— Нет. Я видела только этот пистолет.
— Не проведете ли вы меня к нему в кабинет?
— Минутку… — Она протянула какой-то счет Раулю. — Пройдемте сюда…
Они прошли по коридору с окрашенными в зеленый цвет стенами. Слева, через застекленную перегородку, была видна кухня, где четверо поваров наводили порядок.
— Это здесь… Я думаю, что вы имеете право войти…
Кабинет скромный, обставлен без всякой роскоши.
Три добротных кожаных кресла, письменный стол красного дерева в стиле ампир, позади него — сейф и полки с книгами и журналами.
— Деньги лежат в сейфе?
— Нет. Только бухгалтерские отчеты. Можно было бы обойтись и без сейфа. Когда месье Морис откупил ресторан, сейф уже стоял здесь, и новый хозяин не стал его убирать.
— Где обычно лежал пистолет?
— В правом ящике…
Мегрэ выдвинул ящик. Там лежали бумаги, сигары, сигареты, но пистолета не было.
— А что, мадам Марсиа часто звонила мужу?
— Почти никогда.
— Она не звонила этой ночью?
— Нет. К телефону, подхожу только я.
— А он? Он ей не звонил?
— Редко. Даже не помню, когда он звонил в последний раз. Кажется, перед прошлым Рождеством.
— Благодарю вас.
Мегрэ чувствовал себя очень усталым и тяжело опустился на сиденье маленькой черной машины.
— Бульвар Ришар-Ленуар.
Дождь перестал, мостовая по-прежнему блестела, но небо на востоке стало проясняться.
Он смутно ощущал, что эта история выглядит как-то странно. Разумеется, месье Морис не был святым. Он провел бурную молодость и не раз был судим за сводничество.
Затем, к тридцати годам, он поднялся по социальной лестнице, став хозяином публичного дома, одного из самых известных в те времена в Париже, на улице Ганновер.
По документам дом был записан на другое лицо. Добрую часть дня Марсиа проводил либо на скачках, либо играл в карты с другими подозрительными личностями в бистро на улице Виктор-Массе.
У него была кличка — Судья. Уверяли, что, если в их среде случались раздоры, последнее слово оставалось за ним.
Морис был красив, одевался у лучших портных и носил только шелковое белье. Он был женат и уже снимал ту же квартиру на улице Баллю.
С возрастом он пополнел, и это придавало ему большую уверенность в себе.
Вот досада! Мегрэ забыл спросил у кассирши, не говорил ли человек, звонивший по телефону, с акцентом.
Иногда такая деталь может иметь значение.
А пока в голове у него был сплошной туман. Ему вспомнилась фраза, сказанная Морисом Марсиа во время их последнего свидания на набережной Орфевр. Сам Марсиа не был тогда под подозрением, но бармен из его ресторана подозревался как соучастник ограбления банка в Пюто.
— Что вы можете сказать об этом Фредди?
Бармена звали Фредди Страциа. Он был родом из Пьемонта.
— По-моему, он хороший бармен.
— Вы считаете его порядочным человеком?
— Видите ли, господин комиссар, смотря что вы под этим понимаете. Среди порядочных людей есть разные!
Когда мы с вами познакомились и оба, если можно так выразиться, были дебютантами, я не считал себя человеком непорядочным, но это мнение ни вы, ни судьи не разделяли. Мало-помалу я изменился… Можно сказать, потратил около сорока лет, чтобы стать порядочным человеком. Такое бывает только с людьми, которые переходят в другую веру… Такие люди становятся фанатиками новой религии. Они, воспитавшие в себе эти достоинства, намного щепетильнее других. Вы спрашиваете у меня, порядочный ли Фредди? Я бы не дал, конечно, голову на отсечение, но уверен, что он не такой идиот, чтобы впутаться в подобное грязное дело.
Машина остановилась перед домом Мегрэ. Комиссар поблагодарил шофера и медленно, с трудом переводя дыхание, стал подниматься по лестнице. Ему не терпелось поскорее лечь в постель.
— Устал?
— Еле живой…
Через десять минут он уже спал.
Было около одиннадцати утра, когда он проснулся, и мадам Мегрэ тут же принесла ему в постель чашечку кофе.
— Смотри, — удивился он. — Солнце выглянуло.
Ты задержался так поздно из-за дела на улице Фонтен?
— Откуда ты знаешь?
— Из газет. Слышала по радио. Кажется, этот месье Морис типичный парижанин?
— Не простой парижанин, а довольно заметная личность, — поправил он.
— Ты его знал?
— С тех пор, как начал работать в уголовной полиции.
— А почему они решили выбросить труп на авеню Жюно?
— Пока мне еще ничего не понятно, — признался он. — Тем более, что у Марсиа в кармане лежал пистолет.
— Ну и что?
— Странно, почему он не выстрелил первым… Вероятно, он был чем-то взволнован или удивлен.
