— Теперь вы согласны со мной?
— Да, вполне.
— Только что вы указали на мою подзащитную и сказали, что именно ее вы видели на автостоянке в ту ночь?
— Да, именно ее. Я говорю правду.
— Вы не просто указали на нее, но по просьбе прокурора подошли и положили ей на плечо руку.
— Да, сэр.
Это опознание было неплохо отрепетировано, не так ли?
— Что вы имеете в виду?
— Вы ведь обсуждали с помощником прокурора Мэнли Маршаллом, как будет проходить опознание, и он наверняка сказал вам примерно следующее: «Потом, когда я спрошу вас, видели ли вы когда-нибудь женщину, сидящую на скамье подсудимых, вы должны будете указать на нее. Просто укажете на нее и скажете: «Вот та самая женщина». Разве не так было дело?
— Да, он сказал мне, что я должна буду указать на нее.
— А не говорил он, какое у вас при этом должно быть выражение лица?
— Нет, сэр. Этого он не говорил.
— Говорил ли он, что попросит вас подойти к моей подзащитной и положить ей руку на плечо?
— Нет, не говорил.
— А кто-нибудь говорил вам, чтобы вы придали своему голосу особую выразительность, когда подойдете к ней и скажете: «Вот женщина, которую я видела…» и так далее — или чтобы вы нашли для этого какие-нибудь эффектные слова?
— Ну… это было не совсем так, как вы говорите.
— Как это было?
— Вы спросили меня, говорил ли это мистер Маршалл.
— Возможно, это говорил вам кто-то еще, не обязательно он!
— Другой человек говорил мне, что я должна сделать так, чтобы эта сцена выглядела как можно драматичнее, он так и выразился.
— И кто же это был?
— Мистер Гамильтон Бюргер, окружной прокурор.
— Когда он вам это говорил?
— Как раз перед тем, как вызвать меня для дачи показаний.
— Значит, слова «Вот та женщина, именно ее я и видела» вы повторили за мистером Бюргером?
— Ну… в общем, он сказал мне, какую фразу я должна произнести, что я и сделала.
— Он также сказал вам, что это нужно сделать как можно более выразительно?
— Да.
— И эту фразу вы постарались повторить так, как он просил?
— Да.
— Один или два раза?
— Мне кажется, два или даже три… Понимаете, я ведь не актриса, и для меня довольно трудно говорить с нужным выражением. Когда просто рассказываешь что-то, ведь говоришь совсем не так, а обычным голосом, но мистер Бюргер сказал, что судебное разбирательство — вещь особая и говорить нужно как можно более выразительно.
Мейсон улыбнулся.
— У меня все, — сказал он.
— Вопросов нет, — отозвался Гамильтон Бюргер, его лицо было пунцовым от ярости.
Свидетельница покинула свое место.
— Для дачи свидетельских показаний вызывается Бартон Дженнингс, объявил Гамильтон Бюргер.
По-прежнему опираясь на палку, появился Бартон Дженнингс, произнес слова присяги и сел, вытянув вперед больную ногу и сжав руками набалдашник палки.
Гамильтон Бюргер начал допрос свидетеля с обычных вопросов — о роде занятий и месте жительства, затем остановился на том моменте, когда Дженнингсы приехали в аэропорт встречать Норду Эллисон и привезли ее к себе.
Он попросил свидетеля рассказать об утреннем приезде к ним Норды Эллисон и Перри Мейсона и о событиях, связанных с утверждением Норды Эллисон, что она нашла у них в подвале пишущую машинку. Прокурор предъявил Бартону Дженнингсу для опознания пистолет, и свидетель подтвердил, что действительно держал его в ящике шкафа в комнате для гостей, которая в ту злополучную ночь была занята Нордой Эллисон.
— Перекрестный допрос. — Гамильтон Бюргер бросил на Мейсона вызывающий взгляд.
Мейсон повернулся к свидетелю.
— Мистер Дженнингс, я задам вам всего несколько вопросов, — сказал он. — Некоторые из них могут показаться вам странными, но они необходимы для выяснения кое-каких аспектов дела. Итак, ваша жена ранее уже была замужем?
— Да, была.
— Ее первым мужем был Мервин Селкирк, недавно трагически погибший?
— Да, сэр.
— От этого брака у них остался сын Роберт Селкирк?
— Да, сэр.
— Время от времени Роберт жил с вами и вашей женой, не так ли?
— Совершенно верно.
— Вы привязаны к нему? Я имею в виду не только вашу жену, но и вас?
— Да, привязан. Он очень милый ребенок.
— А вы знаете, где он сейчас?
— Протестую! — воскликнул Бюргер. — Вопрос задан неправильно, является несущественным, неправомерным и не относящимся к делу. Не имеет совершенно никакого значения, где сейчас находится мальчик, и незачем пускать по следам ребенка свору репортеров.
