— За такую бессмысленную работу я бы просто не взялся, — ответил Уоргрейв, как отрезал.
Морсби еще раз попытался запутать собеседника.
— Вы сказали, что купили патрон для торшера мисс Уотерхаус. Не назовете ли вы магазин, где его купили?
— Нет.
— Не можете?
— Боюсь, что нет.
— Ну надо же!
— Но могу сказать, где он находится. Это был магазин электро- и радиотоваров на Грув-стрит, на повороте с Кромвель-роуд. Я зашел туда днем, примерно в половине пятого, возвращаясь из Музея науки, и потом сразу поехал в Кеннингтон.
— Понятно. — Морсби немного смешался. Он был абсолютно уверен, что патрон для лампочки — чистая выдумка.
Он сделал последнюю попытку.
— Не скажете ли вы мне, мистер Уоргрейв, с какой целью вы сопровождать мисс Уотерхаус в Льюисхэм?
Этот вопрос задавать не стоило, он это прекрасно понимал, но отчаяние пересилило осторожность.
Уоргрейв еле заметно улыбнулся.
— Я не сопровождал мисс Уотерхаус в Льюисхэм, господин старший инспектор. Насколько помню, я ни разу в жизни не был в Льюисхэме. И уж совершенно точно я никогда не был на Бернтоук-роуд.
Морсби ничего не оставалось, как отпустить его.
Хотя Роджер Шерингэм и отказался от предложения Морсби отправиться наблюдателем в Роланд-хаус, это не означало, что ему было неинтересно само дело. Наоборот, Роджер интересовался им очень пристально. Этому способствовало то, что он был убежден: Морсби разрабатывает дело неверно. Сколько бы Морсби ни проверял, ни выслеживал, ни докапывался, Роджер был уверен, что сыщики из Скотленд-Ярда никогда не добудут достаточно веских улик для ареста Уоргрейва. Были также в этом деле, полагал сыщик-любитель, некие психологические аспекты, которым Морсби не придавал значения. Психологическая подоплека, как всегда, занимала Роджера куда больше обычных улик. Он готов был настойчиво искать фактические улики, как любой сыщик, но безуспешность поисков лишь доказывала необходимость разобраться в психологическом аспекте дела. Роджеру очень хотелось выяснить причину гибели Мэри Уотерхаус именно с этой стороны.
После того быстрого обеда в Олбани Морсби постоянно держал Роджера в курсе того, как продвигается дело, и таким образом последний узнал о безрезультатном допросе Уоргрейва уже через пару часов после того, как подозреваемого отпустили.
— Он оказался мне не по зубам, — признал Морсби чистосердечно, — и это горькая правда.
— Вы разрабатывали его неправильно, — жестко бросил Роджер.
— Неправильно, да? А как бы вы поступили, сэр?
Роджер поспешно стал соображать. А как бы он поступил? Или, во всяком случае, что сказать Морсби из того, что он сам сделал бы на его месте. Вдруг он рассмеялся.
— Как бы поступил я? — переспросил он. — А вот как, Морсби. Я бы не подавал виду, что убежден в его виновности.
— Но он догадался об этом с самого начала.
— Тогда я бы аккуратненько подвел его к мысли, что я только притворялся, будто подозреваю его. А на самом деле подозреваю других. Допустим, Даффа.
— И какая была бы от этого польза?
— Такая. Вы попытались прижать его к стенке и потерпели поражение. Я бы попытался внушить ему чувство полного спокойствия. Спокойствие развязывает язык куда лучше, чем страх. Он мог бы стать очень даже разговорчивым, насколько это для него возможно. По крайней мере я смог бы надеяться, что он проговорится о чем-нибудь ценном для следствия.
— Готов поклясться, что вы не знаете мистера Умника Уоргрейва так, как я, мистер Шерингэм, — усмехнулся Морсби. — Несмотря на все ваши психологические штучки-дрючки.
— А я готов поклясться, что знаю его гораздо лучше, — обиженно отозвался Роджер. — Более того, я почти готов вам это доказать.
— Допустим, сэр, — продолжил атаку Морсби, — если вы докажете…
— Прекрасно. Я докажу! — угрожающе сказал Роджер и повесил трубку.
Морсби тоже повесил трубку и широко улыбнулся. Удивительно, как легко добиться от мистера Шерингэма того, что ты хочешь, — проявить немножко такта и показать, что считаешь его необыкновенно умным человеком. Одно было Морсби совершенно ясно: ему не требуется никаких психологических штучек-дрючек, чтобы понять мистера Роджера Шерингэма намного лучше его самого.
Роджер тем временем хмуро смотрел на телефон в своем кабинете, но его мысли были уже далеки от вызова, невинно брошенного старшим инспектором. Он раздумывал, как бы поярче привести свою угрозу в исполнение.
Дело против Уоргрейва, как он понимал, зависело теперь от одного звена цепи: от улик, которые бы связали его с домом номер четыре по Бернтоук-роуд. Без этих улик его никогда не арестуют; будут улики — считай, его песенка спета. Роджер был почти абсолютно уверен, что таких улик никогда не найдут. И что тогда?
