— Быстро сработано! — заметил Фокс.
— Теперь он болтает с полицейскими.
Они еле различали тоненький голосок Санскрита, затем услышали хором сказанное полицейскими: «Спокойной ночи, сэр».
— Нахально он действует, братец Фокс, — сказал Аллейн.
Оба неторопливо зашагали в сторону посольства. Тротуар на их стороне был совсем узенький. Кажущаяся в полутьме гротескной огромная фигура наплывала на них, двигаясь серединой проулка. Минуя ее, Аллейн говорил Фоксу:
— Мне кажется, все в порядке, по-иному такие дела и не делаются. Надеюсь, вы не очень скучали.
— О нет, — отвечал Фокс, — Я даже подумываю присоединиться.
— Вот как? Прекрасно.
Так они добрели до посольства. Легкие шаги Санскрита к этому времени замерли в отдалении. Наверное, он уже проходил сквозь проем в стене.
Аллейн с Фоксом приблизились к двум констеблям.
Аллейн сказал:
— Суперинтендант Аллейн. Департамент уголовного розыска.
— Сэр, — отозвались констебли.
— Мне нужен от вас по возможности точный и полный отчет о том, что здесь только что произошло. Вы выяснили имя этого человека? Говорите вы, — он обратился к констеблю, которые разговаривал с Санскритом.
— Нет, сэр. У него был специальный пропуск, сэр.
— Вы хорошо разглядели пропуск?
— Да, сэр.
— Но имени не прочитали?
— Я… нет… я его толком не разобрал, сэр. Начинается на «С», потом там еще «К» есть, «Сан» что-то такое, сэр. Пропуск был в порядке, сэр, с фотографией, как в паспорте. Фотография точно была его. Он не просил, чтобы мы его впустили, сэр. Ему только нужно было кое-что передать. Если бы он внутрь просился, мы бы записали имя.
— А так вы его даже не заметили.
— Сэр.
— Что именно он сказал?
— Он хотел передать письмо, сэр. Первому секретарю посольства. Я его осмотрел, сэр. На конверте было написано «Первому секретарю», а в углу «Для предоставления Его Превосходительству Президенту». Крепкий конверт из желтой бумаги, сэр, но совсем тоненький, сэр.
— Что дальше?
— Я сказал, что время для передачи письма неподходящее. Говорю, давайте его мне, я после передам, сэр, но он ответил, что обещал доставить конверт лично. Там, говорит, внутри фотографии, Президент потребовал, чтобы их проявили и отпечатали как можно быстрее, пришлось, дескать, постараться, только полчаса назад закончили. Говорит, у него инструкции — передать их через ночного портье Первому секретарю.
— И?
— Ну, я взял конверт, посветил фонариком, — наощупь в нем вроде как картонная папка лежала. Никаких шансов, что там могло оказаться что-нибудь опасное, сэр, и потом, у него же был специальный пропуск, ну и мы разрешили передать конверт и… вот и все, сэр.
— А вы, стало быть, позвонили в дверь? — спросил Аллейн у другого полицейского.
— Сэр.
— Он что-нибудь сказал ночному портье?
— Они не по-английски говорили, сэр. Обменялись несколькими словами, по-моему, на туземном языке. Потом портье взял конверт и захлопнул дверь, а этот человек пожелал нам спокойной ночи и ушел.
Во все продолжение беседы мистер Фокс каменно взирал на того из констеблей, к которому в данный миг обращался Аллейн, причиняя бедняге явное беспокойство. Когда беседа закончилась, он похоронным тоном сообщил в пространство, что он-де не удивится, если этой историей займутся На Самом Верху, отчего оба констебля заледенели.
Аллейн сказал:
— Вы обязаны были немедленно обо всем доложить. Если мистер Гибсон не узнает об этом происшествии, считайте, что вам чертовски повезло.
— Спасибо, сэр, — хором произнесли констебли.
— За что? — осведомился Аллейн.
— Вы расскажете обо всем Фреду Гибсону? — спросил Фокс, когда они тронулись в обратный путь.
— О случившемся? Да. Остальное его забота. Я обязан ему рассказать. Неприятная получается история. Со специальным пропуском ему ничего не стоит проникнуть в посольство. Полицейским сказано, что любой его обладатель — persona grata. У него был отличный шанс, пусть даже он им не воспользовался.
Аллейн вдруг схватил Фокса за руку.
— Посмотрите туда, — сказал он. — Этот еще откуда взялся?
На дальнем конце проулка кто-то быстро удалялся от них, погружаясь в глубокую тьму. Едва они успели заметить этого человека, как он свернул за угол и сгинул. Послышался легкий звук бегущих ног. Аллейн с Фоксом, стремительно понеслись по проулку, но увидеть им уже никого не удалось.
