— Понадобится так понадобится, — согласился Макмиллан, вынимая его из жилетного кармана. — Сейчас десять двадцать. Если вы не найдете ее через сорок минут, доложите мне. Тогда я сообщу охране о случившемся, и они примут меры, чтобы вернуть мое имущество. И наведите здесь порядок. — С этими словами он удалился в свое купе, оставив меня среди хаоса, сотворенного им самим.
Все дело было в том, что шкатулка лежала под грудой чемоданов в самом низу. Мне пришлось пятнадцать минут передвигать различные баулы и сундуки, прежде чем удалось добраться до нее. Открыв замок, я сунул руку внутрь и сразу же нащупал карту на том самом месте, куда Макмиллан велел ее положить. В этот момент я почувствовал огромное облегчение: Соглашение было на месте, и его никто не касался. Зажав трофей в руке, я открыл дверь соседнего купе.
— Это то, что вы искали, сэр?
— Да, именно это, — ответил он. Видимо, у него также отлегло от сердца, раз он позволил такому презренному типу, как я, заметить его чувства. — А замок на месте?
Я вытянул руку, чтобы он увидел замок.
— Крепко заперто. У вас есть ключ от него. У меня нет.
Макмиллан подвигал челюстями, словно собирался сплюнуть табачную жвачку, и кивнул.
— Отлично. Я вижу, что сюда никто не лазил. Аккуратно положите ее на место, проверьте, чтобы шкатулка была закрыта на замок, и переставьте багаж. Да, еще пришлите официанта забрать поднос.
Теперь, убедившись, что документы на месте, он стремился как можно быстрее восстановить свое пошатнувшееся достоинство.
— А что за такая важная карта лежит в этой шкатулке, сэр? — не удержавшись, спросил я.
— Это вас совершенно не касается, — бесцеремонно оборвал он. — С вас достаточно знать, что ее нужно беречь.
— Это-то я знаю, — сказал я и добавил, не в силах сдержать беспокойство: — А что делает охранник? Разве он не должен караулить все это?
Макмиллан пронзил меня пораженным взглядом.
— Я должен был сам подумать об этом. Ступайте и найдите его. Скажите, что я хочу поговорить с ним. — Он сурово сдвинул брови; видимо, разговор предстоял жесткий.
— Иду. — Я быстро прошел в голову вагона, в другое купе для прислуги. Охранника там не было, хотя на скамье стояла большая кружка, на дне которой еще оставалось немного шоколада. Было ясно, что еще недавно он пребывал на своем посту. Рядом с кружкой виднелся чуть заметный, почти совсем подсохший след, говоривший о том, что здесь стоял стаканчик со спиртным. Все эти детали следовало запомнить для отчета.
Охранник спал в купе по соседству с тем, которое занимал Макмиллан. Он раскинулся, как большая неуклюжая кукла; ружье валялось рядом. Его негромкий, но отчетливый храп свидетельствовал о глубоком и крепком сне. Во мне сразу же зародилось неприятное подозрение, что парень выпил чего-то такого, что клонит в сон куда сильнее, чем шоколад со сливками. Нагнувшись над спящим, я принюхался и уловил сильный запах киршвассера. Что ж, вишня может перебить много других ароматов. Я неохотно принялся будить стража и обнаружил, что он не может сообразить, где находится, и с трудом выговаривает слова. Он, конечно, выпил куда больше стакана шнапса или, что-нибудь добавил к нему.
— Герр Макмиллан волнуется и хочет поговорить с вами.
— Волнуется? — заплетающимся языком повторил охранник. — Я ничего не слышал.
— Именно об этом он и хотел с вами поговорить, — ответил я и помог ему подняться на ноги, чувствуя, что оказываю вовсе не добрую услугу.
Макмиллан встретил своего стража с откровенным неудовольствием.
— Я услышал, что кто-то проник в соседнее со мной купе. Вас нигде не было видно. Что, все немцы склонны манкировать своими обязанностями?
— Ну, понимаете… — пробормотал охранник, мгновенно покраснев, как рак, — я… я уснул, mein Herr. В соседнем вагоне только один пассажир, инвалид, и когда его спутник предложил мне шоколаду, я не подумал, что от этого может быть какой-нибудь вред.
— Шоколад! — язвительно захохотал Макмиллан. — Скорее, бренди.
— Нет, сэр, — вмешался я. Хотя это и было невежливо по отношению к охраннику, я говорил по-английски. — Это был шоколад, я видел остаток в чашке. — Мне не хотелось, чтобы Макмиллан принялся, по своему обыкновению, размахивать кулаками и оскорблять нашего нерадивого спутника. А успев познакомиться со своим временным хозяином, я был твердо уверен в том, что он именно так и поступит. К тому же нужно было избежать возможного конфликта между Макмилланом и моим настоящим хозяином. Макмиллан вполне мог обвинить инвалида из соседнего вагона в покушении на свою безопасность.
