Гамильтон Бюргер поднял на Селкирка вопросительный взгляд:
— Вы действительно хотите обвинить адвоката Мейсона в похищении ребенка? Если это так, вам следует подать официальную бумагу, а мы дадим делу законный ход.
— Будь я проклят, если не сделаю этого, — с холодной яростью сказал Селкирк.
И тут раздался спокойный голос судьи Кента:
— Я еще раз хочу предупредить вас, мистер Селкирк, чтобы вы не устраивали в этом кабинете нелепых представлений, да еще в присутствии ребенка. Чем дальше, тем очевиднее, что при рассмотрении сложного уголовного дела ни в коем случае нельзя допускать подобных нелепых ситуаций. Теперь мне ясно, что это была попытка сыграть на моем искреннем желании уберечь семилетнего мальчика от эмоционального стресса. Этот фарс зашел слишком далеко, и если я буду идти у вас на поводу, то меня просто дисквалифицируют и отстранят от ведения этого дела.
Гамильтон Бюргер поднялся.
— Этого следовало ожидать. Я возвращаюсь к себе. Прошу вас, мэм, и вашего мальчика пойти со мной. У представителей прокуратуры есть к вам несколько вопросов. — Он обвел взглядом присутствующих. — Если мистер Селкирк по-прежнему хочет предъявить Перри Мейсону обвинение в похищении ребенка, уверяю вас, что этому делу будет дан законный ход, независимо от моих симпатий и антипатий.
Я могу обещать вам полную беспристрастность и объективность.
Бюргер кивнул Селкирку и направился к двери.
— Прошу вас следовать за мной, — бросил он на ходу женщине-детективу.
Мейсон подошел к судье Кенту.
— Очень жаль, что вся эта кутерьма помешала вам спокойно пообедать, сказал он.
Судья смотрел на него с некоторым замешательством.
Но в глубине его глаз Мейсон уловил что-то похожее на восхищение.
Суд возобновил работу в два часа. Теперь на прокурорском месте рядом с Мэнли Маршаллом сидел Гамильтон Бюргер.
Он сразу кинулся в бой:
— С позволения суда я хотел бы вызвать свидетельницу, показания которой, возможно, удивят некоторых из вас.
Я вызываю Миллисент Бейли.
По боковому проходу прошла женщина лет двадцати восьми. — худенькая, изящная, ее грациозная походка и манера держаться красноречиво свидетельствовали о том, что она прекрасно сознает свою привлекательность. Какая-то особенная, неуловимая атмосфера создалась вокруг нее, пока она приносила присягу и занимала место на свидетельской скамье.
Она села и подняла глаза.
Гамильтон Бюргер приступил к допросу:
— Ваше имя Миллисент Бейли?
— Да, сэр.
— Мисс или миссис?
— Миссис.
— Вы проживаете вместе со своим мужем?
— Нет, я разведена.
— Я прошу вас мысленно вернуться к событиям ночи с семнадцатого на восемнадцатое. Помните ли вы, что тогда произошло?
— Вы имеете в виду поздний вечер семнадцатого и утро восемнадцатого?
— Совершенно верно.
— Да, я все хорошо помню.
— Скажите, что вы делали в тот вечер?
— Я встречалась со своим знакомым.
— Можете ли вы сообщить нам его имя?
— Я бы не хотела. Он — довольно известная личность, к тому же женат, но его семейная жизнь не очень удачна.
Он думает развестись и уже предпринял кое-какие шаги для этого. Однако сейчас я не намерена осложнять ему жизнь, поэтому предпочитаю сохранить его имя в тайне.
— Я уверен, — любезно сказал Гамильтон Бюргер, — что в сложившихся обстоятельствах мой коллега не будет настаивать, чтобы вы назвали имя своего знакомого, ну а я — тем более. И я уверен, что большинство мужчин меня поддержат.
И Гамильтон Бюргер отвесил учтивый поклон в сторону Перри Мейсона.
— Я не собираюсь делать никаких исключений, — заявил адвокат, — и буду задавать те вопросы, какие сочту необходимыми.
— Ну что ж, другого я и не ждал, — сказал Гамильтон Бюргер. — Но я уверен, что личность этого человека не имеет абсолютно никакого отношения к существу дела и показаниям свидетельницы, и когда это выяснится, у вас самого не возникнет желания узнавать его имя.
Он повернулся к свидетельнице:
— Теперь, миссис Бейли, я попрошу вас сосредоточиться и как можно подробнее рассказать нам о событиях ночи с семнадцатого на восемнадцатое.
