– Но по соглашению с окружным прокурором о том, что слушание дела продолжится и после даты его рождения, до принятия официального признания виновности, вы, как я понимаю, получите достаточно большой гонорар.
Он кивнул.
– Тысяч пятьдесят долларов? – предположил я.
– Нет, нет! Намного меньше! Господи, нет! Я не мог и подумать взять с человека такой высокий гонорар, когда лишь предъявил суду его признание в виновности.
– Но помните, что в ваши обязанности входит надзор за получением денег из трастового фонда.
– С этим, полагаю, сложностей быть не должно.
– Вы не знаете характеров этих попечителей, вам придется хорошенько потрудиться.
– Ничего, я постараюсь все устроить как надо.
– Не будете ли вы все-таки столь любезны, что назовете мне размер вашего гонорара?
Он сложил свои большие руки в кулаки, потом опять распрямил пальцы и посмотрел на них.
– Тридцать пять, – ответил Джеймс.
– Тридцать пять – чего?
– Тридцать пять тысяч долларов.
Я не сразу смог переварить услышанное.
– Значит, получается, что ваш клиент будет просить признать его виновным в совершении преступления и отправится в газовую камеру либо на всю оставшуюся жизнь в тюрьму. Если же вы передадите его просьбу признать его виновным и он будет таковым признан, вы получите за это тридцать пять тысяч и при этом не перетрудитесь.
– Вы забываете, что, прежде чем он дойдет до суда, мне потребуется проделать немалую работу.
– А в том случае, если он дойдет до суда, вам придется изрядно поработать, но вы можете не получить ни цента.
– Я пока не анализировал столь скрупулезно свою позицию.
– Да, черт возьми, вы этот вариант почему-то не приняли во внимание.
– Хорошо, Лэм, я подумаю над вашими словами. Что плохого в том, что я предложил?
– Ничего. Но весь вопрос в том, что лучше для вашего клиента.
– Он хочет оставить по себе хорошую память. Он мне говорил, что, оглядываясь на свою прошлую жизнь, пришел к выводу, что за тридцать четыре года не сделал ничего полезного ни для себя, ни для человечества. Упустил все возможности, почти превратился в алкоголика. И считает, что тюрьма может пойти ему на пользу, а он может стать полезным людям, если получит эти деньги и использует их во благо.
– А окружной прокурор может дать ему возможность дождаться дня его рождения и подать просьбу после этой даты?
– Не знаю. Мне кажется, что окружной прокурор может рассмотреть это предложение по ходу дела.
– Но вы пока ничего не предпринимали?
– Нет.
Я сидел и смотрел на Джеймса, а он продолжал играть своими пальцами, складывая их в кулаки и выбрасывая вперед. Наконец он посмотрел на меня и произнес:
– Вы думаете, у него есть шансы?
– Шансы на что?
– Вы знаете, что я имею в виду, шансы на выигрыш дела перед присяжными заседателями.
– Если он расскажет свою историю как есть, а в ней не сможет подтвердить одни факты другими, его признают виновным.
Джеймс кивнул в знак согласия.
– С другой стороны, в жюри двенадцать присяжных. Я бы сказал, у него есть один шанс из двенадцати, что кто-то из них ему поверит, а может, окажется и два шанса из двенадцати.
– Ну, это тоже не принесет ему добра. Он получит свои деньги, но ему придется снова доказывать свою невиновность.
– Но тогда он станет богатым.
– Да, вы правы.
– Вот тогда он вам заплатит хороший гонорар за ваши труды и сможет нанять экспертов, и в состоянии будет…
– Нанять детективов, – продолжил за меня Джеймс.
– Это не то, что я хотел сказать.
– А я хотел сказать именно это, – заявил Джеймс.
– Итак, Гейдж просил, чтобы вы со мной все обсудили. Вы все со мной уже обсудили?
– Не хотите, чтобы он признал себя виновным?
– Черт побери, нет!
– Вы понимаете, какой это риск, мистер Лэм?
– Конечно, понимаю, что шансов очень мало. Но я попробую бороться.
– Был рад возможности с вами поговорить, – сказал он. – Я обязательно передам ваше мнение моему клиенту.
– Какое же дело они имеют против него? – спросил я и добавил: – Пока.
– Серьезное дело.
– Не хотите ли вы кратко мне его обрисовать?
Джеймс взял лежавший на столе карандаш, набросал на листе бумаги цифру один и обвел ее кружком.
– Прежде всего, они абсолютно точно определили, что именно Эмос Гейдж был на станции обслуживания «Карлайл-Камп» в Карвер-Сити и именно его подвозил в своей машине Малкольм Бакли. В этом нет никаких сомнений, тем более что оператор на станции обслуживания записал номер машины Бакли.
