— Мистер Вульф сейчас занят. Я скажу ему, что вы пришли.
Я вышел в прихожую, поспешил на кухню, тщательно закрывая за собой двери, позвонил по домашнему телефону в оранжерею, и уже через три секунды — обычно на это требовалось секунд пятнадцать-двадцать — в мое ухо ворвался рык:
— Да?
— Гость. Старший официант Александр Банау.
Молчание, потом:
— Впусти его.
— Уже впустил. У вас есть предложения, чем мне его развлекать до шести часов?
— Нет. — Вновь молчание, уже более продолжительное. — Я сейчас спущусь.
Как я уже говорил, за всю мою карьеру такое случилось с ним в пятый раз. Я вернулся в кабинет, спросил гостя, не желает ли он чего-нибудь выпить, услышал в ответ «нет», а пару минут спустя раздался скрежет спускающегося лифта. Вскоре в прихожей послышались гулкие шаги, и в кабинете появился Ниро Вульф. Обойдя вокруг красное кресло, он протянул гостю руку.
— Мистер Банау? Я — Ниро Вульф. Рад вас видеть, сэр.
Я чуть не упал. Вульф терпеть не может здороваться за руку — и крайне редко удостаивает кого-либо подобной чести.
— Слушаю вас, сэр.
— Боюсь, что мне придется огорчить вас, — вздохнул Банау. — А мне бы не хотелось вас огорчать. Скажите, этот джентльмен, — кивок в мою сторону, — Арчи Гудвин?
— Да, сэр, это он.
— Значит, я огорчу и его, но ничего Доделать не могу. Я имею в виду трагическое происшествие во время вчерашнего праздничного пикника. Судя по сообщениям газет, полиция исходит из версии, что убийца проник в палатку сзади и скрылся тем же путем. Час назад я звонил на Лонг-Айленд, чтобы поинтересоваться, ничего ли не изменилось, и мне ответили, что все остается по-прежнему.
Банау прокашлялся. У меня чесались руки схватить его за длинную и тонкую, как у журавля, шею и хорошенько тряхнуть. Он вновь заговорил:
— В тех же газетах сказано, что вас с мистером Гудвином тоже вызывали на допрос, и я сделал вывод, что мистер Гудвин не поставил вас в известность о беседе с моей супругой, которая сидела в машине позади палатки. Я находился среди зрителей и слушал вашу речь, которая была прервана криком из палатки. Когда началось столпотворение, я с трудом пробился сквозь толпу к нашему «плимуту», сел в него и уехал. Я не люблю шум и суматоху. Только дома жена сказала мне о разговоре с мистером Гудвином. Она предпочитает не отвлекать меня, когда я за рулем. Она сказала, что мистер Гудвин подошел к ней и обратился через окно. Он спросил…
— Прошу прощения, — перебил Вульф. — Ваше предположение, что мистер Гудвин не поставил меня в известность об этой беседе, беспочвенно. Он мне все рассказал.
— Что? — вскинулся Банау. — Рассказал?
— Да, сэр. Если позволите…
— Значит, вам известно, что моя жена абсолютно уверена, что во время выступлений никто не заходил в палатку сзади? Никто, кроме вас и мистера Гудвина? Ведь она именно это ему сказала!
— Да, я знаю. Но если вы…
— И вы не сообщили в полицию?
— Нет еще. Я бы хотел…
— Тогда у нее нет выбора. — Банау встал. — Это еще хуже, чем я ожидал. Она должна немедленно связаться с полицией. Какой ужас, человек вашего положения, да еще и другие… Ужасно, но долг есть долг. Закон прежде всего.
Он повернулся и зашагал к двери.
Я вскочил со стула.
Мне ничего не стоило сграбастать его и скрутить в бараний рог, но меня остановило выражение лица Вульфа. На нем отчетливо отразилось облегчение; он даже выглядел довольным. Я стоял и таращился на него, забыв закрыть рот, пока не хлопнула входная дверь. Я вышел в прихожую, убедился, что худосочный официант не прихватил по ошибке мою шляпу, запер дверь и вернулся в кабинет.
— Никак у нас радость? — осведомился я. — Не желаете поделиться?
Вульф с шумом втянул в себя воздух, прополоскал легкие и выдохнул.
— Возможно, ты прав, — изрек он. — В жизни я еще столько не унижался. Выпрыгивал из шкуры при каждом телефонном звонке. А ты заметил, как быстро я снял трубку, когда ты позвонил в оранжерею? Боялся, черт побери, боялся даже дойти до термальной, чтобы полюбоваться на ренантеру имшоотиана! Теперь мы, по крайней мере, знаем, на чем стоим.
— Угу. И где скоро очутимся. Будь я на вашем месте, я бы задержал его хотя бы для того, чтобы сказать…
— Замолчи!
