– Не согласен с вами.
– Думаю, не стоит это обсуждать, не так ли?
– Начал не я, а вы.
– Ну, я просто пытаюсь объяснить вам, почему я изменилась в душе.
– Насколько я понимаю, вы стараетесь убедить меня, что в вашем сердце проснулись добрые чувства?
– Вот именно.
– Почему?
– Я вдруг решила, что если Питер немного не в себе и желает прохлопать свои деньги, то мне не следует его останавливать. Если это то, что сделает его счастливым, – что ж, я хочу, чтобы он был счастлив.
– Даже так? – скептически спросил Мейсон.
– Знаю, вы не желаете мне верить, – ответила она вымученно, – считаете меня расчетливой и хладнокровной. Как бы я желала сделать что-нибудь такое, чтобы убедить вас в противном. Я ценю ваше доброе мнение, мистер Мейсон, очень высоко, так высоко, что вы даже себе не представляете. Я имела дело со множеством адвокатов, но я никогда не встречала ни одного из них, кто бы был настолько прямолинеен, энергичен и… до грубости честен, как вы. И я могу видеть, что вам я не нравлюсь. Обычно мужчины меня любят. Мне бы очень хотелось, чтобы вы относились ко мне так же, как я отношусь к вам.
Мейсон открыл сигаретницу и протянул ее. Она взяла сигарету, внезапно подняла глаза на него, улыбнулась и сказала:
– Жду, когда вы ответите мне: «Благодарю вас».
– Благодарю вас, – сказал Мейсон совершенно равнодушно. Он дал ей прикурить, затем поднес горящую спичку к своей сигарете и изучающе разглядывал посетительницу сквозь облачко табачного дыма. – Ну и что дальше?
– Окружной прокурор желает вытащить меня на свидетельскую трибуну.
– Для чего?
– Чтобы я дала показания, как Питер пытался убить меня разделочным ножом.
– Прокурор думает, что сможет использовать ваши показания?
– Вот его собственные слова: «Думаю, где-то Мейсон приоткроет лазейку и даст мне возможность через вас вставить ему фитиль».
– Есть еще что-нибудь?
– Вы не слишком-то набиваетесь на мою откровенность.
– Если бы я точно знал, что у вас на уме, – ответил он, – я, возможно, облегчил бы вашу задачу.
– Я хочу позволить Питеру получить развод.
– Почему?
– Потому что думаю, что для него это наилучший выход.
– И как же вы собираетесь содействовать этому? – задал вопрос адвокат.
– Хочу забрать из суда все свои иски. Это полностью расчистит ему дорогу. Окончательное решение о разводе уже вынесено, и если я заберу свои бумаги, тогда ему больше никто не помешает жениться, разве не так?
Мейсон не ответил прямо на ее вопрос, но спросил в свою очередь:
– И сколько же вы хотите откупного?
– Что заставляет вас думать, что я чего-то ожидаю взамен?
– Неужели я ошибся?
– Я не меркантильна. Мне не нужны деньги Питера, но я ничего не умею. У меня нет профессии. Нет никаких навыков. Не могу даже печатать на машинке или стенографировать.
– Сколько? – повторил Мейсон.
В ее глазах вспыхнуло что-то и тут же погасло.
– А сколько вы намерены предложить? – притворно-застенчиво спросила она.
– Я не могу делать никаких предложений.
– Но вы можете предложить то, что Питер хотел бы мне выплатить, или не можете?
– Нет, не могу.
– Я бы взяла двести тысяч долларов наличными. Это обеспечило бы мне тот образ жизни, к которому я привыкла еще при Питере.
– Не стремитесь к этому, – заявил ей Мейсон. – Овчинка не стоит выделки.
– Что не стоит?
– Стремиться обеспечить себе жизнь за такую цену.
– Вы что, пытаетесь учить меня, как жить? – вспыхнула она.
Он покачал головой:
– Нет, я пытаюсь объяснить вам, чего вы не сможете получить.
– А чего я не смогу получить?
– Двести тысяч долларов.
– Не знаю, – заявила она, быстро проведя пальцем по складкам платья, – как я могу обойтись меньшей суммой?
– Вы же сейчас получаете пятнадцать сотен в месяц. Допустим, что и впредь вы будете довольствоваться этим. Пожалуй, это немного лучше, чем пухленькая сумма. У вас будет фиксированный месячный доход, и вы ни от кого не будете зависеть.
– И как долго это может продолжаться?
– До бесконечности, – ответил Мейсон, – если, конечно, вы не выйдете замуж.
– Нет, – возразила она, – я не хочу тянуть соки из Питера подобным образом. Я предпочла бы оговорить единовременную небольшую выплату – и покончить с этим.
– Что вы подразумеваете под «небольшой выплатой»?
– Двести тысяч долларов.
