– Из ваших слов следует, – задал вопрос Мейсон, – что когда вы были разбужены злоумышленником, рыскающим возле вашей комнаты под покровом ночи, то первое, что вы сделали, проснувшись, – это надели очки, чтобы все разглядеть как можно отчетливей, это верно?
– А что здесь необычного?
– Совсем ничего, мистер Дункан, просто я спрашиваю, так ли все было на самом деле?
– Да, полагаю, что так.
– Иными словами, вы знали, что без очков ничего не увидите.
– Я этого не говорил.
– Не говорили, – согласился Мейсон, улыбаясь, – но все ваши действия подтверждают это лучше всяких слов. Вы надели очки, потому что знали: без них разглядеть что-либо вам вряд ли удастся. Разве я не прав?
– Конечно, в очках я вижу лучше.
– И вы знали, что без них ничего не сможете разглядеть на большом расстоянии, согласны с этим?
– С очками мое зрение немного острее, чем без них.
– А с очками ваше зрение вполне нормальное? – спросил Мейсон.
– О да!
– Можете ли сказать, что безупречное?
– Я бы сказал, вполне нормальное.
– Полностью нормальное?
– С учетом того, что вы имеете в виду, – да.
– Тогда почему, – спросил Мейсон, указывая пальцем на Дункана, – сразу после того, как вы дали показания окружному прокурору о том, что видели, вас отправили к окулисту, чтобы подобрать вам новые очки?
Бергер воскликнул:
– Он не получал никаких указаний насчет окулиста! Это наглая инсинуация!
– Так почему вы сделали это? – продолжал допытываться Мейсон.
– Я не сказал, что ходил к окулисту.
Мейсон, стукнув кулаком по столу, воскликнул:
– Это я говорю, что вы ходили! Зачем вы сделали это?
Дункан явно чувствовал себя не в своей тарелке.
– Затем, – ответил он, – что захотел, вот и все!
– Почему вы захотели?
– Я давно собирался сходить к окулисту, да все не было времени. Я всегда слишком занят. Надеюсь, вы понимаете, сколько дел у такого адвоката, как я.
– О, – заметил Мейсон, – значит, вы некоторое время не меняли очки?
– Да, не менял.
– Вы слишком заняты для этого?
– Да, слишком занят.
– И как долго вы были весь в делах?
– Не один год.
– И вы не меняли очки все это время, пока были слишком заняты работой?
– По большей части – да.
– Тогда выходит, что вы не меняли очки вот уже много лет, так?
– Да… Впрочем, нет, я имею в виду…
– Меня не интересует, что вы имеете в виду. Мне нужны только факты. Ответьте, как давно вы не меняли очки?
– Затрудняюсь ответить.
– Когда вы последний раз подбирали очки до четырнадцатого числа этого месяца?
– Этого я вам не могу сказать.
– Возможно, лет пять тому назад?
– Не знаю.
– Тогда, может, десять лет тому назад?
– Нет, это слишком давно.
– И первая вещь, которую вы сделали после того, как рассказали окружному прокурору о том, что видели, – это отправились на консультацию к окулисту и подобрали новые очки. Разве это не правда?
– Это было не первое, что я сделал.
– Но тогда одна из первых вещей, сделанных вами, – так?
– Не знаю.
– Но в тот же вечер, когда вышли от окружного прокурора?
– Да, в тот же вечер.
– И вы сразу же застали окулиста в его кабинете.
– Да, застал.
На губах Мейсона играла зловещая улыбка.
– Вы застали его там, мистер Дункан, потому что позвонили ему заранее и договорились, чтобы он вас принял, разве это не правда?
Дункан смешался на момент, а затем ответил:
– Нет, я не звонил окулисту.
Мейсон нахмурился, как бы размышляя, а затем с торжеством спросил:
– А кто же звонил ему?
Блэйн вскочил с места.
– Ваша честь, – заявил он, – возражаю, так как этот вопрос не по существу, неправильно сформулирован и направлен на то, чтобы отвлечь внимание присяжных. Какая разница – кто звонил окулисту?
– Разница есть, учитывая ответы, которые дает свидетель, – возразил Перри Мейсон. – Этот свидетель – сам адвокат. Я вправе подвергнуть сомнению его показания, выяснив, в каком состоянии находилось зрение свидетеля тогда, когда он наблюдал своими глазами то, о чем говорит на суде. Он сам признался, что нуждается в очках, признался, что очки, которые носил, ему не вполне подходили, причем вот уже не один год. Я вправе также выяснить, какую цель он преследует, давая такие уклончивые ответы.
– Согласен, – заявил судья Маркхэм, – разрешаю ему ответить на этот вопрос. Кто звонил окулисту, мистер Дункан, отвечайте, если вам известно.
Дункан смешался.
