— Вам нравится? Я очень рада. Наверно, я ассоциируюсь у вас с одними неприятностями, — добавила она после паузы. — Людей, которые знают о ваших делах слишком много, обычно не любят.
— Оставим эту тему, — немного резко сказал О’Брайн. — Она неприятна и вам, и мне. Вы любите классику? — спросил он, прислушиваясь к пластинке. — Сейчас это немодно.
Красиво очерченные губы Мэдж изогнулись в усмешке.
— Я не всегда делаю то, что модно или хотя бы считается хорошим тоном.
О’Брайн снова улыбнулся. Женской интуицией Мэдж почувствовала, что настороженность и напряженность, с которыми он держался в ресторане, теперь покинули его. Кресло было очень удобным. С чашкой в руках О’Брайн рассматривал стену напротив, увешанную крупными фотографиями. Прелестные пейзажи, фотографии двух известных композиторов, группа чрезвычайно удачных снимков, запечатлевших бег неоседланных лошадей без всадников, а справа — два портрета самой хозяйки квартиры, один — лицо крупным планом, второй — на пляже, в полный рост, на фоне виднеющейся вдали скалистой гряды; с ее фигурой она спокойно могла позволить себе сниматься в любых позах.
— Где это снято? — спросил О’Брайн, указав на один из пейзажей.
Левый край фотографии был закрыт соседним снимком.
— В Южной Америке, я жила там несколько лет. Посмотреть интересно, но в общем мне там не понравилось, слишком жарко. Летом я не вылезала из воды.
О’Брайн перевел взгляд на фотографию Мэдж на пляже.
— Вы хорошо плаваете, да?
— Да, но почему вы так решили?
О’Брайн окинул ее оценивающим взглядом.
— Не представляю, чтобы было иначе.
— Спасибо. Я люблю заплывать подальше и качаться на волнах, но не очень больших, таких, чтобы не накрывало с головой.
— Под большую волну надо нырять.
— Я пробовала, но одной страшновато. Надо точно рассчитать, когда вынырнуть, у меня не всегда получалось.
— Это от недостатка тренировки. Если бы вы ныряли подольше, у вас наверняка получилось бы.
— Я бы научилась, но мама, — она запнулась, а по лицу О’Брайна проскользнула гримаса досады, — она беспокоилась, когда я уплывала надолго, — закончила Мэдж каким-то виноватым тоном. — Налить еще? — спросила она, когда его чашка опустела.
— Да, пожалуйста.
Мэдж взяла чашку и пошла на кухню, а О’Брайн встал и, подойдя к стене, стал рассматривать фотографии. Одна висела косо, и он решил поправить ее, но при этом задел рукавом соседние фотографии и два снимка — одним из которых был понравившийся ему пейзаж — упали на пол. Он наклонился, поднял их и приложил к стене, примериваясь, куда приколоть, чтобы было так, как раньше. В это время в комнату вошла Мэдж, отобрала у него фотографии и небрежно бросила их в ящик тумбочки, сказав, что потом сама наведет порядок. Они снова сели, но вскоре пластинка кончилась, и Мэдж встала и перевернула ее. О’Брайну было приятно следить за ее движениями. Красота Мэдж особенно очаровывала, когда она двигалась. Поставив пластинку, она вернулась на свое место и села на подлокотник кресла, вполоборота к О’Брайну, ее длинные, стройные ноги касались стоявшего между ними журнального столика.
— Вы запачкались, — сказала она и, протянув правую руку, коснулась его плеча. — У меня вчера было нечто вроде небольшого ремонта, и я еще не успела как следует убраться. — Она потерла пальцами маленькое белое пятнышко на его пиджаке. — Сейчас принесу щетку.
В следующий момент О’Брайн увидел, как лицо Мэдж исказилось от ужаса и услышал ее дикий крик, но обернуться (она смотрела на что-то за его спиной) уже не успел — ему нанесли страшный удар в голову.
