Ознакомительная версия.
– Боже мой! — в ужасе вскрикнула она. — Что с вами?
Жак сумел совладать с собой, однако его нетвердый голос выдавал бушевавшие в нем чувства.
– Ничего особенного, ваше сиятельство.
Графиня поверила ему и снова повернулась к Жану Морену:
– Так ты говоришь, что Клод Рейно разговаривал с судебным следователем двадцать минут назад?
– Около того, ваше сиятельство.
– Что же он сказал?
– Он не хотел давать показания.
– И что же дальше?
– Когда судебный следователь стал уговаривать его, Рейно заявил: «Мы не станем говорить, пока вы не прикажете арестовать Жака Бессона и Мари Будон, иначе с нами сделают то же, что с господином Марселанжем».
Все были поражены — графиня, ее дочь, даже Мари Будон. Только Жак Бессон сохранял странное, почти величественное спокойствие.
– Мари, — вдруг закричала графиня, преодолев оцепенение, в которое она впала, — нечего ждать, надо бежать даже не сегодня, а сию же минуту!
Теодора поддержала свою мать.
– Ты слышишь, Мари? — сказала она наконец с лихорадочной поспешностью. — Мы едем сию минуту. Беги поскорее и найми почтовый экипаж.
– Да-да, бегу! — отвечала Мари Будон.
Жак Бессон не шевелился. Прислонившись к окну, он, по-видимому, прилагал все усилия, чтобы не упасть.
– Ну, Жак, а почему вы не готовитесь к отъезду? — спросила его графиня.
– Я никуда не поеду, ваше сиятельство, — ответил Жак.
– Не поедете? — изумилась графиня. — Это почему же?
– Потому что… это бесполезно, ваше сиятельство.
– Бесполезно? Разве вы себя так плохо чувствуете?
– Не поэтому.
– Тогда почему же?
– Прислушайтесь, и вы все поймете, ваше сиятельство.
Графиня внимательно прислушалась, и ей вдруг смутно показалось, что она слышит шум голосов и приближающиеся шаги.
– Что это такое? — прошептала она.
Она прислушалась снова. Шум раздавался с улицы. Графиня подбежала к окну, у которого Жак стоял последние десять минут. На улице собралась огромная толпа.
– Что это? — пришла в ужас графиня.
– А вы не понимаете, ваше сиятельство?
– Нет, я не могу объяснить себе…
– Обернитесь, и вы сразу все поймете.
Графиня обернулась и хотела вскрикнуть, но крик застрял у нее в горле. Она побледнела, как мраморная статуя, увидев полицейского комиссара в сопровождении двух жандармов. Комиссар подошел и, положив руку на плечо Жака, сказал:
– Жак Бессон, именем закона вы арестованы!
Ошеломленный силой и внезапностью этого громового удара, Жак пошел между двумя жандармами, с трудом отдавая себе отчет в том, что происходит. Когда открылась дверь, он на мгновение остановился, испугавшись толпы, покрывавшей всю улицу, словно ковер. Люди молчали, затаив дыхание, с нетерпением ожидая, что же будет дальше. Все собравшиеся, по-видимому, надеялись, что арестованный начнет кричать, рваться и биться в истерике. Окинув толпу равнодушным взглядом, Жак сказал сам себе: «Я не доставлю вам этого удовольствия и не позволю насмехаться над собой». Усилием воли преодолев свою слабость и вернув себе полную ясность рассудка, Жак Бессон твердыми шагами спустился по ступеням, ведшим от парадной двери на улицу.
Толпа при приближении арестанта расступилась, и он пошел вперед, высоко подняв голову, не смотря ни направо, ни налево, тем не менее хорошо узнавая в этом море людей знакомые лица. В это время графиня, Теодора и Мари Будон, мало-помалу опомнившись от страшного потрясения, молча смотрели друг на друга и спрашивали сами себя, не снится ли им все это. Мари Будон первая прервала эту страшную тишину.
– Как знать, — произнесла она, — может быть, его ведут лишь к судебному следователю?
– Ах! Хотелось бы мне этому верить, — сказала графиня, подняв к небу взгляд, пылавший отчаянием. — Потому что после Жака подозрения могут коснуться моей дочери и меня!..
Она закрыла голову руками, чтобы не видеть этой страшной картины.
– Нет-нет, это невозможно, это было бы слишком ужасно, — прошептала госпожа Марселанж. — Этого быть не может.
– Подождите! — вдруг вскричала Мари Будон. — Мы сейчас все узнаем!
– Каким это образом? — спросила графиня.
– Посмотрев в окно.
У дома было два фасада, один из которых выходил в переулок напротив тюрьмы и здания уголовного суда.
– Но из этого окна дверь тюрьмы не видно, — сказала Теодора.
