Граф не вытерпел, сорвался с кресла и, когда Доротея произнесла последние слова, он уже бежал по двору к фонтану. Он бросил быстрый взгляд на капитель, помчался к тому месту над обрывом, о котором говорила Доротея, и очень скоро вернулся назад.
— Все точно так, как она сказала. В двух местах рыли… И надпись «Fortuna», которой я раньше не замечал, в самом деле есть… Искали и, может быть, нашли…
— Нет, — твердо и спокойно заявила Доротея.
— Почему вы так думаете? Откуда вы знаете?
Она не сразу ответила. Пристально взглянула на Эстрейхера и поймала его взгляд на себе. Эстрейхер теперь уже не сомневался, что разоблачен, и начал понимать, куда гнет эта канатная плясунья. Но осмелится ли она идти до конца и вступит ли она в открытую борьбу? И ради чего затевает она всю эту историю?
Он отвел взгляд и повторил вопрос графини:
— Да, почему вы утверждаете, что не нашли? Доротея смело приняла вызов:
— Потому что поиски еще продолжаются. В овраге под стенами замка среди груды диких камней, оторвавшихся от скалы, есть один старый обтесанный камень, оставшийся, вероятно, от разрушенной постройки. Слово «Fortuna» высечено и на нем. Что этот камень недавно передвигали, можно видеть по свежевзрытой земле и по следам чьих-то ног.
Этот последний удар окончательно сразил графа и графиню. Склонившись друг к другу, они, Эстрейхер и Рауль Давернуа о чем-то перешептывались.
Бедняга Кентэн, услышав разговор об овраге и тайнике, дрожа от страху, забился в подушки. Доротея сошла с ума! Зачем она выдает того человека, который рылся в яме? Навести на его след — значит навести и на свой след, расставить ловушку самим себе. Как глупо!
А между тем Доротея среди общего волнения оставалась совершенно спокойной.
— Ваши наблюдения нас очень взволновали, — заговорила графиня. — Они показывают, до какой степени вы проницательны, и я прямо не знаю, как вас благодарить за то, что вы нам сообщили.
— Вы, графиня, так тепло нас привяли, что я сочла своим долгом оказать вам эту услугу.
— Громадную услугу, — подхватила графиня. — И я вас попрошу докончить то, что вы начали.
— То есть? Что я должна сделать?
— Рассказать нам все, что вы знаете.
— Я ничего больше не знаю.
— Но вы можете знать больше.
— Каким образом? Графиня улыбнулась.
— Благодаря вашим талантам ясновидения, о которых вы говорили.
Доротея поклонилась.
— Я согласна… Но ведь это только опыты, и они не всегда удаются.
— Попробуем.
— Хорошо, попробуем. Я заранее прошу у вас снисхождения, если мы не добьемся успеха.
Она взяла у Кентэна из кармана платок и завязала им себе глаза.
— Чтобы стать ясновидящей, надо сделаться слепой… Чем меньше я смотрю, тем больше вижу.
И совсем другим, серьезным тоном прибавила:
— Задавайте мне вопросы, графиня. Постараюсь ответить…
Она облокотилась на стол и руками сжила виски. Графиня спросила:
— Кто рыл? Кто производил раскопки?
Доротея молчала. Создавалось впечатление, что она сосредоточивалась в самой себе. Через две-три минуты она заговорила. Голос ее звучал немного приглушенно, но без всякой фальши, обычной у цирковых магов в сомнамбул:
— На площади я ничего не вижу. Туман многих дней застилает картину. Зато в овраге…
— В овраге? — переспросила графиня.
— В овраге… Там поднята каменная плита, в углублении под ней стоит человек и работает лопатой.
— Какой человек? Его приметы?
— Он одет в длинную блузу…
— А лицо?
— Лицо закрыто. Вся голова укутана в шарф. Кончив работать, он опустил плиту и унес лопату.
— Только лопату? Больше ничего?
— Нет. Он ничего не нашел.
— Куда он пошел?
— Он поднялся вверх… Подошел к воротам замка над обрывом.
— Так они же закрыты!
— У него есть ключ… Вошел… Раннее утро… Все еще спят… Он идет к оранжерее… Тут есть маленькая комната…
— Да, там садовник складывает свои инструменты.
— Он ставит лопату в угол, снимает блузу и вешает ее на гвоздь в стене.
— Но это не может быть садовник, — вскричала графиня. — Лицо? Вы видите лицо.
— Нет… нет… Оно остается закутанным…
— Во что он одет теперь?
— Во что он одет?.. Я не могу рассмотреть… Он уходит… исчез.
Доротея смолкла. Как будто все ее внимание было напряжено и приковано к кому-то, чей силуэт расплывался в тумане, как привидение.
