— осторожность. Чем больше я об этом думаю, тем больше полагаю, что питает этот внутренний огонь именно чувство опасности. Этой ночью во мне была безудержная запальчивость, блокирующая рефлексы камикадзе. Я ринулась на препятствие, которым сама же и была.
— Ты странная женщина, — сказал мне Доминик. — Но это очень приятно.
Мой внутренний голос отвечал: «Хам», а другой шептал: «Я люблю тебя». Я заблудилась в собственном романе, была уставшая и возбужденная, но какая-то чудесная прозорливость диктовала мне мое поведение. Первым делом — предупредить маму. Я позвонила ей из спальни, в то время как губы Доминика изучали мой бок.
— Алло, мама? Если вдруг тебе позвонит Бернар, скажешь ему, что я ночевала на бульваре Сен-Жермен.
— А ты, малышка, с мужчиной, — сказала она. — Расскажи.
— Нет времени.
Я повесила трубку и быстро оделась.
— Крис… Не уходи так скоро.
Уж он-то умел так шепнуть: «Крис», что я сразу же готова была вернуться в постель. Но вовремя вырвалась.
— Понимаешь, мне нужно появиться дома, взять кое-какие вещи и успокоить мужа. Весь вечер и ночь я буду с тобой.
— Ой, Крис, я бы очень хотел, но вечером я занят.
— Кем?
И вот я уже требую отчета, готова царапаться и кусаться. Он самодовольно рассмеялся.
— Будь спокойна! Это деловая встреча. Один аргентинец хочет купить мою картину.
Он ловко вскочил с кровати. Нагота его нисколько не стесняла. Существовала ли я для него? А существовала ли без него? Он взял меня за руку и провел в небольшой кабинет, соседствующий со спальней. Возле письменного стола вдоль стены стояло несколько картин. Он показал на одну из них.
— Что ты об этом думаешь? Только — внимание! Это не абстракционизм. И не символизм… Это орхидеи, увиденные через ультрафиолет. Точка зрения колибри, если хочешь.
Он поднял картину и, вытянув руки, долго смотрел на нее.
— Через двадцать лет, — пробормотал он, — ей не будет цены. Ну, беги. Возвращайся к своему благоверному. Чем он занимается?
— Продает марки.
— А… Понятно.
И снова тихий, слегка оскорбительный смех, уничтожавший и меня, и Бернара.
— Встретимся после завтрака, — решил он. — Внизу, в баре.
Вполне довольный собой, он зажег сигарету и поднес мою руку к губам.
— Ну, до встречи, Крис. Только прежде, чем уйти, проверь свой макияж. А я, с твоего позволения, еще немного посплю. Я несколько выдохся.
Но к чему продолжать? Здесь нужно показать только самые существенные детали. Я была без ума от него, а он со мной играл. Так жизнь моя превратилась в сплошное вранье. Хорошо помню тот вечер, мой первый вечер неверной жены. Пока я раздевалась, Принц, который обычно сторонится меня, медленно подошел к моим ногам и долго обнюхивал их. Бернар взял его на руки и положил на свою кровать.
— Она пахнет улицей, — сказал он. — Тротуаром. Дорогой.
— Не более чем обычно, — заметила я.
— Ты уверена?
В его словах не было никакого намека. Доказательством тому служил вопрос о самочувствии моей матери, в котором слышалось неподдельное участие. Он, как обычно, был внимателен и нежен. А я? Я не чувствовала угрызений совести. Только стыд, смешанный с радостью. Он со своей обычной приветливостью пожелал мне доброй ночи. Я ответила тем же и внезапно открыла в себе способность скрывать свои чувства, что очень обрадовало меня. В будущем… Но слово это застыло в моих мыслях. Каком будущем? Доминик не был мужчиной, обременяющим себя любовницей. А тем более женой. Я уже слышала его смех на предложение развестись с мужем. Кстати, я об этом и не думала. То начиналась жизнь, параллельная моей, без возможности соприкосновения или стирания одной в пользу другой. И каждая из них, по очереди, приносила свою боль. Выхода не было. Поэтому я решила его даже и не искать. Дни следовали за днями, как процессия кающихся грешников. Я наскоро встречалась с Домиником, сгорая от желания отдаться ему. И возвращалась к Бернару, его коту, матери и ужину, к которому практически не притрагивалась, объясняя это тем, что вовсе не была голодна.
— Уж не больны ли вы? — вопрошала мадам Вошель.
— Нет. Просто на меня так действует жара.
А на бульваре Сен-Жермен мне читала лекции мать.
— Ты ведешь себя, как девчонка. Если Вошели узнают правду!..
Для нее не существовали ни Бернар, ни его мать, а только блок Вошель, который она не любила. Впрочем, она не особо беспокоилась, ибо была поглощена противоборством со Стефаном. Она только смотрела на меня и покачивала головой так, будто я страдала неизлечимой болезнью.
Действительно, неизлечимой! Несмотря на нескончаемое безумие, я понимала, что долго так продолжаться не может, что силы однажды разом покинут меня, как сдает внезапно переутомленное сердце. Порой мне даже хотелось этого. Вечером Бернар иногда задерживался у моей постели. Он смотрел на меня с любовью, переполняемый желанием и отчаянием.
— Ты похудела, Кристина.
Он протягивал руку к моей с желанием хотя бы слегка потрогать меня, а я старалась изо всех сил не уклоняться от его прикосновения. То, что принадлежало Доминику, было только его — Доминика — собственностью. Потом… Я предпочитала не думать, что будет потом.
И тем не менее это «потом» настало, внезапно, в спальне Доминика. Войдя, я увидела на кровати открытый чемодан и схватилась за дверь, чтобы не упасть.
— Ты уезжаешь?
— О, всего на несколько дней! — ответил он. — Мне нужно заглянуть в галерею к Креллу.
— Когда?
— Да прямо сейчас. Самолет на Нью-Йорк вылетает в четыре.
— А если бы я не пришла, ты бы вот так и уехал, не предупредив?
Он обнял меня, покачивая в своих объятиях и ласково целуя мои глаза, останавливая навернувшиеся слезы.
— Крис, я ведь вернусь на следующей неделе. Это не поездка и даже не отсутствие. Простое передвижение. Блошиный прыжок.
Я инстинктивно почувствовала, что он врет, что он попросту выбрасывает меня за борт и никогда не вернется. Мне удалось выдавить из себя, не разрыдавшись:
— Я провожу тебя в Руасси.
Я почувствовала его мимолетное замешательство.
— Конечно же, — воскликнул он. — Я на это и надеялся. В любом случае я бы тебе позвонил, ведь ты всегда у матери. Кстати, как она? Как ее ревматизм? Мы бы с ней поладили, если бы у нас было время поближе познакомиться. Она женщина с опытом.
— А я нет?
— А ты нет. Ты слишком сентиментальна.
И он непринужденно засмеялся, чувствуя себя в своей тарелке. Велел консьержу заказать такси.
— Половина третьего, и нужно учитывать пробки. Давай, Крис, пошли. И не принимай такой траурный вид.
С этого момента —