Одно было в любом случае вполне ясно: если полиция не сможет найти улик, связывающих Уоргрейва с Бернтоук-роуд, то и он не сможет, и не стоит напрасно тратить на это время. Придя к такому заключению, Роджер немного успокоился, ибо он не имел ни малейшего желания предпринимать подобные попытки. Его устремления выглядели иначе. Куда забавнее, к примеру, поработать по индуктивному методу и придумать теорию о том, как можно было завлечь Мэри Уотерхаус в тот погреб, а потом рассмотреть возможности доказательства такой теории.
Роджер уселся в кресло у письменного стола, засунул руки глубоко в карманы, ноги вытянул вперед и ненадолго сильно сосредоточился. Как бы он действовал, будь он на месте убийцы?
С большинством суждений Морсби Роджер был согласен: с тем, что Мэри Уотерхаус была любовницей Уоргрейва; с тем, что она устроила ему сцену по поводу своей беременности; с тем, что она его шантажировала. Это было почти очевидно. То, что Уоргрейв все время стремился к женитьбе на Эми Гаррисон, чтобы заполучить в наследство Роланд-хаус, Шерингэм прекрасно видел собственными глазами. Мэри Уотерхаус, несомненно, увидела это намного раньше. Хотела она сама выйти за Уоргрейва замуж или просто получить деньги (а потом и много денег, как только Уоргрейв начнет получать прибыль со школы), было не важно, хотя Роджер склонялся к последнему предположению. Было бесспорно, что Мэри грозила рассказать дочери директора о своих отношениях с Уоргрейвом. Эми ни за что бы такое не стерпела. На Уоргрейве тогда она бы поставила крест, и его стратегия вылетела бы в трубу. Как бы ответил на эту угрозу Уоргрейв? Убийством?
— Если бы Уоргрейвом был я, — размышлял Роджер, — я бы просто морочил ей голову, пока не женился на Эми, а потом послал бы эту Мэри к чертям. В конце концов, это же совершенно ясно.
Он кивнул самому себе. Совершенно ясно.
Но, так или иначе, все это не имеет значения. Вопрос стоит так: если бы Роджер Шерингэм., будь он учителем частной начальной школы Роланд-хауса, испытывай он шантаж со стороны мисс Мэри Уотерхаус и решись он убить указанную Мэри Уотерхаус, причем умышленно, в погребе на Бернтоук-роуд в Льюисхэме, каким бы чертом он ее туда заманил?
Но нет. Это не первый вопрос. Ставить его первым — все равно что поезд впереди паровоза. Прежде всего нужно спросить, возник ли план убить Мэри Уотерхаус в льюисхэмском погребе, когда появилась возможность зазвать ее туда?
Роджеру сразу показалось, что такое развитие замысла гораздо более вероятно. Иными словами, замысел зависел от погреба, а не наоборот. В таком случае, если принять за основу такую версию, возникает следующий вопрос: как получилось, что убийца смог заманить Мэри Уотерхаус в погреб в Льюисхэме с такой легкостью?
Роджер нахмурился. Ведь это весьма странно. Не говорят же молодой женщине: "Я знаю один премиленький погребок. Пойдем туда". К тому же, если полагаться на теорию Морсби, а она очень даже вероятна, доступ к погребу получила сама Мэри Уотерхаус в виде украденного ключа мисс Стейплз. Тогда получается, что в погреб убийцу повела сама Мэри Уотерхаус. И что из этого следует? Ага, очень интересный поворот ко второму вопросу. В таком свете, с учетом тою, что за этим преступлением кроется исключительно расчетливый ум, второй вопрос формулируется так: чем объяснить то, что Мэри Уотерхаус решила повести своего убийцу в тот погреб? Или, выражаясь немного точнее: какие обстоятельства заставили Мэри Уотерхаус привести своего убийцу в тот погреб?
Роджер еще глубже сунул руки в карманы и сел поудобнее, так, будто уже многого добился.
И именно такой способ немедленно привел к тому, что нашелся предположительный ответ: чтобы путем шантажа выманить деньги у того, кто стал в итоге ее убийцей!
Это действительно было бы гениально. Жертва шантажа знает, что шантажистка имеет доступ к этому погребу (откуда он это знает, пока не особенно важно; предположим, что знает). Искусно наведя справки (опять же, пока предположим), он узнает, что три дома, в центральном из которых находится тот самый погреб, на второй неделе августа будут пустовать. Он все подстраивает так, чтобы разговор с шантажисткой произошел именно на этой неделе. Потом делает намеки, даже пытается бунтовать, рассказывая о других шантажистах, которых выследили полицейские, прячась за шторами, за столбами на углах улиц, за кустами, за всевозможными укрытиями (кроме хлама в погребе совершенно чужого человека), но никогда, ни при каких обстоятельствах не называет тот самый погреб. Думать о нем он предоставляет шантажистке, пусть она предложит погреб сама, как свою находку. Следуя за подкинутым им ходом мысли, она приезжает именно в тот погреб в назначенное время. В погреб — не в столовую, не в гостиную, не в спальню, а только туда, где невозможно подслушать повышенные голоса даже случайному уличному прохожему, — именно в погреб.
