— Делай, что я сказал. И передай старику, чтобы он не тревожился.
Добиваться от него разъяснений было бесполезно, и уже через минуту я спешил в свою контору.
Я ожидал, что уговорить старика будет трудно, но Хокинс, питавший к Дэлу Виллетту безграничное доверие, оказался на удивление послушен. Как только я передал ему, что Дэл дал слово, что «все будет в порядке», старик покорно согласился выполнить все сказанное Дэлом. Он хотел пойти на конюшни и поговорить с Дэлом, но я убедил его следовать всем указаниям буквально.
Я вышел на улицу, отвязал его лошадь и смотрел, как Хокинс направляется на юг, в сторону своей фермы.
Я совершенно не представлял, что задумал Дэл; я до сих пор не уверен, что он рассчитал все именно в то утро, хотя… кто его знает. Даже мне было легко сообразить, что выход тут есть только один и, решившись на него, оставалось лишь продумать техническую сторону. Дэл — это в его стиле — должен был организовать дело так, чтобы выглядело все как можно естественнее.
В этот вечер по дороге домой я заглянул на конюшни. Дэл, как всегда, сидел перед домом с сигарой во рту. В полдень я позвонил ему, чтобы сообщить, что Хокинс на все согласен, л сейчас у меня на языке вертелось вопросов пятьдесят сразу. Я спросил Дэла, видел ли он Грубера.
— Не видел, да и вообще не хотел бы о нем говорить, — ответил он, и, поняв, что на остальные сорок девять вопросов ответов я не получу, я отправился к себе.
На следующий день я сам увидел Грубера, когда шел по Главной улице в контору. Он сидел на веранде отеля Чарли Смита, читая газету и покуривая. Я с любопытством посмотрел на него, и в свете того, что я уже знал о нем, этот тип показался мне еще омерзительнее.
Грубер поднял на меня глаза, и я поторопился пройти мимо.
Незадолго до полудня мне позвонил Джон Хокинс.
Едва услышав его голос, я понял, что чувство защищенности, которое появилось у него после заверений Дэла Виллетта, значительно ослабло и старик опять почти что в панике. Утром Грубер дважды звонил на ферму, Жанет ответила, что ее отец не хочет с ним разговаривать, и уже начала подозревать, что что-то не так, — к счастью, Грубера она в городе не видела, и Хокинс сумел уклониться от расспросов. Я постарался подбодрить его, и Хокинс пообещал держаться.
Весь день я провел в подвешенном состоянии, с трудом преодолевая желание мчаться к Дэлу и выяснить все на месте. Был четверг — срок выплаты, и, хотя я знал, что Грубер блефует, я хребтом чувствовал, что все будет кончено до захода солнца. Ближе к вечеру меня так трясло от нетерпения, что я с трудом мог усидеть на стуле.
Я воображал себе, как Дэл спокойно идет по улице мимо курящего на веранде отеля Грубера, достает пистолет и всаживает в него пулю за пулей, видел, как Грубер валится спиной на перила, опрокидываясь вниз головой, с перекошенным лицом, и финал — Дэл идет, сдается Тому Кеннеди, и посылают за мной. Я четко представлял и дальнейшее: зал суда, процесс и себя как защитника — это будет великолепная речь…
Я опомнился, подошел к окну и на противоположной стороне улицы увидел Грубера. Я вздрогнул так, как будто увидел призрак. Грубер шел быстро, как идет человек, который знает, куда и зачем он направляется.
Я смотрел ему вслед, пока через два квартала он не исчез за углом, потом вернулся к письменному столу и сел.
В ящике стола у меня хранилась фотография Жанет, я вынул ее и стал рассматривать. В памяти всплыли заверения старого Джона в том, что Жанет невиновна, и невольно я улыбнулся. Они были излишни. Невозможно представить такую девушку в когтях Грубера. Я погрузился в воспоминания и сентиментальные мечты.
В реальный мир я вернулся лишь через пятнадцать минут, услышав, что перед домом остановилась машина.
Как раз вовремя, чтобы увидеть, как Джим Роулей, врач, выпрыгнул из своего маленького автомобиля и побежал к дверям конторы. Я все понял и распахнул дверь прямо перед его носом.
— Только что звонил Дэл Виллетт — там у него пострадал человек, — и он просил меня заехать за вами, — выпалил он мне в лицо.
Даже не надев шляпы, я бросился за ним следом и вскочил в машину.
Джим, наверное, должен был удивиться, что я встретил его как бы подготовленным к столь необычному сообщению. Но необходимость соблюдать осторожность даже не пришла мне в голову. Он мигом очутился за рулем рядом со мной, и машина понеслась по Главной улице.