— Я вернулась домой в восемь вечера. Поднялась в квартиру, приняла ванну и переоделась. Мой приятель сказал, что зайдет за мной часов в десять. В десять часов он пришел. Мы выпили по коктейлю, а потом отправились в ночной клуб, где танцевали — ну, по-моему, до половины первого, может быть, до часу.
— А что было потом?
— Потом мы ушли из ночного клуба и поехали в другое место.
— Куда именно вы поехали? — вкрадчиво спросил Бюргер.
— В загородный клуб «Сан-Себастьян».
— Вы находились в самом здании клуба?
— Мы остановились на широкой площадке для парковки машин, там обычно оставляют машины члены клуба.
— В какое время это было? — спросил прокурор.
— Я, конечно, не могу точно сказать, но не позже половины второго.
— То есть было половина второго утра восемнадцатого числа?
— Да, сэр.
— А почему вы поехали именно туда?
— Ну… нам просто нужно было поговорить.
— Вы можете описать то место, где стояла ваша машина?
— Да, конечно. Там есть дорога, которая поднимается по склону холма к зданию клуба, а недалеко от нее стоянка, где оставляют свои машины члены клуба. Это довольно большая асфальтированная площадка с белыми полосами разметки.
— Когда вы туда заехали, там стояли еще какие-нибудь машины?
— Да.
— Пожалуйста, расскажите как можно подробнее, что произошло после того, как вы остановили свою машину на стоянке, — сказал Гамильтон Бюргер.
— Там мы увидели еще одну машину.
— Опишите ее.
— Не могу сказать, что я ее разглядела. Но это была большая машина, по-моему, очень дорогая.
— Свет в машине горел?
— Вы имеете в виду — внутри?
— Да.
— Нет, не горел, и фары тоже были выключены.
— И что же эта машина?..
— Да ничего, она просто стояла, и все.
— В ней кто-нибудь сидел?
— Нет, я даже решила, что ее просто оставили…
— Не важно, что вы решили, — перебил ее Гамильтон Бюргер. — Я спрашиваю вас только о том, что вы видели и слышали.
— Да, сэр.
— Что вы делали дальше?
— Нам с моим другом нужно было обсудить кое-что наедине. Мы… Я имею в виду, он объехал сзади стоящую машину и проехал к самому концу автомобильной стоянки. Там растет несколько деревьев, такие громадные дубы, и примерно полдюжины мест для парковки находится как раз под деревьями.
— И что же вы сделали?
— Мой друг припарковал там нашу машину.
— Эта часть стоянки освещена?
— Нет, сэр. Туда падает немного света от большого фонаря, который висит перед входом в здание клуба и горит всю ночь. Есть еще немного света от фонаря перед въездом на стоянку, но по-настоящему она не освещается. Там довольно-таки темно.
— А под деревьями, по-видимому, совершенно темно?
— Да, сэр.
— Ваш друг поставил машину капотом к деревьям?
— Нет, наоборот. Он развернул машину так, чтобы можно было сразу уехать, если возникнет необходимость.
— Итак, если я вас правильно понял, через ветровое стекло вы могли видеть всю стоянку?
— Да.
— А также дорогу, по которой машины въезжают на стоянку?
— Да, сэр.
— А вам была видна та машина, что уже стояла на стоянке?
— Да.
— Так, что было дальше?
— Какое-то время мы просто сидели и разговаривали.
— И как долго вы разговаривали?
— Довольно долго. Нам многое надо было обсудить. Дело в том, что я не принадлежу к числу женщин, которые с радостью разбивают чужую семью. Я ему сказала…
— Суду не важно, что вы ему сказали, и вообще не важно, о чем шел разговор, — прервал ее Гамильтон Бюргер. — Я не спрашиваю вас о ваших делах, и мой последний вопрос был задан только потому, что для меня сейчас важен фактор времени.
— Понимаю, сэр.
— Можете ли вы сказать, хотя бы приблизительно, как долго продолжался ваш разговор?
— Да не очень долго.
— Может быть, час?
— Да, я думаю, около часа.
— И что произошло после?
— Ну, мы еще разговаривали и…
— Меня интересует только одно, — перебил ее Гамильтон Бюргер. — Я бы хотел знать… Ну ладно, я поставлю вопрос по-другому. В какое время вы уехали оттуда?
— Было около… Даже точно не знаю, ну, наверное, было около половины третьего утра, может быть, и три. Не могу точно сказать. Я не смотрела на часы.
— Так, теперь скажите, случилось ли что-нибудь до того, как вы уехали?
— Да, сэр.
— Что именно?
— По той дороге, что ведет к стоянке, проехала машина, выехала на стоянку и остановилась.
— Вот об этом и расскажите, пожалуйста, поподробнее, — попросил Бюргер. — Опишите эту машину.
