— Тысяча извинений,— сказал он.— У вас можно сделать гигиенический маникюр.
Она оторвала взгляд от журнала и, с удивлением посмотрев на него, пригласила сесть в кресло напротив маленького столика, на котором были разложены щипчики, пилочки и ножнички разных размеров, а сама села на вращающийся кожаный стул по другую сторону стола.
— В наше время мужчины не следят за своими руками и редко делают маникюр,— пожаловалась она.— И это не правильно. От внешнего вида рук зависит многое.
Она мягко улыбнулась, и на щеках у нее появились ямочки.
После того, как руки Шлихта побывали в теплом мыльном растворе, она насухо протерла их полотенцем и начала удалять заусеницы, обрезать и подпиливать ногти.
— Лаком вскрывать? — спросила она.
— Бесцветным, если можно,— попросил он. Шлихт глянул на свои руки — на них было приятно смотреть.
— У меня к вам просьба,— сказал он.— Лак еще не высох. Боюсь, как бы не испортить маникюр. Откройте, пожалуйста, мою сумочку и достаньте деньги. Я хочу рассчитаться.
Его барсетка лежала на соседнем стуле. Она открыла ее и достала пачку долларовых купюр, перетянутую резинкой. Пачка была толстая и очень увесистая. Ее глаза округлились от удивления.
— Не удивляйтесь, я недавно прилетел с золотых приисков. Возьмите себе верхнюю купюру.
Она осмотрела пачку со всех сторон и вытащила из-под резинки пятидесятидолларовую купюру, а пачку аккуратно положила в сумку.
«Все,— подумал Шлихт,— рыбка на крючке». Она приняла его за жирного гуся, который сам лезет в кастрюлю. Ей остается только накрыть его крышкой. Она и не догадывалась, что вся пачка состоит из однодолларовых купюр, и только по бокам лежали два полтинника и сотка.
На прощанье он сказал ей:
— Вы такая женственная. Вас, наверное, муж на руках носит.
— Я не замужем,— ответила она просто.
Вечер они провели в маленьком, уютном китайском ресторанчике. Из ее рассказа он узнал, что она была замужем за преуспевающим бизнесменом. Но вот уже два года, как они разошлись. Бывший муж живет за границей, а она — в доме, оставшемся ей после раздела имущества.
Поздней ночью они подъехали к воротам двухэтажного особняка. Дом был из облицовочного кирпича, покрытый черепицей. Столярка — дубовая под лак. На крыше белела параболическая антенна. Участок с молодым садом был обнесен кирпичным забором. Ему везло. О большем он не мог и мечтать.
Проснувшись, он, как всегда, хотел сделать зарядку, но, вспомнив, что спортивный костюм остался в квартире, продолжал лежать на мягкой двуспальной кровати.
Лены, так звали его новую знакомую, рядом не было. Он начал анализировать свои действия за последние сутки. Вспомнив все до мелочей, успокоился. Не было сделано ни одной ошибки. Он был на высоте по всем параметрам. Оставалось закрепить успех.
Минут через десять пришла Лена и пригласила его в столовую.
— Сейчас иду, мое сокровище,— крикнул ей уже из ванной Шлихт.
Приняв душ и насухо растираясь полотенцем, он внимательно осмотрел все полочки в ванной. Зубная щетка была одна, а бритвенных принадлежностей не было. Это радовало. Одевшись, он вышел в столовую. Завтрак ждал на столе. Лена достала из холодильника бутылку шампанского и сказала:
— Давай выпьем за то, чтобы продолжение нашего знакомства было таким же, как и его начало.
Сделав глоток шампанского, она добавила:
— Я думаю, тебе надо переехать сюда. И не позднее сегодняшнего вечера.
Дважды предложение повторять не пришлось. Вечером он был у нее со всеми своими пожитками.
Три дня они сидели дома безвылазно. Лена позвонила на работу и взяла отгул. На четвертый Шлихт ненадолго отлучился. Вернувшись, он принес с собой сумку, в которой лежало десять пачек стодолларовых купюр и литровая банка золотых изделий. Показав ей все это богатство, он сказал:
— Лена, это все надо надежно спрятать.
Они спустились в гараж. На верстаке лежал обрезок толстой алюминиевой трубы. Шлихт молотком расклепал один конец трубы, сложил туда пачки долларов, добавив к ним доллары из барсетки и засыпав все золотыми изделиями, расклепал и второй конец.
— Лопата есть? — спросил он.
Лена ушла в сарай за лопатой, а он достал из-под верстака такой же отрезок трубы, внутри которого были старые газеты, засыпанные болтами и гайками. Второй отрезок трубы был также расклепан по концам, и его невозможно было отличить от первого.
«Сокровище» они вдвоем с Леной закопали в саду под деревом на глубину одного метра.
