– Вся работа?
– Вся.
– И я получу пятьдесят долларов?
– Получишь, как только принесешь мусор.
– А если не принесу мусор?
– Тогда не получишь.
– Кто этот человек в квартире?
– Он работает на меня, – равнодушно ответил Мейсон. – Это значит, что я частично покрываю его доходы. Он должен работать на меня и еще на несколько человек.
– Почему вы не скажете ему сами?
– Хочу, чтобы ты заработал пятьдесят долларов.
Модэна покрутил головой, глянул на Мейсона, на Деллу, потом снова на Мейсона.
– Тронутый, что ли? – сказал он.
– Пятьдесят долларов, – ответил Мейсон, открывая бумажник и доставая оттуда пять банкнот по десять долларов. – Только принеси этот мусор.
Модэна пожал плечами и развел руки в знак капитуляции.
– Чего мы ждем? – спросил он.
– Ничего, – ответил Мейсон и направился к своей машине.
Модэна вскарабкался снова в кабину, и обе машины выехали на бульвар. Мейсон следовал за тарахтящим мусоровозом, пока не добрались до Палм Виста Апартаментс.
– Какие у нас шансы? – спросила Делла.
– Думаю, что гораздо больше пятидесяти процентов, – ответил Мейсон. – Этот мусор уже наверняка начинает там вонять. Ник Модэна является самым настоящим мусорщиком. Если полицейский захочет выглянуть в окно, то он увидит перед домом мусорную машину. Ему и в голову не придет, что что-то не в порядке. Разве что он знает местные обычаи или вообще знаком с техникой вывоза мусора.
– Если не удастся, то они будут знать, где дневник.
– Может быть, так, а может быть, и нет.
– Одно можно поставить в заслугу Нику Модэне, – со смехом сказала Делла. – По нему не видно, чтобы он нервничал.
Они смотрели, как крепыш вылезает из кабины, идет мимо дома, открывает служебный вход и исчезает внутри. Его походка была неторопливой, он шел не быстро и не медленно, ритмичным шагом человека, у которого есть работа и которому нужно выполнить ее. Когда Модэна скрылся из виду, Делла подняла руку к глазам и принялась считать секунды. Мейсон не отводил взгляда с мусорной машины, стоящей перед домом.
– Господи, шеф! Три минуты и десять секунд, – сказала Делла. – Должно быть, что-то не в порядке.
Мейсон встряхнул головой, не отрывая взгляда от мусорной машины.
– Четыре минуты!
Мейсон не отвечал.
– Пять минут! – На этот раз в ее голосе прозвучали нотки паники.
– Это должно занять у него какое-то время, – ответил Мейсон. – Он должен подняться наверх, пройти по коридору и спуститься вниз.
– Пять минут и тридцать секунд!.. Уф!
Из служебных дверей вышел неторопливым шагом Ник Модэна, помахивая мусорным ведром. Мейсон завел двигатель и медленно подъехал к нему.
– Вы это хотели? – скептически спросил мусорщик.
Мейсон достал приготовленные пятьдесят долларов.
– Я хочу вот этот хлеб.
– Мадонна! – сказал Модэна, взяв деньги и глядя широко раскрытыми глазами на то, как Мейсон вынимает из мусорного ведра заплесневевшую буханку.
– Все прошло гладко? – спросил Мейсон.
– А почему должно было быть иначе? Мне открыли дверь. Я говорю, что выношу мусор. Он спросил, кто меня прислал. Я говорю: Сержант. Он говорит: хорошо… Что случилось?
Делла Стрит с ужасом втянула в себя воздух:
– Посмотри наверх, шеф.
– Заметил нас? – спросил Мейсон.
– Да.
На втором этаже с треском распахнулось окно, и наружу высунулся мужчина.
– Эй, что там происходит? – закричал он во весь голос.
Мейсон весело помахал полицейскому.
– Забираем мусор, – беззаботно крикнул он агенту, бросая буханку на заднее сиденье машины и открывая дверцу у руля. – Садись, Делла.
Сверкая бедрами и кружевом нижней юбки, Делла скользнула в салон автомобиля.
Рискуя вывалиться наружу, полицейский высунулся из окна по пояс. Лицо у него было красным от ярости.
– Эй, вы там! Возвращайтесь немедленно, иначе вас…
Мейсон включил скорость и нажал на газ. Машина рванулась вперед плавным рывком. Мейсон обернулся к Делле с широкой улыбкой.
– Отлично получилось, – заявил он.
– Ты хотел сказать – ужасно.
– Почему?
– Агент тебя наверняка узнал. Записал номер машины. Он поймает Модэну и узнает, что ты ему заплатил…
– …за то, что он вынес мусор.
– Да, но ты выдал себя за полицейского. Агент был уверен, что мусорщика послал сержант Холкомб.
