— Все мы прекрасно знаем, что для тебя оно не имеет значения, Клеменси, — резко отпарировала Эдит де Хэвиленд. — Но София живет среди людей. Она умна, у нее доброе сердце, и у меня нет никакого сомнения в том, что Аристид был прав, выбрав ее хранительницей семейного благосостояния… Хотя для нас, англичан, кажется странным то, что он сделал это в обход своих собственных сыновей, которые живы. Но мне кажется, было бы достойно сожаления, если бы разнесся слух о том, что София проявила скупость… и допустила банкротство Роджера, не попытавшись помочь ему.
Роджер подошел к своей тетушке. Он обнял ее и прижал к сердцу.
— Тетя Эдит, — сказал он, — я тебя люблю и знаю, что ты стойкий борец, но ты ничегошеньки не поняла. Мы с Клеменси знаем, что мы хотим и чего не хотим!
Клеменси с разгоревшимися от волнения щеками смотрела на всех с вызывающим видом.
— Ни один из вас не понимает Роджера, — заявила она. — И никогда вы его не понимали! И нет никакой надежды, что поймете когда-нибудь. Пойдем, Роджер.
Они вышли из комнаты. Мистер Гейтскил, откашливаясь, собирал свои бумаги. На лице его было написано глубочайшее неодобрение. Он очень не любил подобные сцены.
Наконец я перевел взгляд на Софию. Выпрямившись, она стояла у камина — красивая, с решительно поднятым подбородком и спокойным взглядом ясных глаз. Только что она стала наследницей огромного состояния, но я подумал не об этом, а о том, что она вдруг стала ужасно одинокой. Между ней и ее семьей возникла глухая стена. Отныне она была отделена от них. Мне показалось, что она уже поняла это и приняла как должное. Старый Леонидис возложил на ее плечи тяжелое бремя — он сознательно шел на это, и она это знала. Он верил, что ее плечи были достаточно сильными, чтобы вынести это бремя, однако именно в тот момент мне стало несказанно жаль ее.
Пока что она не произнесла ни слова — по правде говоря, ей не дали возможности сделать это, — однако был недалек момент, когда ее заставят говорить. Уже сейчас я чувствовал, как сквозь нежное отношение к ней со стороны членов семьи начинает проглядывать притаившаяся враждебность. Даже в грациозно сыгранной Магдой сценке я разглядел едва заметное недоброжелательство. А ведь были еще и другие скрытые подводные течения, которые пока не вышли на поверхность.
Мистер Гейтскил наконец прочистил горло и заговорил четко и размеренно:
— Позвольте поздравить вас, София, — сказал он. — Вы стали очень богатой женщиной. Я рекомендовал бы вам не предпринимать никаких поспешных действий. Могу выдать вам в качестве аванса необходимую сумму наличных денег для покрытия текущих расходов. Если вы пожелаете обсудить дальнейшие условия, буду рад сделать для вас все, что в моих силах. Когда вы все не спеша обдумаете, позвоните мне в Линкольнскую корпорацию, чтобы договориться о встрече.
— Роджер… — начала было упрямо Эдит де Хэвиленд.
Но мистер Гейтскил поспешил прервать ее.
— Роджер, — сказал он, — должен сам о себе позаботиться. Он взрослый мужчина… э-э-э, по-моему, ему уже сорок пять лет. И знаете ли, Аристид Леонидис был совершенно прав. Из Роджера бизнесмен не получился. И никогда не получится. — Он посмотрел на Софию. — Если вам удастся вновь поставить на ноги Объединенную компанию, не стройте себе иллюзий в отношении Роджера. Он все равно не смог бы успешно управлять ею.
— У меня и в мыслях не было спасать Объединенную компанию, — сказала София.
Это были первые слова, которые она произнесла. Голос ее звучал решительно и по-деловому.
— Это было бы большой глупостью, — добавила она.
Гейтскил исподлобья взглянул на нее и едва заметно улыбнулся. Потом, пожелав всем спокойной ночи, покинул гостиную.
Некоторое время стояла тишина, как будто присутствующие не сразу осознали, что теперь они остались в тесном семейном кругу.
С характерной для него скованностью поднялся Филип.
— Я должен вернуться в библиотеку, — сказал он. — Потерял уйму времени.
— Папа… — начала София неуверенно, почти умоляющим тоном.
Филип обратил к ней холодный, неприязненный взгляд, и я почувствовал, как она вздрогнула и подалась назад.
— Прости, что не поздравляю тебя, — произнес он. — Но для меня все это было полной неожиданностью. Никогда не поверил бы, что отец может так унизить меня… что пренебрежет моей преданностью, да, именно, преданностью.
