Ознакомительная версия.
— Нашатырь, — подсказал Витек, значит, и он жив.
— Где его взять-то? Если через полчаса не очнется, придется в больницу везти.
Я решила, что мне пора очнуться. Открыла один глаз и сказала:
— Привет. Рада вас видеть.
— Слава Богу, — сказал Гиви, — а мы уж не знали, что и думать. — Я повертела головой и обнаружила себя в машине, в совершенно незнакомой местности.
— Опять в бегах? — спросила обреченно. — Устала я.
— Ничего. Потерпишь.
— Конечно. Тем более, никому не интересно, потерплю я или нет.
Я помолчала, прикидывая, может, мне поспать немного, голова кружится, да и тошнит меня что-то.
— Голова болит, — пожаловалась я.
— Ерунда. Это тебе доской по башке досталось, — утешил Павел.
Тут мое внимание привлек большой сверток за сиденьем. Одеяло в ярко-красную клетку выглядело прелюбопытно. Я руку протянула, чтоб потрогать, там что-то хрюкнуло и шевельнулось, а я от неожиданности взвизгнула.
— Что это? — удивилась я, тыча пальцем в красную клетку.
— Мотя, — усмехнулся Павел.
— Как Мотя? — ахнула я. — Живой?
— Пока живой. Военный трофей.
— Господи, Боже мой, — только и смогла сказать я.
Естественно, у меня возникла бездна вопросов, но задать я их не успела: мы тормозили возле металлических ворот. Никто нас не встретил. Гиви прошел к калитке, отпер ее ключом и ворота распахнул. Мы въехали во двор очередной дачи, а я поразилась: сколько у нас всяких неизведанных мест. Чьи это владения, интересно? Дом был так себе: здоровенная уродина с казенной мебелью. Мужики выволокли Мотю и сумку с провизией. Сумке я порадовалась, потому что поужинать не пришлось, а есть очень хотелось. Одеяло с Моти стащили. Выглядел он, хуже не бывает: лицо серое, глаза красные, рот перекошен и трясет его так, точно он отбойным молотком орудует. Рот у него был какой-то тряпкой стянут.
Его на стул посадили, Витек потрепал Мотю по плечу и сказал:
— Ты отдохни немного, помечтай, а мы прикинем, что бы такого интересного с тобой сделать. Юлька, может, ты чего придумаешь?
— Ну уж нет. Пытарь я никудышный. Желудок слабый.
— Нам переговорить надо, — серьезно сказал Павел. — А ты его посторожи. Хоть он никакой и уже успел в штаны наложить, оставлять его без присмотра ни к чему. Держи пистолет, начнет дергаться, засвети в лобешник.
Я попробовала возмутиться:
— Чего это я его сторожить должна? И что это у вас от меня за секреты? С чего это вдруг? И потом, я есть хочу.
— Так все равно еще ничего не готово. Думаю, ты мне в такой малости не откажешь и возражать не будешь, — и они ушли, пока я все еще соображала, возражаю я или нет. Я все-таки высунулась вслед за ними и полюбопытствовала:
— А что мы с ним делать-то будем?
— Вот сейчас и решим. Для начала поспрашаем.
— Павел, ты ведь ничего такого, — грозно начала я, — в гестапо я играть не буду. Понял? И тебе не дам. Я даже думать не хочу, что ты можешь…
— Какое гестапо, Юлька? Мы ж не звери. Спустим с него шкуру и домой отпустим.
— Мне твои шутки не нравятся.
— Ладно, убьем вполне цивилизованно, по-людски. Устраивает?
— Павел, — укоризненно сказала я, но он меня перебил:
— Да уйди ты наконец.
— Не ори на меня, — решила я обидеться.
— Я тебе где велел быть? Иди, пока я добрый.
— Хоть Мотя и подлец, — начала я, тут Витек влез неожиданно:
— В гестапо Мишка любил играть. Да вот отыгрался…
— Вы долго будете базарить? — начал злиться Павел.
— А как вы его поймали? — спросила я.
— Гиви, выкинь ее отсюда. Она до завтра будет вопросы задавать.
— Не надо меня выкидывать. Я сама уйду, — Павла злить не следовало. Я вернулась к Моте.
Смотреть на него желания не было, и я в сторонке уселась на диване и томилась. Мотя вдруг стал каким-то синим и еще больше задергался. Тут я сообразила, что его, видимо, тошнит, и к двери кинулась.
— Павел, — позвала, — рот ему освободи. Ему плохо.
— Да хорошо ему, хорошо.
— Он же захлебнется.
— Подходящая смерть для такой свиньи.
— Как хочешь, а тряпку я сниму.
— Он матерится так, что уши вянут.
Материться Мотя не стал, может, просто не мог. Его долго рвало. Я ведро нашла, но пока искала, Мотя уже голову назад откинул, часто-часто дыша.
— Конечно, не очень красиво с твоей стороны пачкать пол в чужом доме, — заметила я, — но, пожалуй, не один ты виноват.