— Я его не вижу больше, — сказала она. — Ах, нет… Есть… Главный вход в замок… Тихо отворяется дверь… Потом… Потом лестница… длинный коридор, едва освещенный маленькими окнами… Но я могу различить в темноте картины на стене… скачущих лошадей… охотников в красных костюмах… Да, и человек… он пригнулся около двери… ищет замок… вошел…
— Кто-нибудь из слуг, — глухо промолвила графиня. — Это, вероятно, во втором этаже, там действительно висят картины… Что за комната, в которую он вошел?
— Очень темно. Занавеси спущены… Он зажег карманный фонарик и осматривается вокруг… Вот камин, на нем календарь… И большие часы ампир с золотыми колонками…
— В моем будуаре, — прошептала графиня.
— На часах без четверти шесть… Мебель красного дерева… Несгораемый шкаф… Он открывает этот шкаф.
Доротею слушали не прерывая, напряженно и взволнованно. Как не поверить в волшебство, если эта девушка, никогда не бывавшая в замке, ни разу не переступавшая через порог будуара, совершенно правильно говорила о том, что там находилось.
Графиня растерянно проговорила:
— Шкаф был заперт… Я его сама заперла… Я даже помню, как звякнул замок.
— Заперт, да. Но ключ остался в замке.
— Что ж из этого? Я передвинула буквы у замка.
— И все-таки ключ повертывается.
— Невозможно!
— Ключ повернулся. Я вижу три буквы.
— Три буквы! Вы их видите?
— Очень ясно. Первая — Р, вторая — О и третья — Б, то есть первые три буквы слова «Роборэй»… Шкаф открыт, там есть ящичек… Человек засунул в него руку… и вынул…
— Что? Что? Что он взял?
— Пару серег.
— Сапфировые? Два сапфира?
— Да, графиня, два сапфира.
Графиня порывисто вскочила и бросилась наверх к себе в будуар, ее муж и Рауль Давернуа побежали за ней. Доротея слышала, как граф сказал на ходу:
— Если это правда, Давернуа, так это очень странно.
— Действительно, странно, — повторил Эстрейхер, который тоже бросился за ними, но добежал только до двери, закрыл ее и вернулся с очевидным намерением поговорить с Доротеей.
* * *
Доротея развязала платок и щурила глаза от света. «Бородач» пристально посмотрел на нее. Она ответила прямым и смелым взглядом. После некоторого колебания Эстрейхер повернул обратно к выходу. Но снова раздумал и, остановившись, насмешливо улыбнулся.
Доротея тоже улыбнулась.
— Вы смеетесь? — спросил он.
— Я смеюсь, потому что смеетесь вы. Но я не знаю причин вашего веселья.
— Я смеюсь оттого, что нахожу все это очень остроумным.
— Что именно?
— Вашу мысль сделать из двух человек одного, соединить в одном лице того, кто рыл яму под плитой, с тем, кто ночью пробрался в замок и украл драгоценности.
— То есть? — спросила Доротея.
— Вы хотите, чтобы я был еще точнее? Извольте… Вы очень остроумно заметаете следы кражи, которую совершил господин Кентэн.
— Господин Кентэн при невольном участии господина Эстрейхера, — быстро подхватила его фразу Доротея.
Эстрейхер не мог скрыть досадливой гримасы. Он решил не отпираться и заговорил прямо:
— Пусть так. Так лучше, в открытую. Ни вы, ни я не принадлежим к числу людей, которым даны глаза, чтобы они не видели. И если я сегодня ночью видел субъекта, лазавшего по стенам замка, то вы видели…
— …человека, который возился в яме и получил здоровый удар камнем по голове.
— Прекрасно. И я повторяю: это очень остроумно слить в одно того и другого… И очень опасно.
— Опасно? В каком отношении?
— В том отношении, что всякая атака влечет за собой контратаку.
— Я еще не атаковала, а только хотела показать, что ко всему приготовилась.
— Даже к тому, чтобы приписать мне кражу?
— Может быть.
— О! Тогда я поспешу доказать, что они в ваших руках.
— Поспешите.
Он пошел к двери, но перед самым выходом остановился и еще раз спросил:
— Итак, мы становимся врагами… В чем дело? Ведь вы же меня совсем не знаете.
— Знаю достаточно хорошо, чтобы понять, кто вы такой.
— Кто я? Я — Максим Эстрейхер, дворянин.
— Возможно. Но это не все. Вы занимаетесь тем, что тайком, без ведома своих родственников, ищете то, что вы не имеете права искать. И думаете, что вам удастся присвоить найденное.
— А вас это касается?