Впервые сквозь непроницаемую холодность проглянул подлинный человек.
— Боже мой! — воскликнул он. — Как мог он поступить со мной таким образом? Он всегда был несправедлив ко мне… всегда.
— Ты не прав, Филип, ты не должен так думать! — воскликнула Эдит де Хэвиленд. — Не рассматривай этот поступок как еще одно проявление пренебрежения к тебе. Это совсем не так. Когда приходит старость, человек естественно обращается мыслями к младшему поколению… Уверяю тебя, что именно этим все и объясняется… к тому же Аристид обладал очень острой деловой хваткой. Мне не раз приходилось слышать, как он говорил, что налог на наследство с двоих наследников…
— Он никогда меня не любил, — продолжал свое Филип хриплым глухим голосом. — Всегда на первом месте стоял Роджер… только Роджер. Ну вот наконец, — внезапно странное выражение злорадства исказило красивые черты его лица, — отец все-таки понял, что Роджер просто глупец и неудачник. И Роджер тоже остался с носом!
— А как же я? — раздался голос Юстаса.
До этого момента я едва замечал Юстаса, а тут вдруг обнаружил, что он буквально дрожит от охватившего его сильного возбуждения. Лицо его раскраснелось, и мне показалось, что в глазах стояли слезы. В его дрожащем голосе появилась истерическая визгливая нотка.
— Как стыдно! — воскликнул Юстас. — Какой позор! Как дедушка осмелился так поступить со мной? Как он посмел? Я его единственный внук. Как он мог обойти меня в пользу Софии? Это несправедливо. Я его ненавижу. Ненавижу и никогда в жизни не прощу. Проклятый старый тиран, я всегда желал ему смерти. Я хотел уйти из этого дома. Хотел стать сам себе хозяином. А теперь мне придется во всем подчиняться Софии, и я буду выглядеть как осел! Лучше бы мне умереть…
Голос у него сорвался, и он бросился вон из комнаты.
Эдит де Хэвиленд неодобрительно поцокала языком.
— Совершенно не умеет держать себя в руках, — неодобрительно пробормотала она.
— Я очень хорошо его понимаю! — воскликнула Магда.
— Ну как же тебе не понять! — заметила Эдит де Хэвиленд с ехидной ноткой в голосе.
— Бедняжка мой! Я должна пойти поискать его.
— Послушай, Магда… — Эдит поспешно вышла за ней следом.
Их голоса замерли вдали. София все еще смотрела на Филипа. Мне показалось, что я заметил мольбу в ее взгляде. Если это и было так, то мольба осталась без ответа. Филип, вновь овладевший собой, смотрел на нее холодно.
— Ты прекрасно воспользовалась обстоятельствами, София, — произнес он и вышел из комнаты.
— Зачем же он говорит такие несправедливые слова! — воскликнул я. — София…
Она протянула ко мне руки. Я обнял ее.
— Есть ли у тебя силы, чтобы вынести это, дорогая?
— Очень хорошо понимаю, что они должны чувствовать, — сказала София.
— Этот старый дьявол, твой дед, не должен был подвергать тебя таким испытаниям.
Она расправила плечи.
— Он считал, что я смогу это вынести. И я смогу. Мне только хотелось бы, чтобы Юстас не принимал все так близко к сердцу.
— Это у него пройдет со временем.
— Ты думаешь? Сомневаюсь. Он из тех людей, которые много размышляют и не любят действовать. И мне также ужасно жаль, что отец так обиделся.
— Мать, кажется, относится ко всему нормально?
— Это ее немножко задело. Ей не по нутру, что придется просить у своей дочери денег на постановку пьес. Не успеешь оглянуться, как она начнет допекать меня с постановкой «Эдит Томпсон».
— А ты что ответишь на это? Согласишься, чтобы ее успокоить?
София высвободилась из моих рук и откинула голову.
— Я скажу: НЕТ! Это отвратительная пьеса, и маме эта роль совершенно не подходит. Поставить такую пьесу означало бы просто выбросить деньги на ветер!
Я не смог удержаться от улыбки.
— Чему это ты улыбаешься? — подозрительно спросила София.
— Начинаю понимать, почему дед завещал деньги именно тебе. Яблочко от яблони недалеко падает, София.
В то время я очень сожалел о том, что Джозефина была лишена возможности участвовать во всех событиях. Уж она-то получила бы огромное удовольствие! Процесс выздоровления шел быстро, и ее возвращения ждали со дня на день, но тем не менее она пропустила еще одно важное событие.
Однажды утром, когда я, София и Бренда были в альпинарии, к парадному входу подъехала машина. Из нее вышли Тавенер и сержант Лэм. Они поднялись по ступенькам и скрылись в доме.
