На лицах обеих сестер не отразилось вообще никаких эмоций, даже того, что они поняли сказанное, не говоря уж о том, что испугались.
– Трущоб? – Анжелина явно пребывала в некотором замешательстве.
– Их владельцев, – пояснила Шарлотта. Ее голос звучал очень сухо, словно она говорила через силу. – В настоящее время почти невозможно узнать, кто является их истинным владельцем.
– А зачем кому-то об этом знать? – спросила Анжелина. – Мне кажется, это совершенно ненужные и бесполезные сведения.
– А затем, что условия проживания там просто отвратительные, – пробормотала в ответ Шарлотта, стараясь, чтобы это звучало не слишком грубо, помягче, как и полагалось бы в разговоре с двумя пожилыми женщинами, которым мало что известно о мире за стенами их дома и их церкви и помимо нескольких знакомых из прихода. Было бы ужасно несправедливо обвинять их сейчас в невежестве и незнании, которые уже поздно было исправлять. Весь строй их жизни был установлен другими, он никогда не подвергался сомнениям и не менялся.
– Конечно, мы знаем, что бедняки страдают, – хмурясь, сказала Анжелина. – Но так ведь всегда было, это же неизбежно! В том-то и заключается цель благотворительности – облегчить их страдания, насколько это возможно.
– Многих причин их страданий вполне можно было бы просто не допустить, если бы другие не шли на поводу у собственной жадности и не благоденствовали за счет бедных. – Шарлотта тщательно подбирала слова, которые были бы им понятны, стараясь описать ту ужасающую нищету, которую она наблюдала в трущобах, – и видела на их лицах полное непонимание. – Если человек уже беден, он гораздо более подвержен болезням, а значит, будет неспособен работать и станет еще беднее. Таких выселяют из приличных домов, и им приходится искать то, что им по карману. – Она здорово упрощала ситуацию, но длинные объяснения, попытки описать положение, которое сестры Уорлингэм никак не могли себе представить, все равно не принесло бы никакого результата. – Хозяева знают об их бедственном положении и предлагают им комнаты, лишенные естественного освещения и свежего воздуха, без водопровода и канализации…
– А почему же они соглашаются там жить? – У Анжелины от удивления широко раскрылись глаза. – Может быть, им все это просто не нужно, как нужно нам?
– Они стараются заполучить самое лучшее, что могут себе позволить за свои деньги, – просто ответила Шарлотта. – Но очень часто это просто место, где они могут укрыться и лечь; и, возможно, если им здорово повезет, у них будет кухонная плита, на которой они смогут готовить – по очереди с другими.
– Звучит совсем неплохо, – заметила Селеста. – Даже если это все, что они могут себе позволить.
Тут Шарлотта привела им еще один факт, который, она была уверена, дойдет до сознания дочерей епископа.
– Чтобы мужчины, женщины и дети проживали в одной комнате? – Она уперлась взглядом прямо в умные, строгие глаза Селесты. – Чтобы не было уборной, а в углу просто стояло ведро – одно для них для всех? Чтобы не было укромного места, чтобы переодеться или вымыться? И чтобы спать отдельно от многих других?
Тут она увидела в их глазах весь ужас, какой ей хотелось увидеть.
– Ох, боже мой! Не может такого быть! – Анжелина была шокирована. – Но это же… нецивилизованно! Невозможно! И не по-христиански!
– Конечно. Но так оно и есть, – согласно кивнула Шарлотта. – Но у них нет выбора, разве что убраться на улицу, а это будет еще хуже.
Селеста, кажется, заволновалась и забеспокоилась. Ее воображения не могло не хватать, чтобы представить себе подобные условия существования и хотя бы отчасти осознать, насколько они ужасны. Но она по-прежнему не могла понять, какую цель могли преследовать попытки выяснить имена владельцев таких трущоб.
– Но владельцы ведь не могут расширить эти помещения, – медленно сказала она. – И не в состоянии решить все проблемы бедности. Почему же вы желаете выяснить, кто они такие?
– Потому что владельцы имеют с этого огромные доходы, – ответила Шарлотта. – И если их имена станут известны широкой публике, стыд может заставить их отремонтировать эти дома, чтобы там, по крайней мере, было чисто и сухо, не висела на стенах плесень и не проваливались сгнившие балки.
Нет, такое было недоступно пониманию ни Селесты, ни Анжелины. Они-то провели свою жизнь в красивом и удобном доме со всеми удобствами, какие только можно заполучить за деньги и которые им обеспечивало их общественное положение. Они никогда не видели грязи и гнили, никогда не нюхали ничего подобного, не имели никакого понятия о том, что такое вода из лужи и открытая сточная канава.