Я повиновался. Порой я и сам понимаю по тону Вульфа, что лучше оставить его в покое; а самым безошибочным признаком этого я считаю такое его состояние, когда он откидывается на спинку кресла, плотно зажмуривает глаза и начинает поочередно втягивать и выпячивать губы. Это означает, что его мозг уже перескочил через звуковой барьер. Однажды, во время особенно трудного случая, Вульф просидел так целый час, беспрерывно шевеля губами. Я смирно сидел за столом, решив, что нужно держаться ближе к телефону.
На этот раз Вульфу хватило восьми минут — возможно, он боялся, что часа у него нет. Он раскрыл глаза, выпрямился и заговорил:
— Арчи, он сказал тебе, где находится его жена?
— Нет, он мне вообще ничего не сказал. Должно быть, приберегал для вас. Насколько я знаю, она могла сидеть за углом в аптеке, ожидая его сигнала, чтобы позвонить в полицию.
Вульф хрюкнул.
— Тогда нужно срочно убираться отсюда. Я хочу выяснить, кто из них убил Холта, прежде чем нас арестуют. Мотив и улики могут подождать; сейчас главное — изобличить убийцу и передать его в лапы Делани. Где Саул?
— Дома, ждет инструкций. А Фред и Орри…
— Нам хватит одного Саула. Позвони и скажи, что мы выезжаем к нему. А где может проходить встреча, на которую поехал мистер Веттер?
— Полагаю, что на студии.
— Вызови его. Если мисс Корби там, то и ее тоже. И пригласи всех остальных. Ты должен найти их раньше, чем до них доберется мистер Делани. Они должны незамедлительно собраться у Саула. Как можно скорее. Скажи, что они смогут лично задать вопросы свидетельнице и что дело отчаянной срочности. Если кто-нибудь заупрямится, я сам поговорю…
Я уже снял трубку и набирал первый номер.
С той минуты, как все собрались и Вульф взялся за дело, он потратил всего четверть часа, чтобы изобличить убийцу. Мне — при удаче — на это понадобилось бы недели две. Если вы любите шарады, то, прошу вас, откиньтесь на спинку кресла и начинайте поочередно втягивать и выпячивать губы. Посмотрим, сколько времени потребуется вам на разгадку. Кстати, все по-честному, ведь вы знаете ровно столько, сколько знали к тому времени Вульф и я. Причем задачу я вам упрощаю: не пытайтесь назвать убийцу или раскопать разоблачительную улику. Вопрос в том, как использовать имеющиеся у вас сведения, чтобы указать на преступника пальцем. Вульф сделал именно это, а от вас я большего не требую.
Саул Пензер, который не вышел ростом, но по части ума даст сто очков вперед любому, живет один на верхнем этаже перестроенного дома на Тридцать восьмой улице. В тот вечер его просторная гостиная освещалась ярким светом сразу четырех ламп — двух торшеров и двух настольных, — поскольку жалюзи были опущены. Гостиная была уставлена стеллажами с книгами, а на стенах развешаны картины и полки, заставленные всякой всячиной — от коллекции минералов до моржовых клыков. Один угол занимал рояль.
Вульф обвел глазами собравшихся и произнес:
— Я вас долго не задержу.
Шеф сидел возле торшера в самом большом кресле, которое имелось у Саула — по размерам оно ему почти подходило. Я примостился слева на табуретке, а хозяин дома расположился справа у рояля. Гости сидели напротив нас в креслах, расставленных полукругом. Конечно, куда разумнее и предпочтительнее было бы посадить убийцу поближе ко мне или к Саулу, но в ту минуту ни один из нас, включая Вульфа, назвать убийцу еще не мог.
— А где ваш свидетель? — сварливо спросил Гриффин. — Гудвин обещал, что она будет здесь.
Вульф кивнул.
— Я знаю. Мистер Гудвин порой бывает небрежен в выражениях. Свидетель здесь присутствует. — Он ткнул большим пальцем в сторону рояля. — Вот он. Мистер Саул Пензер, который не только чрезвычайно честный и надежный…
— Вы же сказали, что свидетель — женщина!
— Да, другой свидетель и в самом деле женщина; будут, без сомнения, и еще свидетели, когда один из вас предстанет перед судом. Срочность, о которой говорил вам мистер Гудвин, связана с тем, что сейчас скажет мистер Пензер. Но прежде я бы хотел кое-что объяснить.
— Дайте ему сказать, а потом объясните, — вмешался Дик Веттер. — Вас-то мы уже наслушались.
— Я буду краток, — невозмутимо продолжал Ниро Вульф. — Речь идет о тесемке, с помощью которой подвязывается полог с задней стороны палатки. Насколько вам известно, мистер Гудвин завязал ее на узел перед тем, как мы с ним покинули палатку, чтобы идти на платформу. Позднее, когда я зашел в палатку, тесемка была уже развязана. Кем? Снаружи никто ее развязать не мог, поскольку у нас есть свидетельница, которая утверждает, что никто…
Джеймс Корби прервал его:
