Тихо простонав: «Ты меня зарезывал»,— он бездыханно упал на асфальт.
— Кажется, влипли,— крикнул Псих.—Быстро в машину.
Шлихт вырвал у пьяного Аркаши ключи и вскочил в его черную «Волгу». Псих затащил Аркашу на заднее сидение, и через минуту они были уже далеко.
— Документы с тобой? — спросил у Шлихта Псих и, получив утвердительный ответ, приказал: — Давай на вокзал.— И уже обращаясь к Греку, выпалил: — Аркадий, мы тебя не знаем, ты нас не знаешь. За «мокруху» нам с нашим багажом дадут по пятнадцать, и я уже не освобожусь. Сгнию у «хозяина». Ты не судимый, деньги есть. Менты прихвачены. Отмажешься.
Не доезжая до вокзала, они вышли из машины и стали прощаться с бледным, протрезвевшим именинником. Пожимая на прощанье его пухлую руку, Шлихт ощутил в ней небольшой «пресс» сторублевок, перетянутый резинкой.
Аркаша, виновато посмотрев Шлихту в глаза, торопливо зашептал:
— Это вам на дорожные расходы.
Взяв билеты, Шлихт с Психом на неделю уехали в Дагомыс.
А через два дня возле Аркашиного особняка остановилась «Волга» с грузинскими номерами. Из нее вышли три мрачных небритых грузина и, позвонив, потребовали хозяина.
Посадив дрожащего, как осиновый лист, Грека в машину, они поехали в неизвестном направлении. По дороге ему никто не сказал ни слова. Аркаша сидел на заднем сиденье между двух абреков ни жив, ни мертв.
Заехав во двор областной больницы, «Волга» затормозила возле хирургического отделения. Сидевший за рулем угрюмый «зверь» медленно повернулся к Аркадию, молча долго на него смотрел и наконец-то промычал:
— Ти знаешь, что такое кровный месть? — И после долгой паузы добавил: — Ми за своего брата Заура всю тваю домавую книгу вирежем.
Затем обезумевшего от страха Аркадия выволокли из машины и повели в хирургическое отделение. Там в отдельной палате забинтованный, бледный, как мел, лежал осунувшийся, похудевший Заур. Когда вошли в палату, он открыл глаза. Увидев Аркашу, он хотел резко вскочить, но, скорчившись от боли, упал на подушки. Братья бросились его успокаивать.
— Нэ трогайте его,— попросил Заур тихим голосом.— Виздоровлю, сам буду его на куски резивать. Он наш род апазорил.
Аркаша лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации. «К ментам обращаться нельзя,— думал он.— Как бы Психа не засветить». Оставался один испытанный способ. Нужно откупиться. Продается все. А что не продается за деньги, продается за большие деньги.
В палату стремительно вошел доктор. Это был седовласый мужчина средних лет в безукоризненно белом халате и очках в золотой оправе.
— Кто вас пустил в реанимацию? Да еще без халатов,— строго спросил он.— Сейчас же выйдите в коридор. Больной в очень тяжелом состоянии.
— Ми его браття,— обьяснил старший «зверь».— Прошу вас, доктор, сдэлайте все возможное. Ми в долгу нэ останемся. Это вам на медикамэнты.
И он протянул доктору толстую пачку сторублевок. Доктор отстранил его руку и тихо произнес:
— Не сейчас. Позже. После полного выздоровления.
При окончательном согласовании суммы откупного присутствовал Псих. Благодаря его вмешательству, сумма была уменьшена вдвое. Вместо запрошенного миллиона рублей «звери» получили всего пятьсот тысяч. Грек, задыхаясь от счастья, долго с благодарностью тряс Психу руку...
Вечером Псих и Шлихт встретились с Зауром в ресторане на окружной. Заур был близким другом Психа. Они несколько лет провели в одной камере во Владимирской крытой. Несмотря набольшую потерю крови, виду него был цветущий. Дело в том, что Шлихт в тот вечер пробил не живот Заура, а грелку с томатной пастой, которая была у него за поясом под рубашкой, а ему оставалось только придавить ее руками.
Сто тысяч дали «братьям» Заура. Это были обыкновенные мандаринщики с базара. Десять — хирургу. Девяносто Псих взял в общак. А остальные триста раскинули на троих. По сто на брата.
«Ложный подрез» — было первое общее дело Психа и Шлихта. Сама идея «ложного подреза» принадлежит московскому жулику по кличке Япончик. Он первый применил ее по отношению к московским цеховикам.
Как-то поздней осенью Псих сказал Шлихту:
— Умер мой старый друг, Ираклий Тбилисский. На похороны я уже не успею. Поеду на девять дней.