— Он мог выйти из одного из этих домов и погнаться за такси, — сказал Фокс.
— Во всех домах темно.
— Это верно.
— И работающего двигателя мы не слышали. Вы что-нибудь разглядели?
— Нет. Шляпа. Плащ. Резиновые подошвы. Брюки. Я даже не возьмусь сказать мужчина это или женщина. Все произошло слишком быстро.
— Черт, — сказал Аллейн.
Некоторое время они шагали молча.
— Неплохо бы узнать, что было в конверте, — сказал, наконец, Фокс.
— Это «неплохо» может оказаться самым слабым из сказанного вами на протяжении всей жизни.
— Вы спросите?
— Можете поспорить, не проиграете.
— У Президента?
— У кого же еще? И спрошу ни свет ни заря, понравится это ему или нет. Знаете, Фокс, — продолжал Аллейн, — меня посетила чрезвычайно неприятная мысль.
— Что вы говорите, мистер Аллейн? — мирно откликнулся Фокс.
— Я буду вам очень обязан, если вы просто послушаете, пока я стану перебирать все разрозненные обрывки сведений, имеющихся у нас насчет этого гнусного толстяка, и посмотрите, не складывается ли из них определенная картинка.
— С удовольствием, — сказал Фокс.
Пока они шли по пустынным Каприкорнам к своей машине, Фокс с тихим одобрением слушал Аллейна. Уже усаживаясь в машину, Аллейн сказал:
— Вот что у нас имеется, братец Фокс. Теперь вопрос. Что отсюда в общем и целом следует?
Фокс провел широкой ладонью по своим коротким усам и затем оглядел ее, словно надеясь обнаружить на ней ответ.
— По-моему, — сказал он, — я понял, куда вы клоните.
— Клоню я вот куда, — отозвался Аллейн, — если говорить попросту, то этот…
Угрозу Аллейна разбудить Громобоя ни свет ни заря не следовало воспринимать буквально. На самом-то деле это его ни свет ни заря разбудил мистер Гибсон, желавший узнать, действительно ли Президент собирается приехать к Трой в половине десятого, чтобы позировать для портрета? Аллейн подтвердил это, в ответ из трубки полились шумные вздохи. Аллейн, наверное, уже видел утренние газеты? — спросил Гибсон, и когда Аллейн ответил отрицательно, сообщил ему, что в каждой имеется на первой странице по три колонки текста с фотографиями, и все насчет вчерашнего посещения Громобоем их дома. Скучным голосом Гибсон принялся зачитывать наиболее оскорбительные журналистские домыслы. «Пикантное положение?». «Знаменитая жена красавца-супера и африканский диктатор». Аллейн взмолился, чтобы Гибсон перестал, и тот перестал, заметив лишь, что с учетом всех обстоятельств он никак не возьмет в толк, почему Аллейн не послал Президента с его просьбой о портрете куда подальше.
Аллейну не хотелось объяснять ему, что помешать Трой написать этот портрет, означало бы совершить уголовное преступление. Поэтому он перевел разговор на случай с Санскритом и услышал, что Гибсону о нем уже доложили.
— Похоже, — забубнил Гибсон, — дело идет к развязке.
— Перекрести пальцы. Я попробую получить ордер на обыск. На основе косвенных свидетельств.
— Начальство любит, когда у него просят ордер. Активный, значит, работник. Кстати, тело устранили.
— Что?
— Ну, покойника. Перед самым рассветом. Все было проделано очень тихо. Задний вход. Неприметный грузовичок. Специальный самолет. Тихо-мирно. Одной заботой меньше, — закончил мистер Гибсон.
— Возможно, тебе стоит поставить людей в аэропорту, Фред. Пусть последят за рейсами на Нгомбвану.
— Да хоть сейчас. Только свистни, — зловещим голосом произнес мистер Гибсон.
— Считай, что уже свистнул. Будем поддерживать связь, — сказал Аллейн и оба повесили трубки.
Трой была в студии, готовила фон для своего натурщика. Аллейн сказал ей, что вчерашние меры предосторожности будут повторены и сегодня, и что сам он постарается вернуться еще до появления Громобоя.
— Вот и хорошо, — сказала она. — Только сядь там же, где сидел вчера, ладно, Рори? Когда он глядит на тебя, он становится просто великолепен.
— Ну и нахалка же ты. Знаешь ли ты, что все, кроме тебя, считают меня полоумным из-за того, что я разрешаю тебе продолжать эти сеансы?
— Конечно, но ведь ты — это ты, правда? — ты же понимаешь, как все обстоит на самом деле. И честно говоря… он у меня получается — получается, так? Не нужно ничего говорить, но… я права?