Мейсон ослепительно улыбнулся и заявил:
– Что ж, ваша честь, мы проделали большую работу и добились существенного прогресса в этом деле, и я честно признаюсь, что не вижу причины опротестовывать действительно существенные доказательства или подвергать перекрестному допросу свидетелей, очевидно говорящих правду. Так что мне кажется, что обвинение может вызывать своего последнего свидетеля, а затем суд, скорее всего, сможет отдохнуть.
– Нет, ваша честь, – возразил Гамильтон Бергер. – Этот свидетель, несомненно, будет подвергнут долгому и тяжкому перекрестному допросу. Его свидетельство явится сюрпризом и…
– И, следовательно, – перебил Мейсон, – обвинению хотелось бы воспользоваться всеми преимуществами внезапного нападения. Защита настаивает на том, чтобы заседание шло своим путем и чтобы свидетель был вызван прямо сейчас. Мы протестуем против того, чтобы сейчас объявлять перерыв.
– Думаю, позиция защиты сформулирована четко, мистер прокурор, – сказал судья Сидгвик. – Вы можете вызывать своего свидетеля.
Недовольно пожав плечами, но пытаясь показать, что ничего страшного не произошло, Гамильтон Бергер объявил:
– Езекия Элкинс.
Элкинс прошел на свидетельское место. Он назвал свое имя, возраст, род занятий и застыл в угрюмом ожидании, стиснув зубы.
– Вы – директор «Силван Глэйд Девелопмент Компани» и акционер этой компании? – начал допрос Гамильтон Бергер.
– Да, сэр.
– Джордж Латтс, ныне покойный, тоже был директором и держателем акций?
– Да, сэр.
– Происходило ли что-то необычное на совещании директоров третьего июня сего года?
– Да, происходило.
– Я должен заверить суд и защиту, – сказал Гамильтон Бергер, – что все, что будет сейчас сказано, имеет отношение к делу. Я намерен показать это.
– Нет возражений, – сказал Мейсон. – Продолжайте.
– Расскажите, что произошло на совещании директоров, – сказал прокурор.
Элкинс вкратце изложил события того памятного утра.
– Что вы делали после совещания? – спросил Гамильтон Бергер.
– Я подумал, что с Джорджем Латтсом что-то не в порядке и…
– Не надо нам рассказывать, что вы думали, – резко перебил его прокурор. – Я спрашивал вас, что вы делали.
– Я решил последовать за Джорджем Латтсом, поскольку думал, что он может быть в…
– Ваши мысли суд не интересуют. Вы последовали за Джорджем Латтсом?
– Да.
– Куда он направился?
– Сначала он отправился на ленч с Докси, своим зятем и секретарем компании, после чего на своей машине подъехал к салону красоты, что на улице…
– Адрес нам известен, продолжайте.
– Он остановился у салона и принялся ждать.
– Как долго?
– Две-три минуты. Недолго.
– Где вы находились в это время?
– Сзади, на расстоянии в полквартала.
– Что произошло затем?
– Из салона красоты вышла обвиняемая, а Латтс открыл дверцу своей машины и позвал ее.
– И что она сделала?
– Она села в его машину.
– Что дальше?
– Какое-то время они разговаривали.
– А потом?
– Потом Латтс проехал полквартала к автостоянке, где находилась машина обвиняемой.
– И?..
– Обвиняемая вышла из его машины и направилась к своей машине…
– Подождите, – сказал Гамильтон Бергер, – вы видели это своими глазами?
– Нет, сэр, не видел.
– Рассказывайте только то, что видели сами.
– Хорошо. Она подошла к какому-то автомобилю, который мог быть ее собственным. Полезла в отсек для перчаток, но что она там делала, я не знаю.
– Вы сами видели, как она открывает отделение для перчаток?
– Я видел ее руки над приборной панелью в том месте, где находится отсек для перчаток.
– Что было после?
– Она выбралась из этой машины, закрыла дверцу и вернулась к автомобилю Латтса.
– И?
– Обвиняемая снова села в этот автомобиль, и они поехали прочь.
– Что вы предприняли?
– Я следовал за автомобилем Латтса, пока не понял, что они едут к участку, принадлежащему «Силван Глэйд Девелопмент»…
– То, что вы поняли, нас не интересует. Просто скажите, как далеко зашло ваше преследование?
– Я ехал за ними до места, находящегося в полумиле от поворота на участок, принадлежащий «Силван Глэйд Девелопмент».
– И что вы делали дальше?
Свидетель казался смущенным.
– Продолжайте, – поощрил Гамильтон Бергер.
– Я так сосредоточился на том, чтобы не отстать от машины Латтса, что ненароком подрезал чужую машину.
– И что произошло?
– Владелец этой машины обошел меня слева, после чего прижал к бровке и блокировал дорогу так, что мне пришлось остановиться.