Шарлотта снова набрала в грудь воздуху, чтобы попытаться описать все это словами, но ей не дала этого сделать горничная, которая пришла, чтобы сообщить о приезде Пруденс Хэтч и миссис Клитридж.
Они вошли вместе. Пруденс выглядела несколько напряженной и вроде как не могла ни стоять, ни сидеть спокойно. Лелли Клитридж одарила Селесту чарующей улыбкой, потом улыбнулась и Анжелине, но потом, как только повернулась в ту сторону, где Шарлотта уже поднялась на ноги, сразу же узнала ее, еще до того, как ту ей представили, и ее лицо словно схватило морозом; она тут же сделалась леденяще вежливой, смотрела тяжелым взглядом, а в голосе зазвучала бритвенно-острая язвительность.
– Добрый день, миссис Питт. Какой сюрприз снова видеть вас здесь, и так скоро! Вот уж не думала, что вы такая близкая подруга хозяек!
Селеста пригласила их присесть, и они сели, расправляя юбки.
– Миссис Питт приехала, чтобы выразить нам свое восхищение Клеменси, – сообщила Анжелина с немного нервным покашливанием. – Кажется, Клеменси действительно занималась проблемой людей, извлекающих огромные доходы из бедственного положения некоторых бедных людей. А мы и понятия об этом не имели. Она скромничала на этот счет.
– В самом деле? – Лелли подняла брови и поглядела на Шарлотту с откровенным недоверием. – А я и не знала, что вы были знакомы с Клеменси. Не говоря уж о близости такого знакомства, чтобы вам было известно больше, нежели ее семье.
Шарлотта ощутила укол – более от тона, манеры, в которой были произнесены эти слова, нежели от самих слов. Лелли Клитридж смотрела на нее с видом человека, встретившего соперника, который хитростью лишил его заслуженно выгодного положения.
– Я не знала ее, миссис Клитридж. Но я знакома со многими, кто хорошо ее знал. Почему она решила поделиться своими мыслями и заботами с ними, а не с членами своей семьи или соседями, мне неизвестно; возможно, так получилось потому, что эти люди были в точно такой же мере озабочены этими проблемами, как она, и понимали и уважали ее чувства.
– Боже ты мой! – Лелли удивленно повысила голос и тут же бросилась в атаку: – Ваша навязчивая манера поведения поистине не знает границ! А теперь вы еще и утверждаете, что она не доверяла собственной семье, а вместо этого общалась и делилась с вашими друзьями, которых вы – видимо, из осторожности – не стали называть!
– Не надо так, Лелли, – мягко укорила ее Пруденс, складывая руки на коленях. – Ты совершенно напрасно так разволновалась. Видимо, это Флора Латтеруорт тебя так расстроила. – Она посмотрела на Шарлотту. – У нас была довольно неприятная встреча, и я боюсь, сейчас в ход пошли поспешные умозаключения и ненужные слова. Эта молодая женщина ведет себя совершенно бесстыдно, насколько это касается бедного Стивена. Она явно увлечена им, буквально одержима, и, кажется, не способна сдерживать себя, совершенно не способна… даже сейчас.
– Ох, боже мой! Опять! – Анжелина тяжко вздохнула и покачала головой. – Ну, конечно, у нее, бедняжки, ни воспитания, ни манер, чего ж от нее можно ожидать? И росла она практически без матери. Скорее всего, ее просто некому было научить, как себя вести. Папаша у нее торгаш, да и вообще он с севера; едва ли можно было ожидать, что он имеет хоть малейшее понятие о должных манерах.
– Никакие деньги не могут возместить недостаток воспитания, – согласилась с нею Селеста. – Но ведь нужно хотя бы стараться не заходить за рамки…
– Совершенно верно, – ядовито сказала Шарлотта. – Люди с хорошим воспитанием могут лгать, обманывать, воровать или даже продавать собственных дочерей, чтоб получить деньги, но люди, у которых есть только деньги, конечно же, не в состоянии иметь должное воспитание, сколько бы ни старались.
Воцарилось полное молчание, которое скорее напоминало гром среди ясного неба; от него волосы вставали дыбом, по коже ползли мурашки и тек холодный пот.
Шарлотта посмотрела каждой из них в лицо, по очереди. Теперь она была совершенно уверена, хотя у нее и не было прямых доказательств, что ни Селеста, ни Анжелина не имеют ни малейшего представления, откуда в их семье берутся деньги. И еще она теперь полагала, что вовсе не деньги были причиной страха Пруденс. Сейчас она сидела ошеломленная, будто пораженная ужасом; руки на коленях лежали совершенно неподвижно, даже расслабленно. Она глядела на Шарлотту ничего не понимающим взглядом, но не из страха перед нею, – это был скорее результат резкого высказывания последней.