Обычно у Бэрриджа было чересчур мало времени для того, чтобы прочитывать газеты целиком, а новости уголовной хроники не входили в круг его интересов, однако во время поездок в Лондон, он был занят делами лишь первую половину дня и потому вечером просматривал газеты более внимательно. Взгляд его упал на сообщение о нападении, которому подверглись О’Брайн и Мэдж Бойлстон в квартире последней. Оба были живы: мисс Бойлстон отделалась синяками и испугом, а О’Брайн находился в больнице в тяжелом состоянии с травмой черепа. Проживающие этажом выше братья Джеферсон, поднимаясь по лестнице, услышали женский крик и стали стучать в дверь квартиры, откуда он раздался. Проникший в квартиру мисс Бойлстон преступник открыл замок входной двери, оттолкнул влетевших в неосвещенную прихожую братьев и выбежал на лестницу. Они не пытались его догнать, так как были заняты оказанием помощи пострадавшим. Читая эту заметку, Бэрридж хмурился все больше: во-первых, тот факт, что О’Брайн находился в квартире Мэдж Бойлстон, подтверждал слова Пат о связи между ними; во-вторых, у него почему-то возникли сомнения насчет того, что нападение было совершено с целью грабежа, как считала полиция. Имея приятеля среди лондонских инспекторов, Бэрридж в один из последующих дней ознакомился с показаниями Мэдж Бойлстон, а также О’Брайна, данными им в больнице:
Инспектор: Мистер О’Брайн, расскажите, что вы видели и слышали перед тем, как на вас напали.
О’Брайн: Я сидел к двери спиной, поэтому кто там был, не видел. Шагов я тоже не слышал, поскольку на полу лежал ковер.
Инспектор: А звук открываемой двери вы слышали?
О’Брайн: Если бы замок ломали, я бы, вероятно, услышал. Правда, был включен проигрыватель, но у меня хороший слух, скрежет или хруст я услышал бы, но ничего такого не было.
Инспектор: Постарайтесь вспомнить, закрыли ли вы за собой входную дверь. Это существенный вопрос, поскольку замок входной двери не был поврежден.
О’Брайн: Точно не помню… Я входил последним; мисс Бойлстон из прихожей прошла в комнаты, а затем на кухню. Дверь закрывал я…. Мне кажется, что я ее закрыл… хотя… Нет, не берусь утверждать наверняка. Может быть , я просто прикрыл ее, а на замок не закрыл.
Инспектор: Больше вы ничего не заметили?
О’Брайн: В комнате было приоткрыто окно. После того как мисс Бойлстон принесла мне вторую чашку кофе, я почувствовал сквозняк, будто открылась дверь из гостиной в прихожую. Я хотел спросить мисс Бойлстон, не холодно ли ей, но сквозняк прекратился, а потом меня снова обдало потоком холодного воздуха. Это последнее, что я помню.
Мэдж Бойлстон рассказала полиции гораздо больше:
Инспектор: Вы слышали что-нибудь подозрительное до того, как увидели в комнате постороннего человека?
Мисс Бойлстон: Мы слушали музыку, ничего другого я не слышала. Потом я повернулась и увидела за спиной мистера О’Брайна человека с занесенной над его головой рукой. В руке у него был кусок трубы. Он взял его в прихожей. В ванной делали ремонт, но не закончили, и трубы лежали в прихожей. Я закричала, человек ударил мистера О ’Брайна по голове и кинулся на меня. Трубу он бросил и пытался схватить меня за горло, но ему это не удалось, по-моему, он был пьян. Мы метались по комнате, я продолжала кричать. Когда кто-то забарабанил во входную дверь, он оставил меня и кинулся в прихожую. Что там произошло, я не видела, в прихожей было темно.
Инспектор: Опишите, как выглядел преступник.
Мисс Бойлстон: Ростом он ниже меня, щуплый, волосы светлые. На нем были длинное пальто и кепка, и еще шарф, закрывающий нижнюю половину лица.
Инспектор: А лицо? Какого цвета у него глаза?
Мисс Бойлстон: Лица практически не было видно: сверху натянутая на лоб кепка, снизу шарф. И потом, я очень испугалась, он же пытался меня задушить. Мне некогда было его разглядывать.
Инспектор: Мисс Бойлстон, что вы сами думаете о случившемся?
Мисс Бойлстон: Я думаю, что мистер О'Брайн оставил приоткрытой входную дверь, и этот человек решил воспользоваться случаем и ограбить квартиру.
Инспектор: Он должен был бы слышать звуки музыки, свидетельствующие, что в квартире кто-то есть.
Мисс Бойлстон: Я уже говорила, он был сильно пьян, это было заметно по его движениям. Он вошел и взял в прихожей трубу, она лежала как раз в том углу, куда падает свет с лестницы, когда открыта входная дверь. Потом он кинулся на нас, собираясь ограбить квартиру. А в дом он зашел, я думаю, случайно, у нас в доме живут порядочные люди.