– Ну так что же, – поторопил его Мейсон. – Отвечайте!
Едва различимым голосом Дункан произнес:
– Мистер Блэйн.
– Тот самый помощник окружного прокурора, – во всеуслышание пояснил собравшимся Мейсон, – который только что заявил протест против моего вопроса, объявив его неуместным и не имеющим к делу никакого отношения.
Волна смеха прокатилась по залу суда. Даже судья Маркхэм позволил себе едва заметно улыбнуться.
– Призываю вас, защитник, к порядку, – строго сказал он и добавил, взглянув на часы: – Подошло время сделать перерыв в судебном заседании. Думаю, за сегодняшний день нам удалось достичь некоторого прогресса. Суд откладывается до завтра и передает присяжных под опеку шерифа, который должен следить за тем, чтобы к ним никто не приближался, не общался, за исключением тех случаев, когда это никак не связано с делом. Суд откладывается до десяти часов следующего утра!
Мейсон, нахмурившись, расхаживая взад и вперед по офису, взглянул на Деллу Стрит. Неяркий свет несколько смягчал суровые складки на лбу адвоката.
– Будь все проклято, Делла, – сказал он, – что-то не сработало.
– А что именно?
– Не могу понять, где мы дали промашку с миссис Кент.
– Вы о ней ничего не слышали?
– Ничего. Ты уверена, что этот Причард встретился с ней?
– А то как же? Он увивался вокруг меня, но сразу бросил, как горячую картофелину, как только я ему рассказала про деньги миссис Кент.
– Смазливый тип?
– На загляденье.
– Как твое сердчишко, не екнуло?
– Мое – нет, а вот насчет других не уверена. В привлекательности ему не откажешь.
– Какие у него волосы?
– Удивительные: темно-каштановые, вьющиеся. Свет в них так и отражается. Мальчишеское лицо без единой морщинки. Маленькие подстриженные усики. Прекрасно одевается, и его губы восхитительны, особенно когда говорит. Послушали бы вы, как отчетливо он произносит каждое слово. А когда танцует – чувствуешь себя в его объятиях как пушинка.
– А как она – дрогнула?
– Да еще как! Смотрела на него во все глаза.
– Может, покажешь, как именно?
– Если хотите – пожалуйста! – ответила она с вызовом. Он сделал к ней быстрый шаг. Глаза Деллы восхищенно взглянули на лицо Мейсона. – Только в интересах дела, – добавила она поспешно.
Его рука уже почти коснулась ее, когда в дверь, выходящую в коридор, деликатно постучали. Мейсон мгновенно замер. Стук повторился.
– Готов поспорить с тобой на пять долларов – это Дорис Салли Кент, – сказал он.
Делла Стрит метнулась к библиотеке.
– Я знала: что-то должно произойти, – заметила она, рывком открывая дверь. – Не забудьте включить внутреннюю связь. Блокнот и карандаши у меня там. – Делла поспешно захлопнула дверь за собой.
Мейсон открыл дверь, выходящую в коридор. Дорис Салли Кент одарила его улыбкой:
– Я знала, что найду вас здесь, мистер Мейсон.
Она вошла в комнату, все еще улыбаясь, и села в кресло так, чтобы ее белокурые волосы выгодно выделялись на фоне черной кожаной обивки.
– Усердно работаете? – спросила она.
– Да.
– Извините, что помешала, но я подумала, что, возможно, вам будет интересно.
– У вас есть адвокат?
– У меня? Сейчас нет.
– Ну так что? – спросил Мейсон.
Она протянула руку в перчатке и пальцем провела по складкам юбки, где та задралась чуть выше колен. Ее глаза следили за движением пальца. Когда же заговорила, то взглянула на Мейсона не сразу.
– Я вновь и вновь обдумываю все, что происходит. Готова, пожалуй, признать, что затеяла судебный процесс в Санта-Барбаре из-за того, что узнала, что Питер вновь задумал жениться, и не видела никакой причины, почему я должна позволить ему дать себя обобрать какой-то любительнице поживиться за чужой счет. Мне было известно, что эта женщина – медсестра. Подумать только – Питер Кент женится на медсестре!
– А что плохого в том, что она медсестра?
– Все! – ответила она. – В том, что касается Питера Кента. Ей приходится самой зарабатывать на жизнь.
– Наоборот, это здорово, – ответил Мейсон, – я люблю женщин, которые живут своим трудом.
– Дело не в этом. Не думайте, что я сноб. Дело в том, что она охотится за деньгами Питера Кента.
– Не согласен с вами.
– Думаю, не стоит это обсуждать, не так ли?
– Начал не я, а вы.
– Ну, я просто пытаюсь объяснить вам, почему я изменилась в душе.
– Насколько я понимаю, вы стараетесь убедить меня, что в вашем сердце проснулись добрые чувства?
