Собрав все силы, я поднялся на ноги. Окружающий мир опрокинулся, и мне пришлось напрячься, чтобы вернуть его в нормальное положение. Убедившись, что не буду спотыкаться на каждом шагу, я направился к вагону, в котором еще совсем недавно ехал в обществе Макмиллана и четверых охранников, но Холмс остановил меня.
— Я не стал бы этого делать, мой мальчик, — негромко сказал он, вновь склонившись ко мне, — там может быть бомба.
— Бомба? — тупо переспросил я, уверенный, что ослышался. Но тут я почувствовал, что руки мои затряслись, и еще через несколько секунд осознал, что мне очень страшно.
— По крайней мере, должна быть, — сухо добавил мой патрон. — Если вам уже лучше, дорогой сэр, — прорычал он на своем жутком эльзасском диалекте, — и вы можете держаться на ногах, то я помогу вам. Только смотрите, не падайте!
— Спасибо, — ответил я, причем сначала по-французски, а затем по-немецки. Ноги у меня подгибались, как у новорожденного жеребенка, но напряжением всех сил мне удавалось удержаться в вертикальном положении.
Майкрофт Холмс повернулся к собравшимся вокруг, выпрямился в полный рост и заговорил по-немецки таким внушительным тоном, который сделал бы честь самому фон Бисмарку.
— Господа, вы оказались безвинными жертвами преступления, совершенного врагами всех европейских государств. На вас пришлась вся тяжесть удара некоей организации, поклявшейся сорвать длительный и сложный переговорный процесс между важнейшими державами. Они уже совершали покушения на жизнь шотландского джентльмена и его слуги. На сей раз им удалось, как вы знаете, захватить шотландца. Это обязывает его слугу и меня последовать за ними. Удалось ли кому-нибудь заметить, куда они скрылись?
Раздался нестройный хор противоречивых ответов.
— Господа, — Холмс вновь обратился к пассажирам на безупречном немецком языке, — вы сможете помочь нам лишь в том случае, если дадите верные сведения. Прошу вас, подумайте, прежде чем говорить. Если мы станем гоняться за тенями, эти злодеи смогут добиться своей цели. Так. Вы, — он указал на Дитриха. — Что вы видели?
Охранник выпрямился, и я заметил на его лице две ссадины, которых не было во время нашего недавнего разговора.
— Что ж, мне показалось, что выше по склону холма происходит какое-то движение. Затем я увидел троих-четверых человек верхом; еще трех лошадей вели в поводу. Они ехали краем леса, насколько позволял уклон. Когда один из людей, собиравших хворост, помахал им рукой и попросил помочь, в него… в него выстрелили.
— Кто-нибудь не согласен с этим описанием? — спросил Холмс и услышал в ответ несколько незначительных поправок. Было четыре человека и восемь лошадей. Нет, людей было восемь, а лошадей девять. Нет, на всех лошадях были седоки.
— Понятно. Они приехали верхом к месту, где определенно рассчитывали кого-то найти. — Он утвердительно взмахнул рукой в перчатке и продолжил расспросы: — Кто видел, что случилось в вагоне? — указал он на наш вагон.
— Кажется, кто-то выбросил из той двери чемодан, — неуверенно сказал один из мужчин. — Во всяком случае, было выброшено что-то из багажа, как мне помнится.
— И шотландца оттуда выгрузили, — добавил главный кондуктор. — Его выволок доктор. Вынес его, перекинув через плечо, как мешок, да так и пошел, а охранник потащил за ним багаж. — Видимо, он был очень доволен своим подробным докладом, так как победоносно оглядел окружающих. (Я подумал, что мой глаз, кажется, не поврежден и начинает привыкать к вечернему полумраку.)
— Очень хорошо, — похвалил Холмс. — А вы можете описать багаж?
Главный кондуктор нахмурился и поджал губы.
— Такая кожаная штука, величиной, пожалуй, с ночную тумбочку, ну, может, чуть поменьше. — Он перевел взгляд на меня. — А вы знаете, что это могло быть?
Я уже давно опасался самого худшего, и последние слова железнодорожника подтвердили мои опасения.
— Знаю, — вздохнув, ответил я; тяжкий груз неудачи обрушился на меня, пригибая к земле.
— Содержимое было важным? — по-немецки спросил меня Холмс.
— Чрезвычайно, — на том же языке ответил я. — Боюсь, что мой хозяин не простит такого упущения.
— Ваш хозяин, — Холмс продолжал говорить по-немецки, — знает, что вы делали все возможное для защиты его лично и его дела. Он не будет настолько строг к вам, как вы сами к себе.
— Может быть, может быть, — покачал я головой, поняв, что Майкрофт Холмс все еще не закончил игру. — И что же нам делать?
