его из-за грохота двигателей. Закрыв глаза, я долго сидела, не думая ни о чем. Было жарко. Я сняла перчатки и большим пальцем погладила шрам на запястье. Мы пролетали над Альпами, когда я поклялась себе: «Стефан умрет не позже, чем через пятнадцать дней». Как? Этого я пока не знала. В Париже или Антибе? Какая разница? Я была охвачена жгучим чувством мести и невидящим взглядом скользнула по проплывающим за иллюминатором облакам. Нужно было выработать план действий. Наклонившись к Бернару, я спросила:
— А что думаешь делать ты?
— Ничего. Меня это не касается. Если Стефану потребуется совет, это одно. Я помогу ему ради тебя. Но не более того. Он талантлив, этот парнишка, но головотяп и прожектер. Если хочешь откровенно, то я за тебя беспокоюсь. Со дня твоего… несчастного случая ты слишком утомляешься. В общем, ты можешь рассчитывать на меня. Не делай необдуманных расходов, не посоветовавшись со мной.
«Боинг» пошел на снижение. Я замолчала. Существовала причина, о которой Бернар умолчал. Если он так заинтересовался Стефаном, то только потому, что мысль о наших будущих свиданиях была ему ненавистна.
Голос стюардессы напомнил о необходимости пристегнуть ремни.
Бернар не протестовал, когда я заняла кабинет своей матери и перестроила его по-своему. Уволила слишком много знавшую секретаршу Мари-Поль. Переставила мебель в гостиной, чтобы создать рабочий угол для Стефана. Я старалась казаться действенной и решительной. Иногда Бернар заглядывал сюда, но воздерживался от какой-либо критики. Он даже помог мне обновить досье на наших корреспондентов. Когда все обустройство, казалось, было закончено, я собрала правление, которое утвердило счета, и в конце совещания Стефан пригласил меня пообедать.
— Перехватим чего-нибудь по-быстрому, — сказал он. — Без вашего мужа. Или вы уже и пальцем не можете шевельнуть без его разрешения?
Я колебалась. Если строить из себя недотрогу, то между нами могут установиться прохладные отношения. А мне во что бы то ни стало нужно завоевать его доверие, если я хочу вовремя нанести удар. Но если я отвечу ему ободряющей улыбкой… Он заметил нерешительность.
— Как только я смогу назвать ему имя спонсора, — сказал он, — мы отметим это событие втроем. А пока что я ищу, и это не просто. И знаете почему? Потому что я слишком молодо выгляжу. Я внушаю доверие как изобретатель, но, увы, не выгляжу как человек дела. А вот ваш муж, напротив…
И по-дружески накрыв своей ладонью мою, он начал расхваливать Бернара. Каждое его слово звучало неискренне. Он использовал мою бедную мать, а теперь собирался точно так же использовать и Бернара, и меня. Я видела его доброе обманчивое лицо, слышала ласкающие звуки его голоса, чувствовала дружественные пожатия руки. Должна ли я уступить ему, чтобы защититься? А если он так быстро хотел добиться своего, то не значило ли это…
Конечно, нужно было только сопоставить факты. Должно быть, он вновь общался с Домиником, и кто знает, может быть, даже здесь, в Париже, ведь Доминик много путешествует по своим делам. Я представляла их вдвоем, хоть в той же «Флоре». И их разговор конечно же заходил обо мне.
«Она будет твоей, когда захочешь, — усмехался Доминик. — С этим у нее запросто. А через нее выйдешь и на мужа. Он много зарабатывает».
— Крис, — прошептал Стефан, — вы снова где-то витаете… Вам скучно со мной?
— Вовсе нет.
— О чем вы думаете? Сейчас я это узнаю.
Он засмеялся тем смехом шаловливого мальчика, который в свое время покорил мою мать, и отпил из моего стакана. Затем заговорил тоном сосредоточенного медиума:
— Ага, что это еще такое? Вы смущены. Да-да, смущены. Потому что я говорю с вами. Сказать? Ладно, скажу. Потому что я так нежно говорю с вами.
— Замолчите. — Я резко высвободила руку.
Он вновь завладел ею и, приподняв мой рукав, прикоснулся губами к слегка выпирающему шраму.
— Мы сотворим великие дела, Крис… Если ты поможешь мне.
Затем, изменив интонацию, подозвал официанта и расплатился. Должна признаться, что была потрясена. Вот это наглость! Ведь прошло так мало времени после того, как он… Кровь мамы едва успела просохнуть. И он позволяет себе… Мои мысли путались. Нужно было кончать с этим, и как можно быстрее.
— Все в порядке, Крис? Я вас шокировал? Не обращайте внимания. Я никогда не умел держать язык за зубами.
Он помог мне надеть пальто, так как собирался дождь. Был, должно быть, конец марта или начало апреля, но тогда время не ощущалось мной.
— Я иду домой, — бросила я ему. — И спасибо за обед.
Он расцеловал меня в обе щеки, причем так естественно, будто расставались близкие друзья.
— Бай-бай. Созвонимся.
Возможно, то была наивная бессознательность. Разновидность той полной безответственности, которая иногда встречается у избалованных подростков. Или же чудовищная амбиция, необузданная жажда власти. Мне было страшно. И не было возможности довериться Бернару. Если до этого я порой сомневалась, то теперь смерть Стефана показалась мне необходимой. Но где найти оружие?
Я перешла на другой берег Сены и вошла в Нотр-Дам, где села у самого входа, не находя в себе решимости пройти вглубь. Здесь уже повсюду сновали туристы, стояли коленопреклоненные тени перед хорами, шелестели шаги, и окрашенный свет падал с круглых витражей. Мне хотелось молиться, но я не могла вспомнить ни одной молитвы, кроме «Отче наш», засевшей в памяти запыленным обетом. Но несмотря на это, мне было хорошо здесь, как дома. Я прониклась мыслью, что в другой жизни нет ни хорошего, ни плохого, ни вознаграждения, ни наказания, лишь только огромное блаженство, окутывающее души подобием живого света, который мне удалось когда-то на мгновение увидеть. Я вспомнила перечитанные книги, все те свидетельства «спасенных от смерти», успевших увидеть небеса милосердия, где не было никаких судей. Итак, пока мой взгляд блуждал в полумраке собора, мысли мои сосредоточились на необходимости ускорить смерть Стефана. Я могла попросить помощи, даже защиты, раз уж у меня не было иных намерений, кроме восстановления справедливости и обретения свободы. Мое присутствие в этом месте было столь же естественно, как присутствие солдата во время осуществления жертвенной миссии. И эта уверенность сидела во мне так прочно, что я начала размышлять, где бы мне достать оружие. Быть может, я ждала какой-нибудь подсказки на свой вопрос. Но напрасно. Я поняла, что должна буду пройти одна до конца. Придется самой искать способ выполнения задуманного.
И тогда, будто проснувшись, я вдруг подумала: «Ведь это же неправда. Это только дурной сон. То, что ты планируешь, — убийство». «Но, — возражала я себе, — он убил мою мать!