Мегрэ в халате опустился в кресло, снял телефонную трубку и набрал номер уголовной полиции.
Люка, отдежуривший ночью, уже преспокойно спал дома. К телефону подошел Жанвье:
— Устали, шеф?
— Нет. Кажется, дело сдвинулось. Ты в курсе?
— Да, просмотрел газеты, свежие рапорты, в частности, рапорт комиссара XVIII округа… Еще звонил доктор Бурде.
— Что он сказал?
— Стреляли с расстояния в метр, может быть, полтора. Оружие — скорее всего, «бульдог» калибра 32 или 38.
Пуля в лаборатории. Что касается бедняги Марсиа, то смерть наступила почти сразу от внутреннего кровоизлияния.
— Он потерял много крови?
— Очень мало…
— У него было больное сердце?
— Бурде этого не сказал. Хотите, я ему позвоню?
— Я сам позвоню. Я буду у себя, наверное, после полудня. Если узнаешь что-нибудь новое, позвони мне.
Через несколько минут он уже говорил по телефону с доктором Бурде.
— Вам, вероятно, удалось поспать, — сказал он Мегрэ. — А вот я работал до девяти утра, потом мне принесли еще одного пациента, вернее, пациентку.
— Скажите, доктор, вы чего-нибудь не заметили помимо раны, ну, допустим, симптомов болезни?
— Нет. Это был здоровый человек, прекрасно сохранившийся для своего возраста…
— А сердце?
— Насколько я могу судить, сердце было в хорошем состоянии…
— Благодарю вас, доктор.
Но ведь Лина, белокурая жена Марсиа, сказала, что время от времени ее муж ходил на консультацию к профессору Жардену. Он позвонил профессору домой, но, не застав, связался с больницей.
— Извините за беспокойство, господин профессор…
Говорит комиссар Мегрэ. Кажется, сегодня ночью умер один из ваших пациентов… Ужасная смерть… Я говорю о Морисе Марсиа…
— Хозяин ресторана на Монмартре?
— Да.
— Я консультировал его один-единственный раз. По-моему, он собирался застраховать свою жизнь и перед официальным врачебным осмотром захотел показаться врачу по своему выбору.
— И что же?
— Сердце прекрасное.
— Благодарю вас…
— Ну что, — спросила мадам Мегрэ. — Он был болен?
— Нет.
— Почему же его жена тебе сказала?
— Я знаю не больше, чем ты. Дай мне еще чашку кофе.
— Что тебе хочется на обед?
Он еще не забыл о беспокоившей его ночью тяжести в желудке.
— Ветчину, картошку с маслом и зеленый салат…
— И это все? Ты объелся моими цесарками?
— Да нет… Просто мы с Пардоном слишком налегли на сливянку… Не считая того, что вино…
Он поднялся, вздыхая, и зажег свою первую трубку, потом расположился у открытого окна. Не прошло и десяти минут, как зазвонил телефон.
— Алло, шеф! Это Жанвье. Ко мне только что приехал инспектор Луи из IX округа… Он надеялся повидать вас… Похоже, он хочет рассказать вам что-то интересное… Он спрашивает, можно ли прийти днем.
— Пусть приходит ко мне в кабинет к двум…
Луи — странный человек. Он стал вдовцом лет пятнадцать назад и до сих пор одевался во все черное, словно все еще носил траур по жене. Коллеги между собой называли его Вдовцом.
Он никогда не смеялся и не шутил. Если дежурил у себя в кабинете, то работал без передышки. Поскольку он не курил, то даже не тратил время на то, чтобы раскурить трубку или зажечь сигарету.
Чаще всего он работал вне стен полиции и, как правило, по ночам. Он знал как свои пять пальцев квартал Пигаль.
Если Луи вызывал к себе на допрос проститутку или сутенера, то всегда имел на то веские основания. Поэтому местная публика поглядывала на него с опаской.
Он безвыездно жил в квартире по другую сторону бульвара, на улице Лепик. Он и родился в этом квартале. Его часто видели в магазинах, куда он сам ходил за покупками.
Он доподлинно знал родословную всей местной шпаны, историю всех девиц легкого поведения.
Луи заходил в бары, никогда не снимая шляпы, неизменно заказывал бутылочку виши и долго сидел, поглядывая на посетителей. Иногда обращался к бармену:
«А я и не знал, что Фрэнсис вернулся из Тулона». — «Вы точно знаете?» — «Он сейчас заметил меня и скрылся в туалете». — «Я еще его не видел… Странно… Обычно, приехав в Париж, он заходит поприветствовать меня». — «Вероятно, я его спугнул». — «С кем он был?» — «С Мадлен». — «Это его прежняя».
Луи никогда ничего не записывал, но тем не менее имена, фамилии и прозвища всех этих дам и господ хранились в его памяти, как в хорошей картотеке.
