— Другими словами, вы собираетесь подождать до тех пор, пока не добьетесь ощутимого результата в вашем расследовании и только тогда будете готовы отпустить меня. Но этого не случится, если Фрэнк Селлерс не позвонит вам из Лос-Анджелеса и не сообщит, что меня можно выпустить из карантина.
Хобарт улыбнулся.
— В этом случае, — заявил я, — я требую, чтобы со мной повидался адвокат.
Он покачал головой.
— Лэм, у меня плохо со слухом. Ты говоришь мне в ухо, которое ничего не слышит.
— Тогда повернитесь, — предложил я, — чтобы другое ваше ухо могло меня услышать.
Хобарт в ответ только усмехнулся и заявил:
— Лэм, сиди здесь и не рыпайся. Можешь придумать еще что-нибудь. Но не беспокой меня, пока не придумаешь что-нибудь стоящее. Но если ты придумаешь нечто действительно стоящее и не сообщишь мне об этом, то я тебя поколочу.
Он взял журнал о скобяных изделиях и вышел из комнаты.
Когда вернулся Хобарт, было уже четыре часа пополудни.
— Ну, Лэм, мы отпускаем тебя.
— А где Эрнестин?
— Я отослал ее домой час тому назад.
— Вы могли бы позволить мне проводить ее домой, — заметил я.
Хобарт усмехнулся.
— Мог бы, но не сделал этого. Ее отвез домой один из наших детективов, который допрашивал ее. Она была возбуждена до крайности. Сказала, что телевидение — скучно и однообразно по сравнению с реальной жизнью, которая, как оказалось, может привести ее в настоящий трепет.
— Хорошо, — заявил я, — а какие планы вы заготовили для меня?
— А какие планы ты сам наметил для себя? — спросил он.
— Это зависит от того, что я смогу сделать.
— Я не хочу, чтобы твои неуклюжие попытки что-то сделать подпортили дело. Если ты примешься за них, то мы опять заберем тебя в участок.
— А как насчет Эвелин Эллис? Вы нашли коробку, оставшуюся от того ножа?
— Не будь глупцом, — посоветовал он мне, — дела делаются легко только вами, одаренными любителями. К твоему сведению, Эвелин заявила, что она раздала все ножевые наборы аккредитованным участникам конвенции, которые останавливались у стенда компании «Кристофер, Краудер и Дойль». Она утверждала, что не взяла себе ножевого набора. Она вообще не занималась в то время домашним хозяйством. Она хотела бы знать, как могло нам прийти в голову, что молодая женщина с ее положением в обществе способна на то, чтобы спрятать ножевой набор в своем купальном костюме.
— Она могла завернуть набор в бумагу и пронести его под мышкой, — возразил я, — у нее же была сумочка, не так ли?
— Я знаю об этом, — недовольно ответил Хобарт, — мы расследуем все это. Не беспокойся, Лэм. Тебе не следует подсказывать нам, как надо вести расследование дела об убийстве. Ты хотел узнать, что мы нашли, так вот, я отвечаю тебе — мы ничего не нашли.
— Могу я поговорить с Эвелин Эллис?
Лицо Хобарта приняло жесткое выражение.
— Послушай, Лэм, — сказал он, — заруби это себе на носу. Ты находишься в Сан-Франциско. Ты можешь поселиться в отеле. Ты можешь пойти на любое театральное представление. Ты можешь подцепить девочку. Ты можешь хорошо провести с ней время. Ты можешь, в конце концов, напиться. Но если ты появишься около магазина фотоматериалов «Хэппи Дейз», если попытаешься нанести визит Эвелин Эллис или будешь болтаться около отеля, в котором было совершено убийство, то тут же будешь брошен в тюремную камеру. И, видит Бог, ты будешь сидеть в ней, пока мы не разберемся со всем этим делом.
— А вам не приходило в голову, — возмутился я, — что я занимаюсь работой? Что я несу ответственность перед клиентом? Что кто-то похитил у меня пятьдесят тысяч баксов и…
— Мне все приходило в голову, — вялым голосом перебил меня Хобарт, — приходило в голову пятьдесят или шестьдесят раз и продолжает приходить. Я пытаюсь разобраться со всей этой кутерьмой. И я не хочу, чтобы ты мешал мне.
— Могу я вернуться в Лос-Анджелес?
— Можешь, но я тебе не советую. Селлерс там сейчас явно не в духе.
— Но там же и Хейзл Клюн, она же Хейзл Даунер, которая…
— О ней нам все известно, — перебил меня Хобарт, — мы устанавливали за ней наблюдение. Она была здесь в ночь перед убийством. Да и сейчас она здесь.
— И сейчас?
Хобарт кивнул.
— Где?