Немного подумав, судья Кент сказал:
— Протест принимается.
— В ночь с семнадцатого на восемнадцатое Роберт Селкирк находился у вас дома?
— Да, сэр.
— Вы увезли его из дома рано утром восемнадцатого?
— Да.
— Почему?
— У него была назначена встреча с ребятами.
— Но он не поехал с ними?
— Совершенно верно.
— Почему?
— Из-за драматических событий, происшедших у нас в доме, мы решили, что это нежелательно.
— Но ведь вы узнали об убийстве Мервина Селкирка гораздо позже?
— Гораздо позже чего?
— Гораздо позже, чем вы увезли Роберта из дома.
— Нет, вы не правы.
— Насколько мне известно, мальчики, с которыми должен был ехать Роберт, договорились встретиться в одиннадцать часов.
— Да, я ошибся, решив, что они договорились на семь утра. Потом-то я узнал, что они не собирались уезжать раньше одиннадцати. Я выяснял время по телефону и перепутал, было плохо слышно. Разговаривал с человеком, который все это организовал, и я понял его так, что они собираются уехать в семь утра, а встретиться договорились на час раньше. Позже я понял, что речь шла об одиннадцати часах, но сначала был уверен, что Роберт уезжает гораздо раньше.
— Во сколько вы увезли Роберта?
— Было… было довольно рано. Не знаю точно. Я не посмотрел на часы.
— И куда же вы его повезли?
— Протестую, — вновь вмешался Гамильтон Бюргер. — Я уже просил не задавать вопросов о местопребывании Роберта Селкирка, и представитель защиты не имеет никакого права снова возвращаться к этому вопросу. Вопрос неправомерный, несущественный и не относится к делу.
— Суд считает, что свидетель должен ответить на этот вопрос, — сказал судья Кент. — Отвечайте, свидетель. Куда вы отвезли Роберта Селкирка?
— К одному приятелю.
— К своему приятелю или к приятелю Роберта? — спросил Мейсон.
— Это друг нашей семьи.
— А теперь скажите, почему вы так рано увезли Роберта из дома в то утро? — спросил Мейсон.
— Мне не хотелось его волновать.
— Чего вы боялись?
— Дело в том… Честно говоря, мистер Мейсон, к тому времени уже были предприняты определенные шаги, чтобы добиться передачи опеки над Робертом одному человеку.
Я имею в виду мою жену, она хотела быть его единственным опекуном. Мисс Эллисон, обвиняемая, должна была стать нашей свидетельницей, во всяком случае мы на это рассчитывали. Мне очень не хотелось, чтобы обо всех этих планах узнал Роберт, тем более раньше времени, да и вообще было нежелательно, чтобы он слышал все эти разговоры.
— Итак, вы выехали из дома чуть свет и увезли с собой Роберта? — продолжал Мейсон.
— Да, сэр.
— И это единственная причина, почему вы так поступили?
— Да, единственная.
— Когда вы увозили Роберта, он сказал вам, что ночью стрелял из пистолета?
— Обвинение протестует, — подскочил Гамильтон Бюргер. — Вопрос неправомерный, несущественный и не относится к делу.
— При такой формулировке вопроса суд вынужден будет поддержать протест, — произнес судья Кент.
— Может быть, вы увезли его именно потому, что он рассказал вам, будто ночью выстрелил из пистолета? — спросил Мейсон.
— Протестую, — вновь привстал Бюргер.
Судья Кент покачал головой:
— В последней формулировке вопрос вполне правомерен.
— Хорошо, — после минутного колебания сказал Бартон Дженнингс. — Можно сказать, что я увез его именно поэтому.
— А когда вы впервые услышали от него, что ночью он выстрелил из пистолета?
— Обвинение протестует, вопрос несущественный, неправомерный и не относящийся к делу, — снова вмешался Бюргер.
В задумчивости судья Кент поправил парик, пригладил его ладонью и посмотрел на Мейсона.
— Мы отклонились от существа дела, мистер Мейсон.
Вы должны ясно представлять себе, что суд и присяжные несут серьезную ответственность. Ваши вопросы и ответы свидетеля, несомненно, станут достоянием прессы, и суд настаивает, чтобы допрос велся строго в рамках закона.
Выслушав замечание судьи, Мейсон сказал:
— Я полностью в курсе этих обстоятельств, ваша честь.
Но прошу суд учесть, что передо мной стоит нелегкая задача защитить мою клиентку, обвиняемую в предумышленном убийстве. Я должен в первую очередь учитывать ее интересы. Заверяю вас, что я задаю эти вопросы отнюдь не из праздного любопытства, а преследую цель, которая, если мне позволят продолжить, будет очень скоро ясна всем.