– Это правда, — ответила Мари Будон. — Но тюрьму сейчас ремонтируют, так что Жака поведут через потайную дверь, смежную с судом, если только…
– Посмотрим, — сказала графиня.
Она подбежала к окну, открыла его, и все трое осторожно высунули головы на улицу. Переулок кишел людьми, и в этой массе, мерно колыхавшейся между домами, возвышалась голова Жака Бессона.
– Ага! Его ведут в тюрьму, — прошептала графиня задыхающимся голосом.
Скоро из глубины этой безмолвной и толпы раздался глухой, невнятный шум, напоминавший недовольный ропот.
– Что происходит? — с удивлением спросила госпожа Марселанж.
– Я не знаю, — ответила графиня. — Но от этой свирепой черни можно ожидать чего угодно, и я очень боюсь за бедного Жака.
– Нет, — сказала Мари Будон, — это они не из-за Жака.
– А ты откуда знаешь?
– Посмотрите, куда они смотрят.
– Кажется, эти грозные взгляды обращены на нас, — испуганно прошептала графиня.
Не успела она закончить, как камень, разбив стекло, пролетел мимо ее головы и упал на паркет гостиной.
– Негодяи! — вскрикнула графиня, побагровев от гнева.
– Ни слова больше, уйдемте скорее, ваше сиятельство, — сказала ей Мари Будон.
Силой оттащив графиню от окна, Мари Будон тотчас же принялась закрывать его. Ей уже почти это удалось, когда еще один камень, брошенный из толпы, попал ей в руку. Хлынула кровь. Мари не могла удержаться, чтобы не вскрикнуть от боли.
– Что это? — с ужасом спросила ее графиня.
– Ничего, — ответила служанка и прибавила тихим голосом, вытирая руку о свою юбку: — Кажется, и меня тоже! Впрочем, это к лучшему. У меня есть клюв и когти, и они скоро в этом убедятся.
– Итак, — прошептала графиня, дрожа от негодования и гнева, — эта гнусная чернь имеет дерзость злиться на нас?
– На вас, ваше сиятельство, — мрачно сказала Мари Будон, словно бы поправляя графиню. — И камень, брошенный в вас народом, — очень дурной знак, такой дурной, что лучше бы над нашими головами рухнул дом.
– Да-да, понимаю, — ответила графиня с озабоченным видом. — Этот камень — проявление общественного мнения, своего рода обвинительный акт.
– Вот это должно заставить нас серьезно задуматься, ваше сиятельство: арестовывают Жака, а оскорбляют вас!
– Это правда, — согласилась графиня. — Против Жака никто не возмутился, я этому очень рада, поскольку волновалась за него, но это молчание толпы для нас очень опасно.
Она посмотрела на свою дочь, неподвижно стоявшую в углу, потом повернулась к Мари Будон.
– Мари, — сказала она решительным тоном, — нам надо уехать из Пюи.
– Я сама так думаю, ваше сиятельство, — спокойно ответила служанка.
– Хотя я не уверена, что у них хватит дерзости обвинить и привлечь к суду графиню ла Рош-Негли, но моя дочь не вынесет подобных потрясений, поэтому я повторяю — надо ехать сегодня же.
Теодора встала, подошла к графине и с упреком в голосе спросила ее:
– А Жак, матушка? Жак, у которого остались только мы, Жак, который так нам предан, — неужели вы бросите его?
Графиня слушала дочь, не веря своим ушам.
– Матушка, — спокойно продолжала госпожа Марселанж, — теперь уже поздно ехать, надо остаться.
Графиня и Мари Будон смотрели на Теодору и спросили, верно ли они ее поняли.
– Я понимаю ваше удивление, матушка, — продолжала Теодора. — Вы думаете, что перед вами безвольная женщина, униженная страхом, которая теперь отказывается бежать. Ах! Это не так. В моих жилах тоже течет кровь ла Рош-Негли, и кровь эта твердит мне, что было бы низостью оставить этого несчастного в беде, в которую он вверг себя из-за нас. Эта кровь заставляет меня краснеть от стыда и трепетать от негодования при мысли о презрении, которое будет преследовать нас, если мы поддадимся стремлению спасти себя и обречем Жака на эшафот, от которого спасти его можем только мы.
Говоря эти слова, госпожа Марселанж смотрела на мать твердым взглядом, полным достоинства и решимости.
– Более того, матушка, — продолжала Теодора после некоторого молчания, — оставив на минуту честь и благородство, которые не позволяют нам решиться на подобный поступок, вы убедитесь, что подобное решение пойдет во вред нашим интересам. Действительно, пока мы здесь и пока он видит в нас влиятельных покровительниц, которые могут спасти его, мы можем рассчитывать на его молчание. Но если мы уедем, бросив его на произвол судьбы, с какой стати тогда он должен нас щадить? Он заговорит, и тогда…
Ознакомительная версия.