– Что потом?
– Мы оба вылезли на дорогу, и между нами произошло выяснение отношений, закончившееся рукоприкладством.
– Что вы понимаете под выяснением отношений?
– Я спешил, мне хотелось поскорее догнать Латтса и обвиняемую, а этот тип хамил… Мне не терпелось, я вспылил, что-то ему сказал, он ответил в том же духе…
– Продолжайте, – сказал Гамильтон Бергер.
– Он дал мне в глаз, – нехотя проговорил Элкинс.
– Что потом?
– Ну, остановилось несколько машин и… Я замахнулся, чтобы дать ему сдачи, а он ударил меня в солнечное сплетение, и… мне стало плохо. Он выбил из меня дыхание.
– Что было дальше?
– Этот человек сел в свою машину и уехал.
– И оставил вас стоять на дороге?
– Да, если это можно так назвать. Я согнулся в три погибели.
– Что было потом?
– Придя в себя, я сел в машину, развернулся и отправился домой.
– И когда вы в следующий раз увидели мистера Латтса?
– На его похоронах.
– Защита может приступить к перекрестному допросу, – сказал прокурор.
Мейсон глянул на часы и добродушно улыбнулся.
– С позволения суда, хочу напомнить, что сейчас наступило время перерыва.
Судья Сидгвик, раскусив тактику Мейсона, покачал головой и улыбнулся.
– Да, действительно, – сказал он, – время прервать заседание.
– Мне кажется, – сказал Гамильтон Бергер, – что если защита проведет краткий допрос, то это позволит окончательно сформулировать обвинительное заключение.
– Вы предполагаете, что перекрестный опрос защиты будет кратким, – ответил судья Сидгвик, – но суд не разделяет этого мнения. Наступило время перерыва, мистер окружной прокурор, и суд объявляет о прекращении сегодняшнего заседания до завтра.
Перри Мейсон, Делла Стрит и Пол Дрейк проводили совещание в личном офисе Мейсона. Настроение у них было подавленное.
– Черт возьми, Перри, – сказал Дрейк, – может, тебе надо было все-таки провести перекрестный допрос Элкинса? Подловил бы его…
– Мог бы, конечно, – ответил Мейсон. – Но это не тот путь, которым надо вести этот процесс. Присяжные подобрались смышленые, Пол. Как только начнешь нудно и мелочно подвергать сомнению вещи, про которые всем все ясно, жюри тут же начнет думать, что ты боишься правды. Посмотри, что произошло в нашем деле. Гамильтон Бергер обложил меня со всех сторон, не оставив ни щелочки. Поражение на предварительном слушании его многому научило. Он понял, что к этому процессу он должен подготовиться тщательно, полно и всесторонне, чтобы для меня не оставалось ни малейшей зацепки. И, конечно же, он надеялся, что я разобью себе лоб о кирпичную стену, выдвигая мелочные возражения и проводя занудные перекрестные допросы. Таким образом я, конечно, мог бы выиграть два-три технических очка, но потерял бы симпатии присяжных. В этом деле все факты так хорошо ложатся в общую картину, так согласованы и плотно пригнаны, что никаких проволочек и мелкого ковыряния просто быть не может. Конечно, моя клиентка заверяет, что из револьвера, который она положила в «бардачок» своей машины, не стреляли и что это был тот самый револьвер, который она позже из этого «бардачка» достала. Она говорит, что отправилась домой на такси, чтобы сменить чулки и обувь, ибо после пробежки по холму они были так заляпаны грязью, что ей было стыдно в таком виде появиться на людях. Это может быть правдой. Но она уже лгала мне. И может, без сомнения, солгать снова. Женщина в отчаянном положении почти всегда будет стремиться приукрасить факты, чтобы они казались более благоприятными для нее.
– Будь я адвокатом, – заявил Дрейк, – я никогда бы не защищал клиентов, которые мне лгут.
– Тогда у тебя почти не было бы клиентов, – возразил Мейсон, – особенно в уголовных делах. Только в одном случае из пятидесяти клиент говорит тебе всю правду. А так почти все, независимо от того, насколько они виновны и насколько честны, пытаются приукрасить факты и утаить те из них, которые говорят не в их пользу.
– Что ты намерен делать? – спросил Дрейк.
– Боюсь, мне придется поставить все на одну-единственную карту – на подбитый глаз Езекии Элкинса, – ответил Мейсон. – Если я как следует потрясу его на перекрестном допросе и внушу присяжным, что этот подбитый глаз имеет громадное значение, может, мне удастся представить его убийцей Латтса. В противном случае придется вызвать для допроса подзащитную, а как только она выйдет, Бергер вытрясет из нее душу, распнет, разотрет в порошок и размажет по стенке.
