– На кой черт кому-то понадобилась эта чушь?
После некоторого молчания Кристофер Милберс решительно возразил:
– Моему кузену это было необходимо.
– Хм! – издала Берта.
Еще раз воцарилось молчание.
– В этом столе имеются какие-нибудь ящики? – спросила Берта.
Совершенно очевидно, что там их не было.
– Я думаю, мы можем направиться в спальню, – предложил Милберс.
Берта еще раз бросила взгляд на исписанные страницы.
– Для чего нужны эти закорючки?
– Вы имеете в виду записи? – переспросила миссис Краннинг.
– Да.
– Он давал их расшифровывать секретарю. Затем вновь прочитывал их, чтобы поправить. После этого он переносил их в записную книжку. У него было с дюжину записных книжек, помеченных датами, и когда он…
– А что же блокноты? – спросила Берта. – Судя по тому, как с ними обращались, они быстро выходили из строя.
– Да, это так. Иногда я видела…
– Откуда он брал новые?
Миссис Краннинг указала на книжный шкаф:
– Письменные принадлежности хранятся там. У него всегда в запасе были отточенные карандаши, и целый блок таких блокнотов, и…
Берта направилась мимо нее к шкафу. Она открыла дверцу и посмотрела на ровные ряды всяких письменных принадлежностей, затем неожиданно повернулась и спросила миссис Краннинг:
– Почему вы думаете, что Пауль взял их?
– Что взял?
– Десять тысяч долларов.
– Что вы, мне и в голову не приходило ничего подобного, миссис Кул. Вы меня обижаете. Мне кажется, вы не поняли, что Пауль – мой зять и очень ответственный…
– Он играет на скачках? – спросила Берта.
Мать и дочь испуганно переглянулись, что, собственно, и было ответом на вопрос Берты.
– Хм! Значит, это так. Возможно, он и сейчас звонит своему букмекеру. Слушайте, что я вам скажу. Если он что-нибудь значит для вас, скажите правду. Если он взял деньги, возможно, у него еще что-нибудь осталось от них.
Пауль Ханберри вошел в комнату, успев услышать последние слова.
– У кого, – спросил он, – еще что-то осталось?
– Не важно, милый, – сказала Ева с поспешностью, очевидно пытаясь скрыть тему разговора.
Лицо Пауля вспыхнуло.
– Послушай, – сказал он, – не думай, что меня можно легко одурачить. Я уже давно чувствую, что я здесь лишний. Вы обе чертовски ловко умеете болтать. Дьявол, вам следовало бы жениться друг на друге! Я думаю, тебе никогда не приходило в голову, Ева, что, когда девушка становится взрослой и выходит замуж, ей полагается…
– Пауль! – остановила его Ева.
Миссис Краннинг сладко проворковала:
– Пауль, сейчас не время и не место выяснять ваши семейные отношения с Евой.
Ева Ханберри, желая отвлечь внимание, неожиданно стремительно бросилась обыскивать шкаф.
– В конце концов, может быть, он что-нибудь и спрятал здесь, – проговорила она торопливо, ее слова были слишком похожи на попытку сгладить шероховатости неточно выполненного трюка. – В конце концов, он так много времени проводил в этой комнате и, возможно…
– Если не возражаете, – выдвинулся Милберс, – я сам посмотрю.
Берта проигнорировала его. Она загородила плечами открытое пространство шкафа и начала просматривать письменные принадлежности.
– Здесь сзади есть ящичек, – сказала она.
– Конечно, ему трудно было бы разобраться в таком количестве бумаг, – заметил Милберс. – Все же…
Берта вытащила ящичек.
Все двинулись к ней.
– Есть там что-нибудь? – спросил Милберс.
– Несколько ручек, марок и запечатанный конверт, – ответила Берта. – Давайте посмотрим, что в нем. Он выглядит обещающе.
Она распечатала конверт и вынула из него сложенный лист бумаги.
– Ну, так что же это? – не вытерпела миссис Краннинг, видя, что Берта с большим вниманием читает бумагу, что явно свидетельствовало о ее важности.
– В моей руке документ, подписанный двадцать пятого января тысяча девятьсот сорок второго года и являющийся завещанием мистера Харлоу Милберса. Кто из вас знает что-нибудь об этом?
– Завещание! – воскликнул Кристофер Милберс, выходя вперед.
– Подождите минуту, – сказал Пауль. – Какое число вы назвали – двадцать пятое января? Ты подумай, держу пари, что…
– Что, Пауль? – переспросила его жена, так как он оборвал себя, словно раздумывая, следует ли продолжать дальше.