Мейсон покачал головой с самым прискорбным видом:
– Нет, я даже не могу сообщить вам, что мой клиент вообще намерен выложить откупные. С вами настолько приятно было иметь дело все это время, что рискну намекнуть: я действительно думаю, что для вас лучше оставить эти пятнадцать сотен в месяц. С прицелом в отдаленное будущее вы окажетесь в лучшем положении, чем если вам удастся выторговать большую сумму сразу.
– Предположим, я запрошу меньше.
– И сколько же?
– Я назову низший предел, мистер Мейсон. Сто тысяч долларов.
Мейсон зевнул, прикрыв из вежливости рот ладонью, и отрицательно покачал головой.
– Ну, знаете, с вами очень трудно иметь дело.
– Ну тогда, – посоветовал Мейсон, – наймите адвоката, если я вас не устраиваю, и действуйте через него.
– Я не хочу делиться с адвокатом.
Мейсон пожал плечами. Она внезапно швырнула сигарету на пол, наступила на нее, вскочила с места и потребовала:
– Ну, так что вы предлагаете? Что вы сидите, как жук на бревне! У меня есть и другие дела, которые не ждут.
– Какие? – поинтересовался он, поднимая брови.
– Вас это, черт побери, не касается. Так сделайте мне предложение.
– Насчет чего?
– Насчет того, чтобы я начисто вышла из игры.
– А вы выйдете?
– Вы что, не слышали?
– И не будете больше беспокоить Питера Кента и пытаться увидеть его?
– Если только он не надумает вновь развестись уже с новой женой.
Мейсон покачал головой и медленно ответил:
– Нет, полагаю, мой клиент передумал жениться. Не далее как вчера он упомянул, как вы были прекрасны. Вполне возможно, он захочет помириться с вами и сойтись снова.
– Не нужно мне никакого примирения и никаких «снова». Слушайте! – сказала она, все еще стоя. Ее глаза заблестели, щеки вспыхнули. – Я читала в газетах отчеты о сегодняшнем судебном заседании.
– Ну и что из этого? – спросил Мейсон.
– А то, что Мэддокса спрашивали про телефонный звонок.
– Дальше?
– А дальше, допустим, вы сможете уличить его во лжи?
– Это дало бы мне, – признался Мейсон, – довольно весомое преимущество.
– Тогда, предположим, я занимаю свидетельскую трибуну и подтверждаю, что он звонил мне по телефону. Во сколько вы бы оценили такую услугу?
– Не дал бы за нее ни единого цента, – ответил Мейсон. – Мы не собираемся покупать ложные показания от кого бы то ни было.
– А что, если это правда?
– Правда?
– Я пока еще не собираюсь отвечать на этот вопрос.
– Когда окажетесь на свидетельской трибуне, – предупредил Мейсон, – вам придется на него ответить.
– И я отвечу, но только так, как сочту нужным, – огрызнулась она и, подойдя к углу его стола, стукнула кулаком: – Не думайте, что вам удастся взять меня на пушку, мистер Мейсон!
– Надеюсь, вы не хотите сказать, что дадите ложные показания?
– Не надейтесь! Конечно, дам. Меня тошнит от мужчин. Они, с одной стороны, лгут нам, женщинам, а с другой стороны, когда лгать пытается женщина, – ее обвиняют во всех смертных грехах… Дайте мне пятьдесят тысяч.
Мейсон покачал головой. Она стиснула кулачки.
– Я бы мог попробовать уговорить моего клиента на двадцать пять тысяч, – медленно ответил Мейсон.
– Не сомневаюсь, что он заплатит, если вы ему посоветуете.
– Я попытаюсь с ним договориться, но только если вы честно расскажете все на суде.
– Это сделка? – спросила она.
Он кивнул.
– Будьте вы прокляты! – вырвалось у нее. – Я ненавижу вас! Если бы Питер не сидел в тюрьме по обвинению, я бы отправилась к нему и вытрясла из него двести тысяч до единого цента. Даже больше.
– Можете ненавидеть меня и дальше, – заметил Мейсон, улыбаясь.
– Что я и делаю, – ответила она, – но если я когда-либо попаду в переплет, то моим адвокатом будете только вы.
– Уж не собираетесь ли вы в один прекрасный день влепить пулю в своего бывшего мужа? – спросил он.
В ее глазах медленно угасал гнев. Она уселась на подлокотник большого кресла с черной кожаной обивкой и ответила:
– Не будьте глупцом – разве я похожа на дурочку? Зачем убивать курицу, которая несет золотые яйца?
– Ладно, – сказал Мейсон, – договорились. Я получу для вас двадцать пять тысяч долларов.
– Когда?
– Завтра утром. Чек будет передан вам еще до того, как вы подниметесь на свидетельскую трибуну, чтобы не возникло никаких вопросов о выплате денег в зависимости от ваших показаний.
– Тогда пусть будет тридцать тысяч.
– Двадцать пять, – возразил он непреклонно.
