Мегрэ вышел на бульвар Гренель, спустился в метро и через полчаса уже открывал дверь своего кабинета, где его послушно дожидались Франсуа Рикен и Торранс, читавший газету.
— Вам не хочется пить? — спросил комиссар у Рикена, снимая шляпу и одновременно распахивая окно. — Какие новости, Торранс?
— Только что звонил какой-то журналист.
— Удивляюсь, как они до сих пор не явились туда. Полагаю, что в пятнадцатом округе плохо поставлена информация. Теперь они непременно свалятся на голову Лапуэнту.
Он осмотрел Рикена, задержал взгляд на его руках и сказал инспектору:
— Отведи его, на всякий случай, в лабораторию. Пусть возьмут отпечатки. Тут, правда, ничего не докажешь, ведь преступление совершено почти двое суток назад, но это избавит нас от неприятных вопросов.
Когда они вышли, Мегрэ позвонил домой:
— Прошу прощения, дорогая. Ну, конечно, я поел бифштекс с жареным картофелем в обществе крайне возбужденного молодого человека. Надо бы позвонить тебе сразу, но, честно говоря, это вылетело у меня из головы. Ты на меня не сердишься?
Он не знал, удастся ли ему попасть домой к ужину, ведь он имел дело с парнем, который в любую минуту мог что-то выкинуть.
Пока комиссару трудно было сказать о нем что-то определенное. Безусловно, парень умный, о чем свидетельствуют некоторые реплики, но вместе с тем было в нем и что-то наивное.
Как можно судить о человеке, который измучен, раздерган? Но странностей в нем много.
По-видимому, черный пол, красные стены и потолок и белая мебель — это его идея. Всё это в результате создавало впечатление, что пол вот-вот разверзнется, стены разойдутся, а комод, диван, стол и стулья, словно сделанные из папье-маше, взлетят в воздух.
А разве он сам не казался вымышленным? Мегрэ представил себе лицо прокурора или судьи Камю, когда б услышали они то, что говорил молодой человек в кафе Ла-Мот-Пике. Любопытно было бы узнать мнение о нем доктора Пардона.
Рикен вернулся в сопровождении Торранса.
— Ну, что?
— Результат отрицательный.
— Да я никогда в жизни не стрелял, разве что на ярмарке. Я бы и курок-то нашел с трудом.
— Садитесь!
— Меня арестуют?
— Вы у меня это спрашиваете, по крайней мере, в десятый раз… Пока есть единственный повод, чтобы вас арестовать, — кража моего бумажника, но я об этом не заявил.
— Я же вам его вернул.
— Верно. А теперь попытаемся привести в систему факты, о которых вы мне рассказывали, и, может быть, то, чего я еще не знаю. Ты, Торранс, иди и пригласи ко мне Жанвье.
Жанвье вошел и устроился у края стола с карандашом в руке.
— Итак, вы Франсуа Рикен, вам двадцать пять лет. Родились вы в Париже, на улице Коленкур. Буржуазная, почти провинциальная, улица за Сакрё-Кёр. Ваш отец машинист на железной дороге… Женаты вы немногим более трех лет.
— Четыре года исполнится в июле… Семнадцатого…
— Значит, вам было тогда — двадцать один. Вашей жене?
— Восемнадцать.
— Ваш отец был уже вдовцом?
— Моя мать умерла, когда мне было четырнадцать.
— После ее смерти вы продолжали жить с отцом?
— Несколько лет… В семнадцать я от него ушел.
— Почему?
— Мы плохо ладили.
— По какой-то конкретной причине?
— Нет. Мне с ним было скучно. Он считал, что я зря трачу время на чтение и учебу, и хотел, чтобы я шел работать на железную дорогу. Я отказывался.
— Вы получили степень бакалавра?
— Нет. Бросил занятия за два года до этого.
— На какие средства вы жили?
— Бывало по-разному. Продавал на улице газеты, потом работал курьером в типографии на улице Монмартр, некоторое время жил у друга.
— Его имя, адрес?
— Бернар Флемье. У него комната на улице Кокийер. Но сейчас я потерял его из виду.
— Чем он занимался?
— Развозил товары на трехколесном велосипеде.
— Что вы делали потом?
— Полгода работал в писчебумажном магазине. Писал рассказы и относил их в газеты. Один у меня приняли, я получил за него сто франков. Редактор, увидев меня, удивился, что я такой молодой.
— Вы еще печатались в этой газете?
— Нет… Я приносил туда рассказы, но их отклоняли.
— Чем вы занимались, когда встретили вашу жену? Я имею в виду девушку, которая стала вашей женой? Софи Ле Галь. Кажется, так?