Я согласно кивнул. Джеймс написал цифру два и обвел ее.
– Дальше, Бакли остановился в Сентрал-Крик и позвонил своей жене. Это был его второй звонок с дороги. В первый раз он сказал ей, что собирается ехать в Рино. Во второй – сообщил, что, кроме одного попутчика, он посадил по дороге еще и блондинку и что она устроилась на заднем сиденье его машины.
– Может окружной прокурор предъявить эти телефонные звонки в качестве улики, не является ли это показанием с чужих слов?
– Здесь, безусловно, есть проблема, – согласился со мной Джеймс. – Мы будем бороться, наш подзащитный сидел за стойкой и пил кофе, когда этот звонок был сделан из Сентрал-Крик.
– Кто знает, что он там сидел?
Джеймс посмотрел на меня и начал тереть щеку кончиками своих длинных пальцев.
– Вот тут вы попали в точку, они ведь никак не могут найти эту официантку. Конечно, вы знаете и я знаю, что обвиняемый там был в это время, но смогут ли они это доказать? В этом все дело.
Джеймс нарисовал большой вопросительный знак рядом с цифрой два. Потом ниже написал пункт три и тоже обвел его кружком.
– В Карвер-Сити у нашего подзащитного не было ни гроша, ему нечем было заплатить за чашку кофе. Об этом он сказал оператору на заправочной станции. Когда же его взяла полиция, у него оказалась тысяча двести долларов. Обвинение покажет, что у Бакли при себе часто бывали крупные суммы, а это очень сильная улика против нашего подзащитного: он украл эти деньги у Бакли.
– А если он их выиграл?
– С чем бы, интересно, он начал ту игру?
– Он мог найти где-нибудь десяток долларов.
– Мог бы, – сказал без всякого энтузиазма Джеймс. И машинально обводил карандашом цифру три, когда зазвонил телефон. Извинившись передо мной, он снял трубку: – Алло, Гудвин Джеймс у телефона. Да, сейчас приду.
Он посмотрел на меня. В трубке продолжали говорить. Джеймс сидел и молча слушал. Его лицо на мгновение передернулось, потом застыло, только пальцы крутили карандаш, пока не переломили его пополам. Он нервно отбросил обломки прочь от себя и спросил в трубку:
– Вы абсолютно уверены? – Подождал секунду и добавил: – Полагаю, вы правы.
Он попрощался, положил трубку на рычаг, взял бумажку, на которой писал, разорвал ее на клочки и выбросил в мусорную корзинку.
– Что произошло? Все так плохо? – заволновался я.
– Полиция Рино выяснила, что Эмос Гейдж останавливался в мотеле, зарегистрировался в нем под именем Малкольм Г. Бакли и дал правильный номер его машины, НФЕ-801. Он платил понедельно, но внезапно, за два дня до окончания срока, уехал. Менеджер мотеля опознал по фотографии Эмоса Гейджа как человека, который останавливался в его гостинице. Нет никаких сомнений, что это так и было.
– Ну, парень же должен был где-то находиться?
– Вы что, не понимаете? Он зарегистрировался под именем Бакли. И еще кто-то из соседей видел, как Гейдж рыл яму лопатой позади здания мотеля. Сначала не придали этому никакого значения, но при опросе полиции вспомнили об этом и указали место, где он рыл. Как вы думаете, что они там нашли?
– Что же они нашли?
– Наручные часы Бакли, пятьсот долларов в чеках «Америкэн экспресс», один чек на пятьдесят долларов был оторван. Они нашли бумажник с водительскими правами Бакли и в нем все документы убитого, нашли его ключи, нож и ручку с золотым пером, на которой было выгравировано его имя. На часах были отпечатки пальцев Гейджа…
Я молча слушал. Мне нечего было сказать.
– В бумажнике не оказалось ни цента, – продолжал между тем Джеймс. – Скажу больше, они нашли официантку из кафе Дороти Леннокс в Сентрал-Крик. Именно она работала в ту ночь с пятого на шестое. Она помнит всех троих – Бакли, Гейджа и блондинку, – как они вошли и сели за стойку. Помнит, что Гейдж и блондинка быстро съели свою яичницу, пока Бакли звонил по телефону. Она их опознала на фотографии, и теперь ее привезли в Бейкерсфильд для очной ставки.
Джеймс сидел и смотрел на меня с видом человека, который чем-то отравился.
– Да, все это выглядит очень неприятно, – согласился я.
Помолчав, Джеймс сказал:
– Конечно, я могу, по крайней мере теоретически, предположить… что это блондинка, сидевшая на заднем сиденье машины Бакли, совершила убийство. У нее для этого были, собственно, все возможности… Только у нее, впрочем, и была возможность убить водителя.
– Зачем бы ей надо было это делать?