Макмиллан метнул в меня взгляд, которому позавидовала бы Медуза Горгона. Не знаю, что спасло меня от превращения в камень.
— Как вы смеете защищать этого трусливого бездельника!
— Я не защищаю его, сэр, ни в коем случае, — возразил я, надеясь лишь на то, что не буду немедленно уволен за это. — Но я не удивился бы, если бы оказалось, что в шоколад подсыпали снотворного.
— Снотворное! Что за чушь! — вспыхнул Макмиллан. — Какой дурак станет… — Тут он, видимо, что-то понял, и его глаза сузились. — Снотворное… — задумчиво повторил он. — А почему вы так считаете?
— Что ж, вы сами недавно заметили, что сейчас еще слишком рано для того, чтобы спать. А этот человек, обратите внимание, все еще с трудом движется и ничего не соображает; можно подумать, что он напился до одури. А если шоколад был отравлен, то это может послужить объяснением такого состояния, не так ли?
Мои слова заставили Макмиллана задуматься; он даже побледнел от умственных усилий.
— Это возможно, — допустил он. — А если так, то у меня тем больше оснований потребовать, чтобы назначили более добросовестного охранника. — Он вновь повернулся к немцу. — Вы не справились со своими обязанностями. Вас снимут с поезда на ближайшей станции, и ваше место займет другой охранник.
— Jawohl, mein Herr, — немец сокрушенно склонил голову.
— И я сообщу начальству железной дороги о том, что произошло в этом вагоне. — Последняя фраза предназначалась нашему стражу, чтобы показать, что тот имеет дело с важной персоной, и, похоже, она достигла своей цели.
— Шоколад принес сопровождающий инвалида, — попытался оправдаться охранник.
— Если хотите, я поговорю с ним, — поспешно вызвался я, стремясь насколько возможно оттянуть встречу Макмиллана с Холмсом. — Может быть, у него найдется объяснение ко всеобщему удовлетворению.
— А это что-нибудь даст? — задумчиво спросил Макмиллан, с сомнением оглядев меня.
— Не могу обещать, но, мне кажется, это позволит вам избежать излишнего внимания к своей персоне, которое… которое… могло бы поставить под угрозу вашу миссию, — смело (может быть, даже слишком) ответил я.
Если Макмиллан и подумал, что я вышел за рамки, отведенные лакею, вслух он ничего не сказал.
— Наверно, это правильно. — Довольный тем, что ему не придется унижаться до объяснений с мелюзгой, он всем корпусом повернулся к охраннику: — Отдаю вас в распоряжение моего слуги. Если у меня не будет больше никаких замечаний, я смогу учесть ваше раскаяние, когда буду докладывать о происшествии.
— Как вам будет угодно, mein Herr, — ответил тот с еще более виноватым видом.
— Вы все это сделали собственными руками, — продолжал поучения Макмиллан. — И если вам еще когда-нибудь придется нести такую же службу, помните о том, к чему ваша нерадивость привела сегодня.
Охранник не ответил на последние слова, но вид у него был такой удрученный, что Макмиллану вполне хватило и этого.
Я понял, что еще до следующей остановки должен переговорить с Майкрофтом Холмсом.
Из дневника Филипа ТьерсаСегодня вечером, вернувшись из больницы, я застал инспектора Корнелла. У него множество вопросов к М. X., и он недоволен тем, что разговор откладывается. Яне могу отбыть ему, что М. X. нет в стране и к тому же подозреваю, что Корнелл мне не поверит. Он твердо намерен завтра встретиться с М. X. и не хочет слышать, что это невозможно. Я клятвенно заверил его, что огромная работа для Адмиралтейства занимает все время и силы М. X, поскольку она призвана остановить развивающийся на континенте кризис, и это чистая правда, но инспектор Корнелл больше не желает делать на это никаких скидок. Я с нетерпением жду следующего сообщения от М. X. Тогда у меня появится хоть какое-то представление о дне его возвращения. Если я смогу назвать Корнеллу время, когда он сможет лично задать М. X. вопросы, то, уверен, его раздражение уменьшится.
Эдмунд Саттон абсолютно уверен, что за ним следят, и принял все меры предосторожности, которые они с М. X. выработали еще четыре года назад, чтобы избежать разоблачения.
— Мне это не нравится, — сказал Майкрофт Холмс, зябко заворачиваясь в толстый халат. — Вы совершенно правильно решили поговорить со мной прежде, чем с кем-нибудь другим.
