Но все мои уговоры были напрасны. Какая разница, садовник он или конюх, — она его любит и хочет выйти за него замуж. И она, конечно, боялась, что об этом узнает мистер Кавендиш, когда приедет к ним летом. Ей не хотелось его огорчать. Но в тот год Кавендиш так и не приехал, потому что началась война. Тем не менее он продолжал ей писать, и она ему отвечала, хотя и не так часто. Но сообщить, что между ними все кончено, она не решалась. Все это время она тайно встречалась с Джеком Ламбертом или выезжала с ним на прогулки на лошадях, так как он стал конюшим. А в те минуты, когда Ламберта не было рядом, Юдит мечтала о нем. Все видели, что происходит с девушкой, только отец ничего не замечал.
Так продолжалось около года. Девушка очень измучилась. Однажды мисс Юдит сказала, что, если папа не будет согласен на ее свадьбу с Ламбертом, она выйдет за него замуж тайком и убежит из дому. Я хорошо знала, что ее отец никогда на это не пойдет, так как он был строгим и гордым человеком. Он скорее отдаст ее в монастырь, чем позволит ей выйти замуж за человека низкого происхождения, как бы она его ни любила. Поэтому я сочла наилучшим выходом написать мистеру Кавендишу. И просила его приехать, так как надеялась, что ему удастся отговорить мисс Юдит от безрассудного поступка. В тот день, когда я ему написала, Юдит пришла ко мне и под секретом сообщила, что мистер Дермут и Джек хотят записаться в английскую армию и что теперь все в порядке. Он вернется с войны офицером и знаменитым человеком, и отец не сможет отказать им в браке.
Насколько я помню, это был последний раз, когда я видела ее счастливой. Возможно, она действительно не представляла себе жизни без Джека. Вначале все шло хорошо. Но проходило время, и она стала бледнеть и хиреть и ни в чем не находила больше радости. Ее бедная матушка думала, что у нее развивается малокровие, но я-то знала обо всем лучше. Словно призрак бродила она по поместью, часто молча смотря на воду. Мистер Кавендиш прислал ей за это время одно-два письма, но это, казалось, мало ей помогло. А однажды я застала ее плачущей за письмом. Она быстро спрятала его, но меня-то обмануть не смогла.
— О, Ненни! — прошептала она. — Что мне делать? Ведь я не виновата. Что я такого сделала, что он так жесток ко мне? Если папа узнает…
— О Боже милостивый! — воскликнула я. — Уж не хочешь ли ты сказать, что ждешь ребенка?
Она и плакала и смеялась одновременно.
— Ах нет, милая старая Ненни! Нет, конечно нет! Но я даже хотела бы, чтобы это было так!..
Но меня она, конечно, обмануть не могла. И я стала бояться за ее рассудок.
— Я напишу Джеку. Я попрошу его приехать, и он приедет. Ведь он меня любит…
Она и впрямь ему написала и на несколько дней опять повеселела, так как ждала его приезда каждую минуту. Но он так и не появился, бессердечный дьяволенок! А через неделю ее вытащили из озера…
В комнате воцарилась тишина. Вдова О'Брайен провела рукавом по глазам. Найджел живо представил себе всю эту картину, а потом спросил, нет ли у миссис О'Брайен фотографии мисс Юдит. Та молча поднялась и стала рыться в какой-то коробке. Через некоторое время она протянула Найджелу фотографию. Он взял ее и подошел к дверям, где было светлее, чтобы получше рассмотреть. С пожелтевшей фотографии на него смотрела темноволосая девушка. Глаза ее были печальны, на губах — робкая улыбка. Нежное лицо словно выточено из слоновой кости — красивое, гордое, таящее в себе опасность. Теперь у Стрэйнджуэйза не оставалось никаких сомнений, что именно такую фотографию он видел в Дауэр-Хауз, в каморке у О'Брайена, в день своего прибытия в поместье. Хотя после этого было излишне показывать миссис О'Брайен фотографию, где в числе прочих красовалась и его тетушка верхом на осле, Найджел все же сделал это. В молодом человеке старая женщина тотчас же признала Джека Ламберта. Круг замкнулся, и для одного человека он превратился в петлю.
Миссис О'Брайен с удивлением узнала, что неукротимый молодой бездельник Джек Ламберт взял себе ее имя и превратился в знаменитого летчика Фергуса О'Брайена. Внешность его из-за множества ранений настолько изменилась, что, когда его фотографии начали печататься в газетах, на родине никто его не узнал. И тем не менее Найджелу продолжало казаться странным, что до сих пор никто не смог узнать ничего о прошлом Фергуса О'Брайена. Неужели у него совсем не было никаких родственников? Никаких школьных приятелей? Чем он занимался до того, как появился в Мейнард-Хауз?
