Клеменси нахмурилась еще сильнее.
— Не будь таким варваром, Роджер, — сказала она.
— Варваром? Что за вздор! Совершено преднамеренное хладнокровное убийство беспомощного доверчивого старого человека… и когда я радуюсь, что убийцы схвачены и понесут наказание, меня называют варваром! Уверяю вас, что охотно задушил бы эту женщину своими руками.
— Вы ведь были рядом, когда за ней приехала полиция? Как она это восприняла?
— Это было ужасное зрелище, — сказала Клеменси.
— Ну хорошо, хорошо, дорогая… но тебе не понять этого. Ведь это не твоего отца убили. Я-то любил своего отца. Как ты этого не понимаешь! Я любил его.
— У меня было время, чтобы понять это, — заметила Клеменси.
Роджер полушутливо продолжал, обращаясь к ней:
— Ты совершенно лишена воображения, Клеменси. А если бы, предположим, отравили меня?..
Я увидел, как она закрыла глаза и сжала кулаки.
— Не смей даже в шутку говорить такие вещи! — резко произнесла она.
— Крепись, дорогая, скоро мы будем далеко от всего этого.
Мы двинулись по направлению к дому. Впереди шли Роджер и София, а мы с Клеменси замыкали шествие. Клеменси сказала:
— Теперь-то, наверное, они нас отпустят?
— Вам действительно не терпится уехать отсюда?
— Мое терпение на исходе.
Я взглянул на нее с удивлением. Встретившись с моим взглядом, она чуть заметно улыбнулась вымученной улыбкой и кивнула.
— Разве вы не заметили, Чарльз, что мне все время приходится бороться? Бороться за собственное счастье. За счастье Роджера. Я так боялась, что семья вынудит его остаться в Англии, что мы так и будем всю жизнь связаны по рукам и ногам семейными узами, задыхаясь от них. Боялась, что София предложит ему ренту и он останется в Англии, решив, что это будет означать больший комфорт и удобства для меня. Беда в том, что Роджер не слушает никаких доводов. В его голове рождаются идеи… надо сказать, что обычно это бывают самые нелепые идеи. Он плохо разбирается в жизни. Он похож на своего отца, считая, что счастье женщины непременно связано с наличием комфорта и денег. Но я буду бороться за свое счастье… буду. Увезу Роджера и обеспечу ему такой образ жизни, который ему подходит и при котором он не будет чувствовать себя вечным неудачником. Хочу, чтобы он жил для меня… вдали от всех этих людей… далеко, далеко.
Она говорила это негромко, торопливо, с какой-то ноткой безысходности в голосе, поразившей меня. Я тогда не понимал, в каком крайнем напряжении она находилась. Не понимал также, насколько отчаянным было ее собственническое чувство к Роджеру.
Мне вспомнилось замечание, оброненное Эдит де Хэвиленд. Странная у нее была интонация, когда она неожиданно произнесла: «Бок о бок с этим живет идолопоклонство». Хотел бы я знать, не Клеменси ли она имела в виду!
Роджер, думалось мне, любил своего отца сильнее, чем кого бы то ни было, даже больше своей жены, хотя был преданным супругом. Тогда впервые я осознал, насколько упорным было желание Клеменси добиться, чтобы муж принадлежал только ей. Я понял, что любовь к Роджеру составляла весь смысл ее существования. Он был не только ее мужем, но и ее ребенком.
К парадному входу подъехала машина.
— А вот и Джозефина вернулась, — сказал я.
Из машины вышли Джозефина и Магда. Если не считать забинтованной головы, Джозефина выглядела прекрасно.
Она немедленно заявила:
— Хочу проведать своих золотых рыбок. — И поспешила в нашу сторону, направляясь к пруду.
— Дорогая! — воскликнула Магда. — Тебе лучше было бы сначала подняться к себе в комнату, отдохнуть и, может быть, выпить немножко питательного бульона.
— Не суетись, мама, — сказала в ответ Джозефина. — Я чувствую себя нормально, а питательный бульон просто ненавижу.
Магда нерешительно потопталась на месте. Мне было известно, что на самом деле Джозефину должны были выписать из больницы еще несколько дней назад и что только по указанию Тавенера ее немного задержали там. Он не хотел рисковать безопасностью Джозефины, пока подозреваемые не будут заключены под стражу в надежном месте.
Я сказал, обращаясь к Магде:
— Надеюсь, свежий воздух пойдет ей на пользу. А я пойду и присмотрю за ней.
Я нагнал Джозефину, когда она еще не дошла до пруда.
— Пока тебя не было, здесь произошло много всяких событий, — начал я.