- Я работал третьим ассистентом на фильме, который запретила цензура, фильм о войне.
— Софи работала?
— Нерегулярно. Она была статисткой. Иногда позировала художникам.
— Она прежде жила одна?
— Да, снимала комнату в гостинице у Сен-Жермен-де-Пре.
— Любовь с первого взгляда?
— Нет. Сначала мы просто вместе спали, потому что как-то после попойки оказались вдвоем. Мы были вместе несколько месяцев, потом мне пришла в голову мысль жениться.
— Ее родители были согласны?
— Им нечего было сказать. Софи поехала в Конкарно и вернулась оттуда с письменным разрешением отца на брак.
— А вы?
— Я тоже повидался с отцом.
— Что он сказал?
— Пожал плечами.
— Он не присутствовал на церемонии?
— Нет… На нашей свадьбе, если можно ее так назвать, были только друзья — трое или четверо, не помню. Вечером все вместе поужинали в кабачке на Центральном рынке.
— Перёд тем как познакомиться с вами, Софи имела связи?
— Я не был первым, если вы это имеете в виду.
— Быть может, кто-то из старых ее друзей попытался снова ее увидеть?
Казалось, Рикен старается что-то припомнить.
— Нет… Мы встречали ее старых приятелей, но возлюбленных среди них не было. Понимаете, за четыре года мы побывали в разных компаниях. С одними мы встречались часто, с другими — от случая к случаю. Но вы, комиссар, задаете вопросы так, словно все для вас просто и очевидно. А мои ответы, между тем, записывают… И если я ошибусь или упущу какую-нибудь деталь, из этого могут сделать неверные выводы.
— Вы предпочитаете, чтобы я допрашивал вас в присутствии адвоката?
— А я имею и а это право?
— Если вы сами считаете себя личностью, вызывающей подозрения.
— А вы? Как вы считаете?
— Для нас вы пока муж женщины, погибшей насильственной смертью, человек, потрясенный всем этим и укравший у меня бумажник, потом вернувший его. Человек умный, но не очень стойкий…
— Если бы вы провели две такие ночи, как я…
— Не торопитесь. К этому мы еще придем. Итак, вы часто меняли работу?
— Только, чтобы заработать на жизнь, пока сделаю карьеру.
— О какой карьере вы мечтали?
Парень оглядел Мегрэ долгим взглядом, словно хотел понять, не звучит ли в голосе комиссара насмешка.
— Хочу писать, но еще не решил — романы или киносценарии. Если киносценарии, тогда, может быть, займусь и режиссурой. Неплохо весь фильм делать самому.
— Вы бываете в среде кинематографистов?
— Да, «У старого виноградаря» можно встретить начинающих, как и я. Но и такой продюсер, как Карю, бывает там нередко и не гнушается отужинать вместе снами.
— Кто этот мсье Карю?
— Я уже сказал вам — продюсер. Он живет в отеле «Рафаэль», а контора его на улице Бассано, около Елисейских полей.
— Он финансировал фильмы?
— Да, три или четыре. Вместе с немцами и итальянцами. Он много путешествует.
— Сколько ему лет?
— Лет сорок.
— Женат?
— Живет с одной молодой женщиной, Норой, манекенщицей в прошлом.
— Он знал вашу жену?
— Разумеется. В этой среде все друг друга знают.
— У мсье Карю много денег?
— Во всяком случае, для фильмов он их находит.
— А личного состояния у него нет?
— Я же сказал: он живет в отеле «Рафаэль», снимает апартаменты… Это стоит дорого… Ночью его можно встретить в лучших клубах.
— Это не его вы искали ночью со среды на четверг? - Рикен покраснел.
— Его, потому что у него всегда пачки купюр в карманах.
— Вы должны ему деньги?
— Да…
— Какую сумму?
— Тысячи две.
— Он их у вас не требует?
— Нет.
Едва заметная перемена произошла в Рикене, и Мегрэ стал приглядываться к нему внимательней. Однако следовало быть осторожным, потому что собеседник мог в любую минуту уйти в свою скорлупу, замкнуться.
Мегрэ поднялся, Рикен с беспокойством посмотрел на него. Казалось, все время он ждал подвоха. Комиссар постоял у открытого окна, словно хотел окунуться в реальный мир, глядя на прохожих, на машины, мчавшиеся через мост Сен-Мишель, на буксир с белым трефовым знаком на трубе, и вышел.
— Я сейчас вернусь, — сказал он.
В кабинете инспекторов он вызвал по телефону судебно-медицинский институт.
— Это Мегрэ. Посмотрите, пожалуйста, закончил ли доктор Делапланк вскрытие.
Ждать пришлось довольно долго, пока в трубке послышался голос судебного медика.