Лицо старой женщины выражало и печаль, и удовлетворение, которое испытывают обычно старые дамы, передавая из уст в уста слухи и сплетни.
— Поскольку вы являетесь другом семьи, — вновь заговорила она, — а все участники этой драмы уже мертвы, я, видимо, вправе рассказать вам еще кое-что. Одно время ходили слухи, что Джек Ламберт является незаконным сыном Вискаунта Фернса. Одна девушка из Мак-Майнеса, дочь фермера, внезапно уехала в Дублин. Ее отец был арендатором Вискаунта Фернса, и тот часто наведывался к нему на ферму. Поэтому и возникли эти слухи. О девушке никто больше ничего не слышал, а отец даже не произносил имени дочери, после того как она исчезла. Но когда тут появился Джек Ламберт и его сиятельство лорд принял в нем живейшее участие, так что даже мистер Файр взял юношу к себе в услужение, люди вспомнили и заговорили, ибо многие находили, что Джек Ламберт очень похож на Вискаунта. Не знаю, насколько эти слухи были достоверны, но его сиятельство чувствовал себя очень одиноким, детей у него не было, и поэтому вполне естественно, что он хотел иметь поблизости какого-нибудь молодого человека, даже если тот и не являлся законным сыном…
Найджелу совсем не хотелось уезжать от миссис О'Брайен, но поджимало время. Он попрощался со старой женщиной, обещая, как только вернется в Лондон, прислать ей фунт лучшего чая. Выйдя из домика, он сел в машину Фланагана, и они без происшествий добрались до станции, где Найджел как раз успел на поезд.
Возвращаясь в Дауэр-Хауз, Стрэйнджуэйз попытался связать только что услышанное с событиями последних нескольких дней в Дауэр-Хауз. К счастью, Найджел обладал великолепной памятью и теперь мысленно восстанавливал все разговоры, которые велись с момента его прибытия в Чаткомб. Каждое замечание, которое всплывало в его памяти и прежде казалось ему незначительным, он заносил теперь в свою записную книжечку. И постепенно дело обретало для него все большую ясность.
В конце концов оставалась непроясненной лишь одна деталь. Теперь уже не было сомнения, что О'Брайена застрелил Эдвард Кавендиш. Но мотивы этого убийства, как и смерти Киотт-Сломана, просматривались еще весьма туманно. К тому же они не имели ничего общего с первыми робкими предположениями и подозрениями Найджела. Помимо этого одна деталь оставалась как бы в стороне от всех остальных, которые Найджел уже соединил воедино. Эта-то деталь приводила его в смущение и растерянность, ибо, с одной стороны, она казалась совсем незначительной для данного дела, а с другой — ее связь с ним была очевидной. К сожалению, до сих пор еще не додумались устроить в поездах библиотеки, и уж тем более трудно было надеяться найти в поезде произведения одного не очень значительного драматурга семнадцатого века. Но, как позднее признал Найджел, именно это обстоятельство и не позволило ему тогда до конца разобраться во всем этом деле.
В то время как Найджел Стрэйнджуэйз, подремывая, ехал в поезде по Южному Уэллсу, гости Дауэр-Хауз, проснувшись поутру, решили, что этот день, видимо, будет для них последним днем в Чаткомбе. Во всяком случае, инспектор пообещал им это. Всех охватило какое-то радостное возбуждение, как бывает в школе в последний день перед каникулами. Все были рады уехать из Дауэр-Хауз, поскольку, помимо трагических происшествий, пережитых тут, он оказался для них чем-то вроде тюрьмы, а тюрьму ведь всегда покидаешь с облегчением, если даже ты побывал там как посетитель.
Но когда Лили Уоткинс накрывала стол к завтраку, она совсем не думала обо всем этом. Она думала об одном совершенно определенном молодом пареньке, о весне и о новом платье. Кроме того, она пыталась угадать, сколько чаевых она получит от гостей, когда те будут покидать Дауэр-Хауз, и какую она получит известность в Англии в связи с тем, что именно она обнаружила труп Киотт-Сломана. О чем думала миссис Грант, знали, как всегда, лишь ангелы на небе.
Люсилла Траль потянулась и зевнула. Вскоре она совсем проснулась. Тело ее сразу напряглось, взгляд стал настороженным — необходимо продержаться еще каких-то несколько часов.
Филипп Старлинг расхаживал по своей комнате, рубашка его небрежно свисала поверх брюк, а лицо горело от воодушевления, когда он мысленно произносил свою речь, которая уничтожит этого шарлатана и его работу о Пиндаре. Наконец выражения показались профессору достаточно хорошо отшлифованными и в то же время острыми, и он буркнул:
