— Смотрю, вы предприимчивый парень, но люди вашего сословия и должны быть расторопными, по крайней мере так считается. — Судя по голосу, разговор начал уже утомлять его. — Ладно, мы в Баварии с ее лунатиком-королем. Поэтому я позволю себе прихоть и дам вам испытательный срок на сорок дней. Если к тому времени я останусь доволен, то заплачу вам три фунта сверх стоимости вашего содержания. А если вы мне не понравитесь, я заплачу вам фунт десять шиллингов. Это послужит стимулом к вашему усердию. — Он кашлянул, чтобы придать своим словам больше веса. — Учитывая ваше состояние, я не стану требовать, чтобы вы приступили к своим обязанностям сразу же. Отдыхайте до полудня. И пока вы не примите ваш обычный облик, постарайтесь как можно меньше попадаться мне на глаза: от одного вашего вида молоко свернется.
Я кивнул как мог осторожней, чтобы не вызвать нового приступа головной боли.
— Благодарю вас, сэр. Благодарю вас.
— Если вам уж так нужно кого-то благодарить, то благодарите Энгуса: ведь это он подсказал вам, как попасть ко мне. Если бы я сам из-за его отсутствия не попал в затруднительное положение, то и не подумал бы брать вас на службу, но поскольку нищие не выбирают, вам повезло, — ответил Макмиллан. — И передайте мадам Изольде, что я хочу видеть Франсуазу. Пусть принесет две бутылки шампанского. И бокалы, конечно. — Он подмигнул с нескрываемым сладострастием; я чуть не рассмеялся: настолько шотландский лорд походил на похотливого и коварного развратника из театральной пьесы.
— Будет сделано, сэр, — ответил я и поспешил к двери, решив максимально использовать полученную отсрочку. Чтобы выспаться, мне нужно не менее двенадцати часов, но я решил обойтись тремя. Но, увы, не принял в расчет Дортмундера, который в ожидании торчал у подножия лестницы.
— Ну? — требовательно спросил он, когда я спустился.
— Он согласился взять меня на сорок дней, — сообщил я и добавил: — и велел передать кое-что мадам Изольде.
— Нам не потребуется сорока дней, — удовлетворенно сказал герр Дортмундер. — Мы должны успеть за десять дней, иначе можно не торопиться: мы провалим дело. Сорок дней! Нет, наверно он совершенно безрассуден. — Он окинул меня взглядом, полным осуждения: ведь он считал меня презренным существом, в лучшем случае лишь продажным и безответственным. — Вам заплатят за работу, — добавил он, подтвердив тем самым мои худшие подозрения.
— Это было бы лучше всего, — мрачно ответил я, начиная все сильнее ненавидеть Августа Джеффриса. Чувство это усугублялось еще и тем, что Джеффрис был чистым вымыслом и являл собой только роль, образ, придуманный для определенного случая.
Я начал уставать от того, что мне приходилось все время таскать с собой саквояж, хотя и понимал, что человек, оказавшийся в таком неопределенном положении, как Джеффрис, должен был бы скорее всего вести себя именно так.
Через обеденный зал я прошел на кухню; там мадам Изольда со своими слугами пыталась приспособить что-нибудь, чтобы закрыть разбитое окно. Когда я подошел к ней, она подняла на меня глаза и приложила руку к груди:
— У вас ужасный вид, англичанин, ничего другого сказать нельзя. Надеюсь, с вами больше ничего не случится, пока вы здесь.
— Вы очень добры, — ответил я, — но эта рана вовсе не так серьезна, как кажется. Скоро все заживет. Макмиллан согласился взять меня, и вот его первое поручение: передать, чтобы вы прислали к нему Франсуазу с двумя бутылками шампанского. — Я не смог до конца скрыть удивление, которое испытал, произнося эту фразу, и тем доставил мадам Изольде мимолетное развлечение.
— Не волнуйтесь на этот счет, англичанин. Девушкам приходилось делать для мужчин куда более странные вещи, не сомневайтесь в этом. — Она хлопнула в ладоши. — Ганс, сходи за Франсуазой и скажи ей, что Макмиллана опять замучила жажда. Она знает, что делать.
Я еще несколько минут наблюдал за суетой у разбитого окна, затем извинился и, сославшись на головную боль, очень вежливо попросил разрешения пойти прилечь. Напоследок я выразил мадам глубокую благодарность за все, что она сделала для меня.
— Но я сделала так немного! — воскликнула та, настороженно оглядевшись. — Турок зашил вашу рану, герр Дортмундер попытался найти негодяя, стрелявшего в вас. Правда, безуспешно. Мы так и не узнали, кто стрелял и зачем. Нет, нет, я не могу принять вашей благодарности. — В ее глазах плескался испуг, и я спросил себя, что же на самом деле мог наговорить ей Дортмундер о недавнем покушении.
— Тем не менее я благодарен вам, мадам, — повторил я в надежде, что ее волнение хоть немного уляжется. Безуспешно.
— Вам нужно отдохнуть, англичанин. Если вы не сможете услужить Макмиллану, это может вызвать большое… неудовольствие. — Она изящно кашлянула, намекая, что добавить к сказанному что-либо слишком рискованно. — Около номеров герра Макмиллана есть маленькая комнатка для его слуги. Полагаю, вам стоит разместиться там.
— Очень хорошо, — сказал я, чувствуя, как меня переполняет благодарность за это простое участие с ее стороны, — так я и сделаю.
— Комната на втором этаже, следующая дверь за номером герра Макмиллана. В стенной нише. — Она торопливо взмахнула рукой. — Мне не следует больше разговаривать с вами, мистер Джеффрис. Думаю, что я должна отпустить вас отдыхать и вернуться к своим заботам. Мне еще нужно проследить, чтобы Франсуаза отправилась наверх с шампанским. Надеюсь, — добавила она с отработанной улыбкой, — что их шалости не помешают вам спать.
— Сомневаюсь, что мне помешает хоть что-нибудь, мэм, по крайней мере в моем нынешнем состоянии, — ответил я с легким поклоном. Даже от этого чуть уловимого движения успокоившаяся было голова закружилась вновь. Я поднял с полу саквояж и побрел по лестнице.
Комната оказалась крохотной; в ней с трудом разместилась узкая койка и небольшой комод. Перед крохотным окошком умещался единственный простой стул. Кувшин стоял на высокой узенькой подставке без зеркала. Но для меня этого было достаточно. Опустив саквояж на пол, я задвинул его под кровать, снял пальто и ботинки и улегся на кровать, укрывшись одеялом. Единственное, что я успел подумать: наверно, мне не удастся быстро заснуть.
Макмиллан разбудил меня, как мне показалось, уже через мгновение. Стоя надо мной, он тряс меня за плечо.
— Я сказал, проснитесь, идиот! — воскликнул он с лицом, искаженным от возмущения и страха. — Мне срочно нужна ваша помощь.
Я сел; голова кружилась, как у пьяного. Передо мной стоял полуодетый Макмиллан. Незавязанный халат оставлял открытыми ноги в кальсонах и грудь в исподней фуфайке.
— Что-нибудь случилось?
— Конечно, случилось, — рявкнул он. — Вы срочно нужны мне. — Он отбросил с меня одеяло прочь и рванул за плечи, едва не сбросив с койки. — Срочно! Вы понимаете? Немедленно!
Но к этому моменту я проснулся вполне достаточно для того, чтобы понять, что моя головная боль вовсе не прошла, а лишь переместилась из одной части черепа в другую. Я потянулся к жилету и напялил его, пытаясь сообразить, что же повергло Макмиллана в такую панику.
— Конечно, — сказал я, вновь подняв на него глаза, — если обуваться не обязательно, то я полностью в вашем распоряжении.
— И вовремя, — прорычал он и, схватив меня за руку, поволок в свою комнату. В дверях он остановился и указал на обнаженное тело девушки, которая, как я понял, и была Франсуазой. — Смотрите.
Я сразу заметил искаженные черты лица и напряженную позу.
— Что стряслось? — спросил я, стараясь не выказывать потрясения.
— И десяти минут не прошло… Я не знал, что и делать. — Лицо Макмиллана стало пунцовым, и теперь почти не отличалось цветом от его волос. — Думаю, что надо поставить в известность мадам Изольду.
— Да, сэр, — не задумываясь, ответил я и попытался собраться. — Скажите мне, как это случилось. — Доброе начало, решил я про себя. И у герра Дортмундера, и у Майкрофта Холмса были свои основания узнать о случившейся трагедии.
Макмиллан принялся расхаживать по комнате, потирая голову руками, словно надеялся таким образом привести мысли в порядок.
— Она пришла, когда я заканчивал завтрак, минут двадцать назад. Она… она принесла два бокала и бутылку шампанского. Пока она раздевалась, я откупорил бутылку. Она раз… раздевалась так, что я не мог оторвать от нее глаз. — Он взглянул на труп и сразу же отвел взгляд. — Налила себе шампанского, а потом вылила остатки из бутылки себе на плечи и грудь; мне всегда это нравилось. Произнесла тост за меня, выпила из своего бокала. Потом прижалась ко мне, чтобы… чтобы я выпил свое вино с ее тела. — Он закашлялся. — Я не знаю. Прежде чем я коснулся ее, она содрогнулась всем телом, потом ее начала бить дрожь, она попыталась вздохнуть…
— И что вы сделали? — спросил я.