– Документ, который он попросил подписать меня в качестве свидетеля, – ответил Пауль. – Ты не помнишь? Я сказал тебе об этом в то воскресенье, когда Жозефина Делл была здесь. Он позвал нас обоих в комнату и сказал, что хочет, чтобы мы засвидетельствовали его подпись. Он подписался черными чернилами, затем перевернул страницу, и мы расписались.
Берта Кул перевернула лист, изучая подписи на другой стороне, и подтвердила:
– Все так. Два свидетеля: Жозефина Делл и Пауль Ханберри.
– Тогда это именно тот документ. Завещание.
– Почему вы ничего не сказали мне? – спросила миссис Краннинг раздраженно.
– Я говорил Еве, что мы что-то подписали. Мне казалось, что это завещание.
– Я не была в этом уверена, – торопливо принялась объяснять Ева матери.
– Что же там в завещании? – раздраженно перебил ее Кристофер Милберс. – Что там сказано?
Берта, которая продолжала читать документ, взглянула на него и заметила:
– Мне кажется, оно вас не обрадует.
– Хорошо, читайте же, – нетерпеливо предложил Пауль. – О чем там говорится?
Берта Кул стала читать вслух:
– «Я, Харлоу Милберс, при свидетелях, в возрасте шестидесяти восьми лет, будучи в здравом уме и памяти и будучи изрядно уставшим, но не от жизни (потому что я люблю ее), а от людей, меня окружающих, собираюсь составить мое завещание следующим образом.
У меня есть только один оставшийся в живых родственник: Кристофер Милберс, кузен – чертов мелочный педант и лицемер. Я ничего не имею против него, кроме того, что он мне не нравится, раздражает, говорит слишком много о незначащем, и слишком часто, и придерживает свое собственное мнение по многим вопросам только потому, что надеется получить наследство после моей смерти.
Тому, что я с таким отвращением ожидаю своего конца, я обязан мысли о том, что мой родственничек получит возможность долго и нудно распространяться на тему святости семейных традиций, истинности дружеских связей, неисповедимых путей Господних, в то же самое время предвкушая все материальные блага, которые он получит после вскрытия завещания.
Принимая все это во внимание и осознавая, что необходимо оставить все-таки что-то моему дорогому кузену, дабы не разочаровывать его слишком сильно, так как он затратил порядочно времени, сочиняя для меня длинные и неинтересные письма, я завещаю посмертно моему кузену, Кристоферу Милберсу, десять тысяч долларов».
Берта перевернула страницу. Прежде чем начать читать следующую, она пробежала глазами по изумленным лицам присутствующих.
– Вы сами настаивали на этом, – сказала она Кристоферу Милберсу.
Милберс с побелевшими от негодования губами изрек:
– Это возмутительно! Последнее слово человека, которому нельзя ответить. Это несправедливо. Это – трусость… хотя, конечно…
Берта закончила предложение за него, так как он замолчал:
– …Хотя, конечно, десять тысяч долларов есть десять тысяч долларов.
Кристофер Милберс вспыхнул:
– Просто пустяк для человека с его состоянием. До слез обидно.
Берта Кул продолжала читать:
– «Я завещаю моему секретарю, Жозефине Делл, также десять тысяч долларов.
Я завещаю Нетти Краннинг, моей управляющей, Еве Ханберри, ее дочери, Паулю Ханберри, ее зятю, все оставшееся, чем я владею.
Я хочу, чтобы не Кристофер Милберс, а Нетти Краннинг была моим душеприказчиком.
О чем и свидетельствую, находясь при этом в несколько странном состоянии духа, словно эти приготовления сложили с меня частично бремя земного лицемерия, в день двадцать пятого января тысяча девятьсот сорок второго года, подписывая этот документ в присутствии двух свидетелей, которые подтвердят мою подпись, зная, что этот документ является моим завещанием, но не имея ни малейшего представления о его содержании.
(Подпись)
Харлоу Милберс».И, – продолжала Берта Кул, – здесь еще абзац, относящийся к свидетельствованию. Я думаю, есть смысл его зачитать:
«Настоящий документ, состоящий из одной страницы, кроме этой, был подписан в нашем присутствии двадцать пятого января тысяча девятьсот сорок второго года Харлоу Милберсом, который объявил нам, что документ является его последней волей, и попросил нас расписаться в качестве свидетелей, что мы и сделали в его присутствии и перед лицом друг друга двадцать пятого января тысяча девятьсот сорок второго года.
(Подпись) Жозефина Делл,(подпись) Пауль Ханберри».Пауль Ханберри первым прервал молчание:
– Вот так да! Старик все оставил нам! Надо же! Когда он попросил меня подписать бумагу, мне и в голову не приходило ничего подобного, я думал, все достанется его кузену.