— Что случилось? Кто пострадал? Как? — закричал я, но Джим в это время сосредоточенно заворачивал за угол и не ответил. Моя контора находится в десяти минутах ходьбы от конюшен, машина лишь сделала несколько вздохов, и не успел я опомниться, как мы были уже на месте.
Подчиненный Тома Коннели уже был тут, его лошадь тяжело поводила боками. Мальчишки заглядывали в ворота конюшни, со всех сторон сбегались люди, на ходу что-то крича друг другу. Когда машина остановилась у ворот и Джим со своим черным чемоданчиком в руках выскочил, я увидел в конюшне группу сбившихся в тесный кружок мужчин и конюха, вбегавшего через заднюю дверь с ведром, из которого плескалась вода.
Я вышел из машины и направился к быстро растущей толпе. Врач исчез в ней, все расступались, давая ему дорогу с возгласом «Вот он», вновь прибывших встречали такими криками, что ничего нельзя было разобрать в этом хаосе и сумятице. Я собирался войти в конюшню, но остановился на пороге. Мне не хотелось увидеть то, что лежало в центре кружка мужчин…
В этот момент я услышал, как позади меня кому-то сказали:
— Это Мак, ты знаешь, — конь мистера Виллетта.
Он лягнул какого-то человека, который пришел нанять выезд, не знаю, как его зовут, — да так, что тот пролетел через всю конюшню…
Неожиданно группа мужчин задвигалась и расступилась, один из них повернулся к дверям, и прежде, чем он заговорил, я уже знал, что сказал доктор.
Во внезапно наступившей тишине в толпе раздался шепот:
— Он мертв.
Вечером, съездив на ферму к старику Хокинсу, я увиделся с Дэлом Виллеттом в его конторе. Мы почти не разговаривали, я понимал, что Дэлу не до этого, хоть он и был рад, что я приехал. Но когда, не удержавшись, я все-таки задал ему вопрос — наверное, мне не стоило этого делать, — Дэл покачал головой.
— Ну конечно же я знал, — проговорил он мрачно. — Это ведь я послал его туда. И я не чувствую ответственности за случившееся. Эти железные подковы оказались не иначе как подковами судьбы. Вот и все.
В любом случае я вину разделяю с Маком.
После долгого молчания он добавил:
— И с Богом..
1
Тщательно изучив свое отражение в зеркале, Лора Варнер, довольная результатом, застегнула на все пуговицы великолепно сшитый голубой жакет, надела шляпку и взяла пухлую папку из коричневой кожи, лежавшую на туалетном столике. Потом повернулась и позвала мужа, который находился в соседней комнате:
— Тимми!
Подождав ровно полсекунды, она позвала снова, причем на этот раз в ее голосе отчетливо прозвучало крайнее нетерпение:
— Тим-ми!
Дверь открылась, и на пороге появился мужчина. Он был около пяти футов и трех дюймов роста, а вес его, вероятно, составлял сто пятнадцать, ну, может, сто двадцать фунтов — в общем, малыш. Редкая рыжая челка падала на левую бровь, усы, тоже редкие и рыжие, обвисли в доблестной, но неудачной попытке достать до пухлых губ, уши гигантского размера странным образом вытянулись вверх, словно у насторожившейся лошади.
Маленькие, глубоко посаженные глазки выражали робость, застенчивость и покорность и тем не менее светились живым умом. Это и был Тимоти Д. Варнер.
— Доброе утро, дорогая! — сказал он, сделав от порога три шага и замерев на месте, словно хорошо вымуштрованный слуга.
— Где ты завтракал? — повернулась к нему жена проигнорировав приветствие.
Мистер Варнер моргнул и извиняющимся тоном пролепетал:
— Я не завтракал.
— В самом деле? Я так и думала. Я же сказала прошлым вечером, что хочу поговорить с тобой за завтраком насчет дела «Хамлин и Хамлин».
— Я помню. Прости. Но ты понимаешь… — Мистер Варнер замялся. — Я… Дело в том, что будильник не зазвонил.
— А ты его завел?
— Нет.
Лора Варнер вздохнула, удрученная в очередной раз мужской логикой.
— Тимми, ты просто невозможен! Так что насчет дела «Хамлин и Хамлин»? Ты его просмотрел?
Этот, казалось бы, простой вопрос окончательно поставил мистера Варнера в тупик. Он залился краской, помолчал и наконец промямлил:
— Нет… э-э… я что-то читал…
— Ты имеешь в виду, что в глаза его не видел?
Он неохотно кивнул.
— Что же ты в таком случае делал? Когда я ложилась спать, в твоей комнате горел свет.
Мистер Варнер молчал, уставившись в пол.
— Чем ты занимался?
Молчание.
— Я задала тебе этот вопрос дважды, Тимми: что ты делал? — Тон миссис Варнер был совершенно безжалостным.