— Нет никакого смысла слоняться вокруг поезда в ожидании помощи. Железнодорожная служба сделает все, что следует. Джеффрис, нам нужно взять упряжных лошадей и отправиться вслед за похитителями. — Мы продолжали говорить по-немецки, и при этих словах из группы людей, столпившихся вокруг, послышались протестующие возгласы. — Не волнуйтесь, добрые граждане, — успокоил их Холмс, — когда путешествует такая важная персона, как этот шотландец, то за графиком движения поезда внимательно следят. Мы знаем, что помощь уже идет, но, если мы хотим избежать самого худшего, следует действовать прямо сейчас. Поезд ищут, но мы не можем ждать.
— Но ведь идет такой сильный дождь, — перебил Холмса один из поваров, как будто об этом можно было забыть.
— Они отметили, что мы проехали Сарбур, и уже вскоре поймут, что поезд слишком сильно опаздывает, — продолжал Холмс, не обратив внимания на реплику. — Ручная дрезина или ремонтный состав вышел, самое меньшее, полчаса назад. Так что помощь явится довольно скоро.
— Вы уверены? — спросил машинист, скорчившийся около густо дымящего костра.
— Эту уверенность мне придают полномочия, полученные от правительств в Брюсселе, Париже и Берлине, — Холмс расправил плечи. — Дитрих, возьмите одного-двух человек, фонари, и пройдите подальше по рельсам в обратном направлении, чтобы те, кто будет двигаться с той стороны, смогли вовремя вас заметить. — А вы, — он указал на двоих оставшихся охранников, которые с виноватым видом стояли поодаль, — отправляйтесь с фонарями в сторону Бенестрофа. Это обезопасит нас от еще большего несчастья.
— Откуда у Дитриха эти ссадины? — шепотом спросил я Холмса, когда люди отправились выполнять его приказ.
— Этот… э-э… доктор ударил его, когда он пытался помешать выносить Макмиллана. Дитрих проявил себя с очень хорошей стороны. — Он огляделся с таким видом, словно боялся увидеть новые разрушения. — Вы в состоянии сидеть на лошади? Придется ехать без седел. Обрежьте поводья, целые вожжи будут только мешать.
От одной только мысли о поездке верхом к горлу подступила тошнота, но я послушно кивнул.
— Да, я справлюсь.
— Вы сильный человек, Гатри, — улыбнулся Холмс. — Скоро все кончится, обещаю вам.
В ответ я смог лишь слегка поклониться, отчего мир поплыл у меня перед глазами.
— Можно мне, по крайней мере, снять эту чертову штуку? — спросил я, дотронувшись до повязки.
— Сможете, но только когда мы немного отъедем отсюда. Тогда нам нужно будет смотреть во все глаза. — Он оглянулся через плечо на подходившего к нам главного кондуктора и вновь повел себя, как немецкий офицер в высоких чинах. — Взнуздайте лошадей и выведите их наружу. Нам понадобится пара фонарей. Не беспокойтесь, мы возьмем их с повозки. Надеюсь, что смогу положиться на вас, и вы дадите полный и точный отчет, когда вас найдут власти.
Вокруг уже началась бурная деятельность. Трое проводников багажного вагона тут же отправились готовить для нас лошадей.
Когда пару могучих ганноверских коней вывели из вагона, примчался один из отправившихся с Дитрихом. Он кричал на бегу, что к нам движется поезд и будет здесь, самое большее, через пятнадцать минут.
Поваренок из вагона-ресторана, пройдя через соседний вагон в наш, достал из крайнего купе мой саквояж, и теперь он мирно стоял на площадке, поджидая меня.
— Обязательно скажите им, что в купе шотландца лежит бомба, — напомнил Майкрофт Холмс главному кондуктору на чистом берлинском диалекте. — Она спрятана среди багажа в прорезиненном мешке. Вы же не хотите, чтобы теперь, когда позади такие неприятности, случилась настоящая трагедия? — Подняв глаза на меринов, которых подвели к нам, он заметил, что один из них нетерпеливо перебирает ногами, пытаясь перейти на рысь. — Действительно, старина, хорошо, что тобой движет не нервное напряжение, а духовный подъем, да притом на ногах крепкие подковы. Это значит, что этой ночью ты не захромаешь и не выбросишь меня в канаву при первом же намеке на опасность, — обратился он к коню, собрал поводья и, взявшись за гриву, одним махом взлетел на его широкую спину. Его крупная фигура хорошо смотрелась на высокой ширококостной лошади, и он был достаточно тяжел, чтобы совладать с могучим животным. Он сжал туловище коня своими длинными ногами, как клещами; высокий рост позволял ему это. Я был легче и меньше ростом, и понимал, что мне будет не столь удобно.