Джозефина не ответила. Она сосредоточенно разглядывала обитателей пруда своими близорукими глазками.
— Что-то я не вижу Фердинанда, — заметила она.
— Который из них Фердинанд?
— Такой, с четырьмя хвостами.
— Это довольно забавная рыбка. Но мне больше нравятся ярко-золотистые.
— Ну, это самая распространенная разновидность!
— А вот та белая рыбка, как будто молью изъеденная, мне совсем не по вкусу.
Джозефина презрительно взглянула на меня.
— Это же шебункин. Они стоят дорого… намного дороже, чем золотые рыбки.
— А тебе не хочется узнать, что здесь без тебя происходило, Джозефина?
— Думаю, что я все знаю.
— Ты знала, что было найдено другое завещание и что дедушка оставил все свои деньги Софии?
Джозефина со скучающим видом кивнула.
— Мама рассказала мне. Но я все равно уже знала об этом.
— Ты хочешь сказать, что услышала об этом в больнице?
— Нет, я хочу сказать, что знала о том, что дедушка оставил свои деньги Софии, потому что сама слышала, как он говорил ей об этом.
— Ты опять подслушивала?
— Да. Я люблю подслушивать.
— Мало того, что это недостойное поведение, но вдобавок запомни, что тот, кто подслушивает, может услышать не очень приятные вещи и о себе.
Джозефина как-то странно посмотрела на меня.
— Слышала, что дедушка говорил Софии обо мне, если ты это имеешь в виду. — Она добавила: — Нянюшка просто звереет, если ей удается накрыть меня за подслушиванием. Говорит, что маленькие леди так не поступают.
— И она совершенно права.
— Фу, — презрительно фыркнула Джозефина. — Теперь нет никаких леди. Так говорят в «Мозговом тресте». Они говорят еще, что это понятие у-ста-ре-ло. — Она тщательно произнесла по слогам это слово.
Я сменил тему разговора.
— Ты немножко опоздала к важному событию, — сказал я. — Тавенер арестовал Бренду и Лоренса.
Я ожидал, что Джозефина, верная образу юного детектива, задрожит от восторга, услышав такие новости, однако она лишь повторила с тем же скучающим видом, который меня так раздражал:
— Я уже знаю.
— Как ты могла узнать? Это произошло только что.
— По дороге мимо нас проехала машина. В ней сидели инспектор Тавенер и тот сыщик в замшевых ботинках, а с ними были Бренда и Лоренс, так что нетрудно было догадаться, что их арестовали. Надеюсь, их обо всем предупредили при задержании. Ты ведь знаешь, как это положено делать?
Я заверил ее, что Тавенер действовал строго в соответствии с установленными правилами.
— Мне пришлось рассказать ему про письма, — сказал я извиняющимся тоном. — Нашел их за баком. Надо было бы тебе самой рассказать об этом, но тебя вывели из строя.
Джозефина осторожно потрогала голову.
— Меня должны были убить, — самодовольно заявила она. — Я же говорила тебе, что пришло время для следующего убийства. Конечно, было глупо прятать письма за баком. Когда однажды я увидела, как оттуда выходил Лоренс, сразу же обо всем догадалась. Хочу сказать, что он ведь совсем не из умельцев, которые возятся с кранами, трубами или пробками, и поэтому я поняла, что он там, наверное, что-нибудь прячет.
— Но мне казалось… — Я не успел закончить фразу, потому что послышался властный голос Эдит де Хэвиленд:
— Джозефина, Джозефина, немедленно иди сюда!
Джозефина вздохнула.
— И эта суетится, — пробормотала она. — Лучше уж я пойду. Если зовет тетя Эдит, тут уж ничего не поделаешь.
Она помчалась через газон. Я медленно побрел за ней следом.
Перекинувшись несколькими словами с тетей, Джозефина скрылась в доме. Я присоединился к Эдит де Хэвиленд на террасе.
В то утро она выглядела отнюдь не моложе своих лет. Меня удивили следы глубокой усталости и страдания на ее лице. Казалось, она была измучена и разбита. Увидев сострадание на моем лице, она попыталась улыбнуться.
— Этот ребенок ведет себя ничуть не лучше после того, что с нею приключилось. Надо нам в дальнейшем получше за ней присматривать. Однако теперь, мне кажется, в этом не будет такой необходимости? — Глубоко вздохнув, она продолжала: Я рада, что все кончилось. Но что за представление устроила эта женщина! Если уж тебя арестовывают за убийство, то следует хотя бы вести себя достойно. Меня просто из себя выводят люди, подобные Бренде, которые теряют голову и начинают вопить. Полные ничтожества! А Лоренс Браун выглядел как загнанный кролик.
