Эти поклоны и перемены в лице оставались для меня загадкой: они могли выражать удовольствие так же, как и негодование и даже презрение.
Я не мог прийти ни к какому выводу – так сложно было найти объяснение переменам в поведении молодой вдовы.
Однако же наконец мне представился случай разрешить загадку. Кроме этой дамы и меня, на пирсе не было почти никого, и я предложил ее сыну свою подзорную трубу, в которую он смотрел на море, как вдруг наш завзятый щеголь появился на пристани.
Едва завидев нас, он тотчас повернул в нашу сторону и поспешно направился ко вдове, которая в эту минуту находилась на довольно большом от меня расстоянии и почти не обращала внимание на то, что происходило вокруг. Из-за этой рассеянности произошло следующее небольшое происшествие: прежде чем дама заметила этого щеголя и поняла его желание, последний уже успел схватить ее руку и припасть к ней устами. Прикосновение этого дерзкого наглеца заставило ее вздрогнуть и порывисто отдернуть руку. Тотчас после этого, окинув джентльмена презрительным взглядом, молодая вдова поспешно отошла в сторону.
В то время как незнакомец, удивленный и вместе с тем раздосадованный холодным приемом, которого, без сомнения, совершенно не ожидал, пытался смягчить впечатление, вызванное явным негодованием молодой дамы, взор его встретился с моим. В моих глазах, вероятно, читались возмущение и гнев, потому что он тотчас отвернулся и удалился, бормоча что то невнятное. Вдова подозвала к себе сына, поклонилась мне и сошла с пирса.
Я направился вслед за незнакомцем и, поравнявшись с ним, проговорил так, чтобы он мог слышать мои слова:
– Женщины так же своенравны, как ветер, и так же непостоянны, как волны, не правда ли, любезный? И прелестная вдовушка, кажется, сегодня не совсем в добром расположении духа.
– Вы правы, господин Уот… – с грубым смехом ответил денди. Потом, спохватившись, что ему не следовало произносить мою фамилию, тут же поправился: – Однако, извините, с кем я имею честь говорить?
– С господином Уотерсом, – ответил я, – и сделайте одолжение, милостивый государь, не прикидывайтесь, будто бы вы не знаете, как меня зовут. Насчет вашего имени я не столь уверен, но если в эту минуту я и не до конца убежден, с кем говорю, если и не узнаю эту роскошную одежду и изобилие всевозможных украшений, то все таки припоминаю лицо, которое уже точно где то видел.
– Очень может быть, что вы действительно когда нибудь видели меня, господин Уотерс, и что я все таки несколько знаком с вами, – напыщенно проговорил фанфарон. – Я адвокат, часто защищаю интересы невиновных в суде Олд-Бейли и уже не единожды видел вас в залах судейской палаты, или, лучше сказать, в приемной зале. В ту пору вы не казались таким джентльменом, как теперь. Нет, вашим единственным украшением тогда был полицейский значок на воротнике камзола.
Я имел глупость показать, что обижен оскорблениями этого негодяя.
– Ну, полно вам, не сердитесь, – продолжал он с весьма довольным видом, – я вовсе не желал вас огорчать и не хочу никаких распрей. Напротив, я не желал бы видеть вас среди своих врагов. Ну, полно вам, пойдемте выпьем вместе рюмочку-другую хересу.
Я колебался, раздумывая, стоит ли принять это приглашение, и, чтобы дать хоть какое то объяснение своей нерешительности, со смехом произнес:
– Вы сказали, что вы адвокат, но не назвали вашего имени, сударь. Могу ли я спросить, с кем имею честь беседовать?
– С господином Гейтсом, Уильямом Гейтсом, бывшим адвокатом…
– Гейтс, Гейтс? Надеюсь, что вы не тот господин Гейтс, который занимался делами Брайта?
– Как же, как же, тот самый! Позвольте же сказать, господин Уотерс, что замечания судьи по этому делу и комментарии, возникшие впоследствии, совершенно непозволительны. Мои друзья, знакомые – одним словом, все, кто знал об этом гнусном деле до самых ничтожных мелочей, советовали мне подать жалобу в палату, но я этим предложением пренебрег, быть может, не совсем дальновидно, но уж что сделано, то сделано.
– Не жалейте ни о чем, господин Гейтс, поверьте мне.
– Я очень хорошо вижу насмешку, или, лучше сказать, едкую иронию в ваших словах, любезный господин Уотерс, но, если правду сказать, знайте, что я все так же хорошо обстряпываю свои дела, как во времена членства в коллегии. Ныне я занимаюсь делами господина Престона, вы меня поняли, я надеюсь?
– Как нельзя лучше, и теперь я припоминаю, где вас видел. Однако скажите, пожалуйста, что же произошло, раз вы стали таким денди?