Ираклий на то время был одним из самых авторитетных грузинских воров в законе. Хоронить его съехался весь цвет преступного мира Грузии и других республик. Как правило, похороны лидера воровского мира превращались в сходку, на которой решалось много текущих вопросов, делалась оценка сложившейся ситуации, а иногда, в узком кругу, давали звание вора в законе тому, кто этого был достоин, кто до этого был на «положении вора». Если сравнивать с коммунистической партийной системой, то это были кандидаты в члены партии. «По-ложенец» пользовался такими же правами, что и вор в законе, и если в течение определенного времени не нарушал воровских законов, то его возводили в ранг вора.
Через неделю к Шлихту приехала жена Психа с вестью об его исчезновении. Когда Псих вместе с женой приехал в Тбилиси, Ираклия уже похоронили. Большинство воров разъехались. На девятый день на поминках были в основном только тбилисские жулики, с которыми Псих конфликтовал еще по Северу. Поздно вечером его пригласили выйти из ресторана, где происходили поминки, и больше его никто не видел.
Шлихт с двумя старыми товарищами Психа вылетел в Тбилиси. Было предложение взять «стволы», но в самолет их пронести было невозможно, а ехать поездом и машиной — долго. Шлихт боялся упустить время.
Тбилисские жулики приняли их холодно, но помощь в поисках оказали. Им дали провожатого и шофера с машиной. Объездив все морги и больницы, они нашли Психа в загородной больнице для душевнобольных. Как он туда попал, никто сказать не мог. Сам Псих был в подавленном состоянии и разговаривать об этом не хотел. Шлихт посадил его в машину, и через час они были в аэропорту.
Больше Психа Шлихт не видел. Он умер, когда Шлихт был у «хозяина», но навсегда остался жить в его памяти.
«Станки»
Во времена развала Союза Шлихт руководил «станками». Это была афера, замаскированная под продажу лотерейных билетов. На привокзальной площади стояло несколько столиков, обклеенных рекламой «Спортлото». На каждом стояла коробка с пачкой лотерейных билетов. Горластые молодые люди продавали лотерейные билеты при помощи игры. Желающие принять участие в игре платили распространителю пять рублей. И когда набиралось несколько участников, тянули из пачки лотерейный билет и смотрели на последнюю цифру серии. У кого она оказывалась больше, тот и становился обладателем всей суммы. Посторонний выиграть не мог. Против него играли четверо подставных, которые знали, в какой последовательности лежат билеты в коробке.
Публика на «станках» работала самая разнообразная. В основном это были люди, жившие по принципу люблю блатную жизнь, но воровать боюсь.
Как и во всяком деле, здесь были свои виртуозы. «Станок» состоял из одного распространителя, который назывался «нижний», и четырех игроков, так называемых «верхних». От слаженности работы «низа» и «верха» зависела производительность «станка». «Верховые» в отсутствие лоха должны были создавать игровую ситуацию, привлекая прохожих. И делать это так естественно, чтобы никто не заподозрил, что это один дружный коллектив. В одном из «станков» работал дедушка лет восьмидесяти. Когда в банке собиралась крупная сумма, выигрыш доставался ему. Получая у «нижнего» выигранные деньги и проговаривая: «Это добавка к пенсии»,— он старческой дрожащей рукой рассовывал выигрыш по карманам.
И в тот момент, когда публика одобрительно приветствовала крупный выигрыш «пенсионера», дедушка ронял на асфальт пачку фотографий с голыми бабами. Кто-то из зевак бросался помогать дедушке их собирать. Фотки шли по рукам. Толпа хохотала, подшучивая над стариком. Дедушка добродушно, застенчиво улыбалсяи предлагал еще раз сыграть в лотерею. Желающие всегда находились. «Станок» дедушки был самым результативным.
Прибыль «станки» давали небольшую, но стабильную. Шлихт никому не платил. Ему не нужна была «крыша», и все, что зарабатывали «станки», доставалось Шлихту и его людям. Авторитетов для него не существовало.
Корж
Единственный, с кем Шлихт считался, был Корж. Это был вор в законе, прошедший весь ад Колымы. В свое время был соратником идеолога воровского движения Бриллианта. Он до конца своих дней строго придерживался воровских традиций. Сейчас таких воров называют нэпманскими. Нэпманские воры не стремятся к богатству и почестям. Живут скромно и тихо, помогают тем, кто обращается к ним за помощью.
Корж жил за городом в маленьком доме, на люди показывался редко, но к нему часто приезжали и просили помощи и совета. Он не отказывал никому.