Воняло премерзко. Я подумала, что мне здесь жить, хоть и недолго, выходило, что придется все здесь убрать. Я за тряпкой сходила. Мотя к этому времени совсем оправился и заговорил. Ничего интересного. Мне это быстро надоело, я на него тряпкой замахнулась и пригрозила:
— Будешь гадости говорить, позову Гиви, он тебе опять кляп затолкает.
Мотя замолчал. И тут случилось то, чего я никак не ожидала. Выражение его лица враз переменилось, даже глаза засияли, и улыбка на губах была такая… Смотрел он на мой медальон.
— А я ведь эту игрушку знаю, — сказал он.
Этого не могло быть. Но я испугалась. Он увидел мой страх и понял, что попал в точку.
— Так вот в чем дело… как же я сразу… ах ты, сука!..
— Заткнись, — сказала я, выпрямляясь, — заткнись и, может, жив останешься… Я тебя сейчас развяжу, смоешься через окно.
Я распутала веревку, Мотя поднялся, повернулся ко мне, злорадно улыбаясь, сделал шаг и вдруг понял. Испугался, крикнул:
— Павел!..
Но я завизжала на полсекунды раньше, перекрывая его вопль, выстрелила и сползла на пол, видя, какой тошнотворный вид приобрела стена напротив. Мужики влетели в комнату с оружием в руках. Я сидела, вытаращив глаза и лишившись дара речи.
— Черт, она его пришила, — выругался Павел, — ну что за баба. Просили тебя?
— Ты сам сказал, — с трудом ответила я, — будет дергаться…
— Он что, дергался?
— А что он, по-твоему, делал? — заорала я, а потом заревела.
— Это ты, дура несчастная, его развязала?
— Что я, с ума сошла? Я убирала за ним, а он вдруг как вскочит, толкнул меня, а пистолет на диване, и я… — тут я заревела по-настоящему.
— Ну вот, какого черта я его сюда тащил, по-твоему? — злился Павел.
Я только плечами пожала.
— И что теперь делать прикажешь? Как убийцу искать? Надо же так все испортить…
— Чего ты орешь? Я что, в охранники нанималась? Из-за вас, придурков, в тюрьму сядешь… — тут я так перепугалась, что побледнела и вознамерилась упасть в обморок.
— Эй-е-ей, — направился ко мне Павел, — ты меня пугать завязывай. Шлепнула, и черт с ним. Не велика потеря. Еще кого-нибудь поймаем. Надо его зарыть где-нибудь. Кончай реветь, лучше здесь все вымой.
Конечно, после всех этих событий ужинать мне расхотелось. Я вилкой салат ковыряла и грустила. Несколько раз реветь принималась.
— Не дойму, как он развязаться мог, — никак не желал успокоиться Витек, — я ж проверял, все путем было.
— Откуда мне знать. Гиви вон цепи рвет… Я его не развязывала, и замолчи лучше. Без тебя тошно. — Я заревела, отодвинула от себя тарелку и сказала:
— Домой хочу.
— Кончай ныть.
— Тебе хорошо, а мне людей убивать непривычно, переживаю. И вообще, переубивали вроде всех, и пора нам на заслуженный отдых.
Павел молчал, и я к нему полезла:
— Павел, поедем ко мне, не хочу я здесь. Или опасно очень?
— Не опасней, чем раньше. Мотя покойник.
— А дружки его?
— Что дружки? У них теперь не о том голова болеть должна.
— Так и поедем тогда, не хочу я здесь ночевать.
— Что так?
— Боязно, — поежилась я.
— Мотю, что ли, боишься? Так он в лесочке зарыт.
— Вот и боюсь.
— Привидения, что ли?
— Замолчи. Разве их ночью поминают…
— А чего нам и вправду здесь делать? — спросил Витек, привидений он, как видно, не любил.
— Что, вот так и поедем? — недовольно проворчал Павел.
— А что нас здесь держит? — спросил Витек.
— Действительно, Павел, — вдруг сказал Гиви, — что нас здесь держит? Что нас держит в этом городе?
— Я должен найти убийцу брата, — рявкнул Павел и кулачищем по столу грохнул.
Гиви покачал головой:
— Ты знаешь лучше меня, где ты должен быть. И ты, и мы все. Еще неделю назад. Мы просили неделю, она давно прошла. Сколько еще мы будем торчать здесь? Это не я спрашиваю.
Я ожидала, что Павел взорвется, но он как-то сник. Посидел, подумал, сказал хмуро:
— Хорошо. Еще сутки. Еще сутки, и мы возвращаемся.
Кончилось тем, что мы все-таки приехали ко мне на квартиру. Павел курил, был задумчив и хмурился. Я рядом вертелась. Спросила осторожно:
— Паш, что ж теперь делать-то будем?
— Да черт его знает, — он помолчал немного и вдруг заговорил:
— Был уверен, Мотя все концы держит. Теперь разве узнаешь?
— Видишь, как получилось. Уж как мне его сторожить не хотелось… Как чувствовала…
— Да ладно, чего теперь…
Тут я решила проявить смышленость:
— Но если Мотя убийцу знал, то без его участия никак не обошлось. И если Мотя мертв, то выходит, что мы, я хочу сказать, ты, за брата отомстил. Или это как-то по-другому делается?
Ознакомительная версия.