– Я сказал, что меня зовут Сержант.
– Это фальшивое имя.
– Закон не запрещает употребления фиктивных имен. Нельзя только выдавать себя за другого человека.
– Но ты украл вещественное доказательство.
– Я забрал буханку хлеба, которую полицейский добровольно отдал мусорщику.
Делла Стрит вздохнула с притворным отчаянием.
– Да, я начинаю верить, что ты и из этого вывернешься. Ты всегда умеешь от всего отбрехаться. Но это было исключительно нагло.
– Поэтому-то и так соблазнительно. Все явно, среди белого дня. Проверь-ка лучше, Делла, на месте ли дневник?
Делла Стрит повернулась, достала буханку, выковыряла мякиш и достала из середины скатанный в рулон блокнот, оправленный в мягкую кожу. Мейсон подарил ей веселый взгляд.
– Счастье повернулось к нам, Делла.
– Не говори «гоп»…
– Ох, нельзя требовать слишком многого. Судьба улыбается человеку только раз. Остальное зависит от него самого.
– А ты не боишься, что сержант Холкомб сделает то же, что и в прошлый раз? Арестует нас…
– Может быть, и захочет. Но ему не удастся.
– Почему?
– Потому что мы не поедем в наш офис, – ответил Мейсон. – И вообще никуда, где нас смогут найти. Мы спрячемся где-нибудь и просмотрим дневник страницу за страницей, после чего вложим в конверт и пошлем на твой частный адрес. Прежде чем сержант его найдет, все будет кончено.
– Это будет для него чувствительная пощечина, – сказала Делла.
Мейсон улыбнулся:
– Перестань, Делла, а то я расплачусь.
Мейсон и Делла уселись в двух соседних креслах в холле маленького отеля, затерянного где-то на одной из боковых улочек, окружающих торговый центр города. Они объяснили портье, что ожидают знакомых, и он больше не обращал на них внимания. Мейсон достал из кармана переплетенный в кожу блокнот и раскрыл на правом подлокотнике кресла. Делла наклонилась, и они вместе принялись читать записки Милдред Дэнвил.
Дневник начинался пять лет назад с истории романтической любви, окрашенной розовым оптимизмом молоденькой девушки, которая бралась за перо в то время каждые два дня, чтобы перелить на бумагу душевное возбуждение. Мейсон мельком просматривал первые страницы и перелистывал дальше, несмотря на то что Делла частенько соглашалась на это весьма неохотно, увлеченная тем или иным фрагментом.
Однако вскоре наступили дни разочарований и сомнений, Милдред все чаще описывала события недели, а то и декады, всего одним, двумя, тремя предложениями. Затем наступил период беспокойства, страдания, отчаяния. В это время и познакомилась Милдред Дэнвил с Элен Бартслер. Теперь записи в дневнике снова стали длинными, потому что Милдред старалась верно ухватить рождающуюся душевную связь между нею и Элен, связь настолько странную, что она была почти невероятной.
Элен Бартслер только что стала вдовой и тяжело переживала потерю любимого мужа и то, что ее оттолкнул циничный свекор, считающий Элен авантюристкой, окрутившей его сына только ради денег. Милдред была уже в это время молодой женщиной, лишенной иллюзий и стоявшей на пороге материнства. Элен часто комментировала жестокие правила и установки, управляющие обществом. Если бы ребенок был у Элен, то он мог бы пройти по жизни с гордо поднятой головой, как потомок американского солдата, погибшего геройской смертью. А как ребенок Милдред он будет всю жизнь нести на себе печать незаконнорожденного.
От этого был уже только один шаг к замене этими несчастными женщинами документов. Они были приблизительно одного возраста, не слишком-то отличались фигурами, ростом, внешностью. Достаточно было Милдред на консультации у известного гинеколога выдать себя за Элен Бартслер и предъявить с невинным лицом свидетельство о браке. Затем, после родов, гинеколог без каких-либо подозрений выдал свидетельство о рождении мужского потомка Элен Чистер Бартслер и ее покойного мужа Роберта Бартслера.
Вначале Милдред хотела отдать ребенка на усыновление, но после получения документа о рождении это было не так срочно. В результате маленькие ручонки завладели сердцами двух одиноких, отчаявшихся женщин, которые откладывали момент отдачи мальчика на усыновление до тех пор, пока обе не поняли, что не смогут на это решиться никогда в жизни. В это время между ними начались трения, и дружба, рожденная на основе общего несчастья, рухнула. Записи Милдред постепенно менялись в отношении Элен, и наконец отчаявшаяся женщина записала в дневнике меткую и проницательную характеристику Элен Бартслер, как особы холодной, расчетливой, самолюбивой и мстительной, первоначальное великодушие которой было только частью низкого плана мести свекру, которого она ненавидела.