Он было принялся качать головой. Затем неожиданно прищурился. Я понял, что его мучит какая-то мысль.
— Почему тебе это хочется знать? — спросил он.
— Я же выполняю работу по ее заказу. Совесть не позволяет мне требовать у нее суточные за то, что я протираю штаны в комнате для допросов в управлении полиции Сан-Франциско.
— Что тебя больше устроит, спать в тюремной камере или в отеле? — спросил Хобарт. — Я спрашиваю тебя об этом потому, что я изменил свое решение выпустить тебя на волю.
— Это что, шутка?
— Нет, это — вопрос.
— Тогда мой ответ, вероятно, удивит вас, — предположил я, — я предпочитаю спать в отеле.
— Думаю, что это можно будет организовать без всяких проблем, — пообещал Хобарт, — но ты должен будешь быть послушным.
— Что это значит, быть послушным?
— Мы закажем тебе комнату в отеле. В комнате будет телефон, но ты не должен будешь пользоваться им для звонков в город. В отеле есть хороший ресторан, из которого ты сможешь заказать себе еду прямо в твою комнату. Мы обеспечим тебя газетами и журналами. Ты сможешь почитать их. В комнате есть телевизор. Ты сможешь смотреть его. Ты можешь спать, сколько тебе захочется. Но ты не сможешь покинуть комнату, поскольку мы сразу же узнаем об этом. И, если ты это сделаешь, то это будет очень плохо — для тебя.
— Вы хотите сказать, что я буду под арестом?
— Не совсем так. Ты будешь находиться под опекой полиции. Ты сможешь делать в комнате все, что угодно, но не должен покидать ее без нашего разрешения.
— И как долго мне придется оставаться там?
— По крайней мере, весь сегодняшний вечер, но также, возможно, и всю ночь. Может быть, мы разрешим тебе убраться оттуда завтра утром.
— Мой партнер будет беспокоиться обо мне.
— Твой партнер уже до чертиков беспокоится о тебе, — вздохнул Хобарт, — куда только не обращались по поводу тебя из твоего офиса. Они даже звонили сюда, в управление.
— И что вы им сказали?
— Мы ответили, что никакого Дональда Лэма мы не задерживали ни по какому поводу. Так оно и есть.
— Но вы же задержали меня.
— Но не в связи с каким-либо конкретным обвинением. Ты у нас просто потому, что хочешь сотрудничать с нами.
— Эрнестин будет беспокоиться обо мне, — напомнил я.
— Эрнестин находится уже не на седьмом, а на девятом небе, — сообщил Хобарт. — Она сейчас полностью сотрудничает с полицией. Тот детектив, который находится в ее квартире, присматривая за всем, довольно смазливый холостяк, который заключил, что Эрнестин — сознательная и рассудительная девушка. По правде говоря, они не теряют времени даром. Я не буду удивлен, если выяснится, что он отбил ее у тебя, Лэм. Помимо всего прочего, он там, перед ее глазами, а ты, увы, здесь.
— Где находится этот отель? — спросил я.
— Это отель под названием «Океанский пляж», — пояснил он, — ты где хочешь остановиться: в отеле или здесь?
— В отеле.
— О'кей, я все устрою. Для этого не потребуется более получаса.
Он вышел, и примерно через тридцать минут дверь в комнату открыл детектив в гражданской одежде.
— Пошли, Лэм, — позвал он.
Я последовал за ним в полицейскую машину. Детектив медленно и осторожно повел машину в отель «Океанский пляж», находившийся на самом берегу океана и очень далеко от места убийства Даунера, так же как и от фотомагазина «Хэппи Дейз».
Детектив проводил меня в комнату. Изящно обставленная, она была достаточно просторной.
— Каковы будут ограничения для меня, — спросил я, — например, могу ли я выходить из отеля?
— Ты не должен выходить из отеля.
— А как насчет бритвы, зубной щетки и…
— Твоя дорожная сумка лежит там, в углу комнаты. У этого телевизора — прекрасный прием. На столе — последние номера газет. Из отеля можно будет выйти только через парадные двери и через запасной выход, предусмотренный на случай пожара. Мы будем наблюдать за парадными дверьми. Запасной выход останется без присмотра.
— Что так?
— Видишь ли, — пояснил детектив, — откровенно говоря, сидеть снаружи и наблюдать за запасным выходом было бы не комфортно, да к тому же на улице просто холодно. Кроме того, должен признаться, наш инспектор будет только рад, если ты улизнешь, используя этот запасной выход.
— Это почему же? — спросил я.
— Знаешь ли, — усмехнулся он, — в этом случае само дело будет выглядеть намного лучше.
— Какое дело?
— Дело, возбуждаемое против тебя.
— Я не знал, что против меня возбуждается дело.