В ту ночь они сидели на кухне и пили чай. Лена не сводила с него влюбленных глаз.
— Леночка,— попросил Шлихт,— ни о чем не спрашивай. Через год мы все откопаем и будем сказочно богаты. Весь мир будет у твоих ног. Но не раньше. И прошу тебя — никому ни слова, иначе наша жизнь не будет стоить и ломаного гроша.
Она обняла его за шею и, глядя ему в глаза, нежно промурлыкала:
— Я на все согласна. С тобой хоть на край света.
— Леночка,— сказал Шлихт,— но ты понимаешь, что этот год нам придется попоститься.
— Ничего,— ответила она.— Как-нибудь продержимся.
На следующее утро Шлихт отнес доллары, необходимые для изготовления «кукол», и золотые изделия. Он их взял взаймы у человека, который ему полностью доверял. Так он получил год передышки.
Это не значило, что Шлихт собирался альфонсировать целый год. Просто у него появилась возможность не пороть горячку, осмотреться и сделать правильный выбор.
Разгон на вынос
Иосиф Маркович Бронштейн всю жизнь проработал на базе «Плодоовощторга». Начинал кладовщиком. К работе относился добросовестно и был замечен руководством, как человек смышленный, положительный и достойный доверия. Годам к пятидесяти был уже заместителем директора, а когда тот ушел на пенсию, занял его кресло. Он и сам подумывал о заслуженном отдыхе. Но дело было налажено, давало небольшую, но стабильную прибыль и бросать его не хотелось. Иосиф Маркович жил по принципу — от небольших доходов голова не болит. Иногда он задумывался о том, сколько ему нужно для полного счастья, и не находил ответа. Вроде, все было. И пятикомнатная квартира в престижном районе, обставленная антикварной мебелью, и иномарка в гараже. И кубышка на черный день. Но все же чего-то не хватало. И он каждый год откладывал свой уход на пенсию, хотя возраст уже был пенсионный.
Циля Моисеевна проснулась позже обычного и долго лежала в постели. Вставать не хотелось. Немного побаливала голова и давило под ложечкой.
«Это от переедания»,— подумала она.
Вчера они с Иосифом Марковичем были в гостях у Зигмундовичей, и она опять переела. Очень вкусная была фаршированная рыба с соусом из хрена, и она не смогла удержаться.
«Надо ограничить себя в еде»,— подумала Циля Моисеевна в очередной раз. Повернувшись на бок, она сладко задремала. Ее покой был нарушен настойчивой трелью звонка. Сердце сжалось в предчувствии чего-то недоброго. Скинув на пол мирно дремлющего у ее ног рыжего кота по кличке Царь Соломон, она накинула халат и подошла к окну.
Возле подъезда стоял синий фургончик-«пирожок», на каком частенько ездил Иосиф Маркович по служебным делам. Царь Соломон противно мяукнул, возмущенный беспричинной грубостью хозяйки, но, проявив свойственную ему мудрость, снисходительно глянул на Цилю Моисеевну и, потянувшись, важно удалился на кухню.
Звонок не умолкал, вселяя в сознание Цили Моисеевны самые недобрые предчувствия.
Подойдя к двери, она осторожно глянула в глазок. На лестничной площадке стояла полная женщина лет сорока пяти в белом переднике, одетом сверху старенького, видавшего виды кожушка. По виду это была торгашка-лоточница, каких на базе было больше десятка.
Отодвинув засов, Циля Моисеевна приоткрыла бронированную дверь на длину металлической цепочки и спросила:
— Вам кого?
— Я от Иосифа Марковича,— ответила торгашка.— У него большие неприятности. Он арестован. База опечатана и сейчас идет ревизия. Кажется, комиссия из Киева. Иосиф Маркович просил предать, чтобы вы срочно вынесли из квартиры все самое ценное. Он сказал, что вы знаете, что именно выносить. К вам с минуты на минуту должны приехать с обыском.
От такого известия голова у Цили Моисеевны пошла кругом. Легко сказать — вынеси все самое ценное. У них в квартире все ценное, начиная от старинной мебели, ковров, картин и заканчивая фарфоровой посудой и столовым серебром.
Собравшись с мыслями, она поняла, что спасти все невозможно. Нужно было выносить самое ценное. Открыв сейф, вмонтированный в стене, она сложила в кожаный саквояж полиэтиленовый кулек со стодолларовыми купюрами, несколько пачек отечественной валюты, замшевый мешочек с ювелирными изделиями и шкатулку со старинными золотыми монетами, к которым Иосиф Маркович питал большую слабость. Оставшееся в саквояже место она заполнила столовым серебром с эмалью и мелким антиквариатом. Накинув норковую шубу, она еще раз выглянула в окно. Во дворе не было ничего необычного. Тихо и пустынно было и на лестничной клетке.
