну вот, она могла это увидеть.
– Могла?
Я кивнул. Филлис закусила губу.
– Она довольно скоро расскажет об этом полиции, – пообещал я. – Если вы не убивали своего мужа, то будете выставлены на позор, а если убили, угодите в газовую камеру.
– Дональд, я его не убивала!
– Но вы открывали окно и высовывали духовое ружье наружу?