– О, вы заметили, что я одет по последней моде, не правда ли, любезнейший? Да, это облачение обошлось мне в кругленькую сумму. Вся одежда и аксессуары, которые вы на мне видите, получены с Бонд-стрит и Риджент-стрит. Это результат одного успешно завершенного славного дельца, которым я занимался недели две. Благодаря ему у меня появилась возможность оставить на целую неделю удушливую атмосферу многолюдного города. Я приехал сюда подышать свежим чистым воздухом ла-маншских островов.
– Какое чудное время вы выбрали для своих идиллических наслаждений, любезный господин Гейтс! Но позволите ли вы сказать вам…
– Скажите.
– Я не верю ни одному из произнесенных вами слов.
– Как это?!
– Послушайте, сознайтесь лучше, что вы приехали сюда, чтобы видеться, или, лучше сказать, чтобы сблизиться с предметом ваших мечтаний. Надеюсь, скоро она станет более расположена к встречам с вами.
– Может быть, вы и правы, любезнейший, но в настоящую минуту речь идет не об этом. Кстати, вот и трактир, не хотите ли выпить чего нибудь?
– Выпью, отчего же нет.
Мы вошли. Гейтс потребовал вина. Всякий поймет, что я имел веские причины усесться за стол с таким человеком. Когда несколько стаканов вина подействовали на него и он достаточно разгорячился, я с улыбкой проговорил:
– Перестаньте скрытничать и скажите мне имя вашей прекрасной дамы.
Гейтс сделал выразительный жест, свидетельствовавший о его сердечной страсти, но ничего не ответил.
– Ваша прелестница небогата, как мне кажется? – спросил я.
– Беднее нищенки, любезнейший, – сказал он, пожав плечами.
– Вероятно, она необдуманно вступила в брак.
– Ищите, предполагайте, угадывайте, и я уверен, что все ваши предположения окажутся совершенно противоположными истине, что ваши умозаключения будут нелепы и, наконец, что вы ровным счетом ничего не угадаете. Но поскольку дама очаровательна, то это извиняет вашу любознательность; сделаем вид, что вы никакого вопроса мне не задавали. Что вы думаете, господин Уотерс, о новом учрежденном министерстве ее королевского величества?
Я понял, что от этого пронырливого плута ответа будет невозможно добиться. Поэтому, завершив разговор и пожелав ему доброго утра, я отправился домой. Но эти обстоятельства, вместо того чтобы унять мое любопытство, еще более его распалили – до того казалась мне невозможной всякая связь, какого бы рода она ни была, между благородной вдовой и этим гнусным Гейтсом.
На другой день погода позволила нам отправиться в Уэймут, и вскоре на пароходе я заметил госпожу Грей и ее сына. Я прочел имя этой дамы на ее скромных пожитках. За госпожой Грей показалась, наконец, и пренеприятная физиономия господина Гейтса.
Путь оказался длинным и утомительным, и я тогда только снова увидел моих попутчиков, когда пакетбот пристал к уэймутской набережной. Тут, перед вечной, может быть, разлукой с молоденькой и хорошенькой вдовушкой, я, полный сожаления, послал ей прощальный привет и отправился в город. Но на другой день, к своему величайшему удовольствию, я увидел у почтовой кареты, отправлявшейся из Уэймута через Саутгемптон в Лондон, госпожу Грей и ее сына.
В то время как я приблизился к почтовому дилижансу, мать и ее дитя взбирались на империал[7] почтовой кареты, а спустя несколько минут после того, как уселись прочие пассажиры, явился, наконец, Гейтс и занял место внутри тяжелого экипажа.
Было очень холодно, и мне удалось, заручившись поддержкой кучера, уговорить молодую женщину закутаться в несколько пледов, чтобы защититься от непогоды, продолжавшейся уже несколько часов подряд. С наступлением ночи я надеялся уговорить ее ради сына устроиться внутри кареты.
Настала ночь, немалого труда мне стоило сманить госпожу Грей с империала кареты. Было очевидно, что причиной ее упорного сопротивления являлся именно Гейтс, но наконец она, кажется, поняла, что мое присутствие защитит ее от посягательств этого негодяя.
Выходя из кареты на Риджент-стрит, я рассчитывал найти в толпе, собравшейся у конторы и дожидавшейся прибытия почтового экипажа, хоть одного человека, который пришел бы встречать вдову, но бедная женщина была совершенно одинока и никого не надеялась увидеть. Глаза ее, грустные и рассеянные, смотрели будто в пустоту, не замечая ничего, что происходило вокруг. В то время как с кареты снимали поклажу, Гейтс, которого я ненадолго потерял из виду, приблизился к нам с очевидным намерением заговорить с молодой вдовой.
